Традиционализм - национализм - ксенофобия

Э.А Паин
(Опубликовано в журнале "Этнопанорама" №1 2004, с. 11-18)

"Имперское сознание противоположно национализму". Это утверждение часто встречается в обществоведческой литературе в России и на Западе. Иногда при этом ссылаются на самую популярную ныне и авторитетную теорию нации и национализма Эрнста Геллнера. Действительно, это один из ее постулатов, но при этом ученый имел в виду гражданскую нацию и гражданский же национализм, то есть идеологию и массовые антиимперские движения, имеющие целью создание независимых государств, основанных на самоорганизации свободных граждан¹. Понятно, что такой национализм противоположен имперскому сознанию вне зависимости от того, говорим ли мы о классических империях или о вторичных, типа Третьего рейха.

Этнический национализм имеет совершенно иное содержание - это идеология, в основу которой положен принцип исключительности того или иного народа (этнической общности). Народ может признаваться исключительным то ли потому, что он самый достойный, то ли, наоборот, потому, что он самый обделенный ("народ-страдалец"). Ему могут приписывать извечную неспособность к каким-то свойствам или такой же вековой дар обладания какими-то чудесными свойствами, которыми его наделили то ли божественные силы, то ли природные. Иногда все эти постулаты в националистических доктринах причудливо переплетаются, а еще чаще вовсе не обосновываются - просто утверждается, что "наш" народ исключительный и поэтому достоин особых прав или привилегий.

Отношение имперского сознания к этническому национализму намного сложнее, чем к гражданскому. Обычно оно не опирается на этнический национализм в условиях стабильного функционирования классических империй. В таких случаях национализм противоречит базовым интересам имперской власти и элиты. Национализм меньшинств - это ее основной враг, а в опоре на национализм большинства власть редко бывает заинтересована. К тому же национализм - это всегда стихия, массовое движение, которое власть не может контролировать полностью, а, как говорил мне когда-то один высокий советский начальник, "самотека мы допустить не можем".

В условиях стабильного развития державы имперская власть иногда даже сознательно подавляет этническое самосознание своей основной опоры хотя бы для того, чтобы не возбуждать излишнего беспокойства в национальных провинциях. В кризисные периоды, когда центр ослаблен, а национальные провинции возбуждены, власть стремится задобрить именно меньшинства, и в это время, по" понятным причинам, также не подстегивает этнизацию большинства. Она может быть в этом заинтересована лишь в стадии своего упадка, например, после крупных социальных потрясений и неудавшихся национальных революций, в целях подавления остатков сопротивления меньшинств и, как говорится, для острастки. Здесь вспоминаются несколько волн армянской резни в Османской империи и еврейские погромы в Российской в начале XX века. Такие действия имперской власти лишь усиливали раскачивание этнополитического маятника, приближая распад империй. Однако замечу, что во всех названных случаях мы говорим не о национализме, а о массовой ксенофобии. Русский национализм как элитарная идеология хоть и проявился в России сравнительно давно, как минимум с середины XIX века, однако как организованное массовое общественное движение вышел на политическую арену только тогда, когда абсолютная монархия стала конституционной и дозволила появление партий, в том числе и таких, как "Союз русского народа". Так что даже этнический национализм в целом нехарактерен для классических империй. Иное дело - империи вторичные, но о них разговор впереди.

Хотя описанная модель этнической политики в империях и имеет отдаленное сходство с механизмом действия этнополитического маятника в постсоветский период (хотя бы в том, что Ельцин шел на уступки меньшинствам, а нынешний политический истеблишмент в чем-то, как говорится, "подкручивает гайки"), однако современная ситуация принципиально отличается в главном: Российская Федерация в своих основных чертах - не империя.

Прежде всего, Россия не самодержавная страна, несмотря на остатки авторитаризма и даже на некоторые тенденции его роста. Сложившийся в современной России экономический порядок и множество других факторов сильно затрудняют установление авторитарной (самодержавной) власти.

Россия не имеет колоний. Это федерация с высоким уровнем самоуправляемости регионов, и, несмотря на попытки унитаризации федеративных отношений в ходе проведенных реформ, власть в регионах по-прежнему сосредоточена в руках региональных элит, которые достаточно сильны, чтобы противодействовать дальнейшей централизации власти в стране. И даже Чечня, как бы негативно многие ни оценивали силовую политику решения проблем ее взаимоотношений с центром, колонией по своему статусу не являлась и не является, поэтому ни ООН, ни какие-либо другие международные организации никогда не предъявляли России претензий в том, что она нарушает ту часть международного права, которая связана с принципами деколонизации. Международные и российские правозащитные организации говорят лишь о колониальных методах решения чеченской проблемы. Однако подобные же методы иногда используют и другие государства, которые тем не менее не называют империями.

Имперское прошлое напоминает о себе знать остатками самодержавного имперского сознания элит. Однако при всех колебаниях курса федеральной власти идеология имперского традиционализма, как уже отмечалось, все же не стала основой государственной политики (возможно, пока еще не стала). Поэтому апологеты этой идеологии, несмотря на их возросшее влияние, не могут использовать ресурс власти для непосредственного утверждения своего проекта в обществе, что обусловливает необходимость для них опереться на массовую поддержку. Такой необходимости увлечь массы, как правило, не возникает в условиях классической империи.

Итак, положение, интересы и политическая стратегия имперски ориентированных элит в условиях империй и в современной России кардинально различаются. И если в классических империях национализм по крайней мере не обязательная черта имперского сознания, то в нынешних условиях он является его важнейшей составной частью, а главное, основным, если не единственным, мобилизационным ресурсом самодержавников².

Здесь самое время вспомнить про вторичные империи диктаторского типа, и прежде всего Третий рейх, который был сконструирован в основном на идеях этнического национализма. Вот для таких империй этнический национализм абсолютно естествен, хотя мера проявления его различна в разных государствах одного и того же типа. При Сталине, несмотря на периодически возникавшие у него позывы к этническому национализму, все же не только националисты-сепаратисты, но и откровенные великодержавные националисты, призывавшие очистить Россию от инородцев, сидели в ГУЛАГе вместе с либеральными диссидентами. И, само собой разумеется, тогда не могла бы появиться такая современная мутация национализма, как русский фашизм, русский национализм с гитлеровской свастикой.

Не хочу сравнивать современную Россию с Германией и Австрией 1930-х годов - политические ситуации тех лет и нынешняя российская, конечно же, различаются, однако механизмы, используемые имперскими силами, очень схожи.

Чем сегодня может увлечь массы самодержавный традиционализм в России? Предложить идею гражданской интеграции на основах самоорганизации общества он не может по определению, отсюда и постоянные ссылки его идеологов на то, что Россия до демократии то ли "недоросла", то ли она и вовсе чужда российской культурной почве. Увлечь идеей самодержавности в чистом виде, без этнической оболочки, не получается, ценностные ориентации масс изменились, люди больше не хотят быть слугами государя и государства. Остается, по сути, единственный мобилизационный ресурс - эксплуатация уязвленного национального достоинства русского народа. При этом наиболее действенной формой политических манипуляций массовым сознанием оказывается упаковка реальных и мнимых обид и "образа врага" в этническую оболочку - не просто чужой, а этнически чужой, не просто обижают, а потому, что имеют злой умысел против данного народа.

Как уже отмечалось, в революционные и постреволюционные периоды неизбежно возрастает этническое самосознание всех народов, растет и ксенофобия. Поэтому в современных условиях развиваются два встречных процесса - идеологический национализм элит и стихийная этнофобия масс. Оба процесса усиливают друг друга, хотя различия между элитарным национализмом и массовыми этнофобиями все же сохраняются. Это можно проследить на примере освоения массовым сознанием основных идеологем новой эпохи.

Оппозиция периоду реформ - идеализация советского времени. В попытках изжить травмирующие оценки настоящего массовое сознание повернулось к прошлому. К середине 1990-х годов в общественном мнении россиян позитивное отношение к советской эпохе стало преобладающим. Вместе с тем психологическая реабилитация советской системы наступила не сразу и прошла несколько этапов. К 1995 году более половины россиян полагали, что сама по себе советская система была не так уж плоха, однако негодными были ее правители. Еще через два года частичную реабилитацию получили и советские лидеры. Сравнения ВЦИОМ (1997 год) старой советской и новой российской власти дали следующую картину: советская власть к этому времени характеризовалась значительной частью опрошенных (36%) как "близкая народу, своя", а нынешняя власть - как "далекая от народа, чужая" (41%)³.

В качестве психологического механизма, компенсирующего ущербность "чужой" власти, в обществе усилились традиционалистские настроения, выражающиеся, например, в представлениях о том, что "настоящий русский характер" среди правителей не найти, что он воплощен в обычных, рядовых, простых людях, что он редко проявляется в столицах, а скрывается в тихой глубинке. При этом "свои" - это прежде всего люди этнически близкие. Социологи фиксируют и усиление корреляции между ростом приверженности традиционализму и увеличением поддержки идеи "Россия - для русских"⁴.

Для усиления образа "чужой власти" русские националисты в своей пропагандистской деятельности приписывали видным деятелям команды Ельцина несвойственные им этнические характеристики. Польский дипломат в своей книге вспоминает, что во время известных событий осени 1993 года возле Дома Советов было множество листовок с карикатурным изображением известных политиков из окружения Ельцина. На них грек по национальности Гавриил Попов изображался евреем, и ему почему-то приписывали фамилию Нейман; русского Андрея Козырева называли Козыревичем и рисовали со звездой Давида на лбу, а самого президента неизменно называли Борухом Натановичем Эльцыным и рисовали с усиками Гитлера⁵. Это сочетание Гитлера с еврейством с рациональной точки зрения представляется абсурдным, но политико-технологический смысл этой символики понятен - она должна означать, что изображенный на карикатуре человек "дважды чужой". Националисты в угоду политической целесообразности могут пренебречь реальностями этнического происхождения и записать евреем самого русского по облику и поведенческому колориту за всю историю России ее правителя и одновременно признать своим, русским, грузина Сталина, который до конца жизни говорил по-русски с характерным грузинским акцентом. Однако эти детали могут быть упущены, заретушированы политическими технологами при инструментальном использовании образа "вождя".

Образ Сталина действительно был нужен националистам всех разновидностей. Для националистов ярко выраженного имперского направления Сталин "был новым собирателем империи, новым Петром Великим, новым супергосударственником, которому прощалось народом многое"⁶. Для русских почвенников Сталин ассоциируется с порядком в государстве, и они его ценят за то, что он якобы "опирался на русские культурные ценности"⁷. Михаил Леонтьев ценит Сталина за то, что он был автором проекта "мобилизационного общества"⁸. Виталий Третьяков, бывший главный редактор некогда одной из самых либеральных в России "Независимой газеты", без объяснения причин, возможно, чтобы шагать в ногу со временем, так характеризует вождя народов: "Сталин - наше все. Как и Пушкин. Два полюса русской культуры..."⁹.

Новое увлечение российской элиты Сталиным оказало влияние и на массовое сознание. Вместе с тем в нем антисталинские настроения удерживались сравнительно долго: с периода перестройки до начала эпохи Ельцина. Лишь к середине 1990-х годов антисталинизм приелся, надоел, и фигура Сталина стала подыматься в массовом сознании, приобретая признаки величия. В социологических опросах 1995 года (вопрос "Назовите наиболее значительных деятелей и ученых в истории России") Сталин занял третье место среди самых важнных и авторитетных фигур¹⁰. Тем не менее еще в 2002 году немногие россияне хотели бы жить во времена правления Сталина. Наибольшая часть опрошенных (39%) предпочла бы жить во времена Л.И. Брежнева, и лишь 3% выбрали сталинский период, а именно - годы пятилеток"¹¹. Выбор брежневского времени во многом продиктован восприятием его как стабильного и нежестокого. Стабильность всегда привлекательна, но она становится особенно желанной для людей, уставших от 15-летнего периода бурных политических трансформаций.

Такие настроения подготавливали этническое большинство к восприятию идей националистической пропаганды, постоянно твердившей о том, что весь период реформ был временем национального позора. Массовому сознанию навязывались представления, что власть (администрация Ельцина) не просто "чужая", но и антинациональная, умышленно вела Россию к катастрофе, а распад СССР, массовая миграция русских и даже демографический кризис стали следствием злого умысла и некоего заговора против русских, организованного "антинациональной властью, которая, прикрываясь маской "реформ", развязала широкомасштабный геноцид против собственного народа"¹².

Оппозиция Западу - идеализация особого пути России. В период, когда в элитарном и массовом сознании преобладало критическое отношение к советскому прошлому, большинство россиян смотрело на Запад как на эталон движения в будущее. В 1989 году 60% из 6585 опрошенных оценивали западный образ жизни как образцовый¹³. В середине 1990-х начался демонтаж этого эталона, а к 2000 году оценки конца 1980-х поменялись на противоположные. В это время 67% опрошенных указали, что западный вариант общественного устройства не вполне или совершенно не подходит для российских условий и противоречит укладу жизни русского народа¹⁴. Отказ от иллюзий перестройки с ее прозападными настроениями сопровождался усилением утешительной веры в то, что "у России свой собственный путь", доля людей, поддерживающих это представление, за 1990-е годы выросла вдвое и составила в конце их 60-70% опрошенных.

В массовом сознании образ "особого пути России" чрезвычайно размыт, лишен какой-либо конкретности и в основном связан с идеализацией традиционных норм поведения: "Есть опыт наших дедов, и мы должны держаться за него". С этим суждением в конце 1990-х годов были согласны 65% опрошенных, не согласны - только 20%¹⁵.

В элитарных проектах "особого пути" роль традиций тоже чрезвычайно велика, однако в них все же преобладают современные антизападные или даже только антиамериканские внешнеполитические мотивы. Державническая элита не может полностью опереться на традиционализм, испытывая трудности в создании убедительного образа "золотого века" на материалах конкретной истории России, - непонятно, какой этап истории можно признать эталонным (неужели сталинский?). Как справедливо отмечает О. Малинова: "Главная проблема современного российского антизападничества состоит в сложности поиска подходящей утопии: прошлое слишком разнородно, из него трудно синтезировать органичную традицию"¹⁶. Поэтому и в элитарном традиционалистском сознании ясного образа "особого пути развития России" тоже нет, его определенность состоит только в том, что он должен быть каким-то традиционным и каким-то не западным. При этом массовое антизападничество является исключительно продуктом информационного конструирования, поскольку сопровождается сохранением у россиян предпочтений в отношении большинства элементов западного образа жизни, западных товаров и услуг, а уж доверие к западной валюте, по меткому выражению одного из политологов, "заведомо превосходит доверие к любым другим институтам, включая доверие к Президенту Российской Федерации"¹⁷.

Тем не менее внушаемые общественному мнению представления об "угрозах Запада", игра на струнах уязвленного национального самолюбия и попытки использовать русский национализм в политических целях - все это усиливает массовую тревожность и ксенофобию, уровень которых и без того высок. Антизападничество связывается в массовом сознании с мнимыми угрозами для внутренней ситуации в России - угрозами "разграбления, колонизации России", "тайного сговора с внутренними врагами с целью закабалить страну". Подобные представления об "угрозах Запада" зачастую воспринимаются как злой умысел, имеющий этническую подоплеку. Даже Анатолий Чубайс не удержался от подобных оценок. По его мнению, "...произошел очень витиеватый и неожиданный для нас альянс левых и правых - скажу жестче, антироссийский альянс левых и правых на Западе... Империя зла не потому - что коммунисты, а потому - что русские"¹⁸. Уже упоминавшийся публицист национал-патриотического направления В. Бондаренко не без злорадства так комментирует это высказывание одного из лидеров российских либералов-западников: "...похлеще академика Игоря Шафаревича с его знаменитой уже классической "Русофобией"¹⁹;.

Оппозиция этническим меньшинствам в России - возрождение идеи "старшего брата". Национальное самоутверждение в форме оппозиции "свои - чужие" неизбежно приводит к этнофобии, объектом которой становятся местные российские этнические общности. При этом массовые этнофобии подвержены колебаниям (они то возрастают в периоды кризисов, то затухают), тогда как их элитарные проявления характеризуются высокой устойчивостью. Единственной группой, демонстрирующей не просто сохранение, но и постоянный рост негативизма в отношении нерусских народов, явилась группа респондентов с высшим образованием. За семь лет наблюдений ВЦИОМ (1990-1997 годы) доля негативных оценок этнических меньшинств в этой группе увеличилась почти вдвое - с 39 до 69%²⁰. Именно в этой среде полагают, что государственные органы должны следить за тем, чтобы "инородцы, нерусские не могли занимать ключевые посты в правительстве, в средствах массовой информации, армии и милиции"²¹.

Проявляются различия и в субординации образа "чужих". Для идейных русских националистов, особенно представителей радикальных экстремистских организаций, главным объектом ксенофобии выступают евреи, о чем свидетельствуют их газеты, листовки, сайты в Интернете²². В массовом же сознании совершенно иная структура ксенофобии. Анализ ответов на вопрос социологического мониторинга, ВЦИОМ (1990-2002 годы) "Как Вы в целом относитесь к людям следующих национальностей...?", а именно суммы ответов "с неприязнью, раздражением" и "со страхом, недоверием", позволяет определить иерархию негативных оценок россиян в отношении представителей разных национальностей (см. рисунок 1)²³.

Рисунок 1. Отношение "неприязни и "страха и недоверия" к следующим национальностям

Столбцы на графике указывают на колебания негативных оценок этнических общностей по годам. Внизу, под названием национальности, указаны интервалы или пороги этих колебаний в процентах к числу опрошенных.

К большинству этнических общностей в массовом сознании россиян преобладает положительное или спокойное, нейтральное отношение. Например, в опросах ВЦИОМ 2002 года оценку "отношусь спокойно, как к любым другим" в отношении к азербайджанцам продемонстрировали 58,8%; к евреям - 76,8%; к эстонцам - 80,1% опрошенных русских²⁴. При этом в оценках конкретных этнических общностей (в отличие от оценок абстрактных "врагов страны") не проявляются существенные различия между русскими и респондентами других национальностей. Во всяком случае приоритеты в отношениях к "иным народам" у респондентов разных национальностей совпадают. Мы выделили три группы национальностей по уровню негативного отношения к ним россиян, прежде всего русских, составляющих 85% опрошенных.

"Совсем чужие". Эту группу составили народы, по отношению к которым доля негативных оценок за двенадцать лет наблюдений составляла не меньше 20% от числа опрошенных. Крайний негативизм за все эти годы проявляется лишь к чеченцам и цыганам - это единственные народы, негативное отношение к которым демонстрируют более половины респондентов. К чеченцам такое отношение фиксируется с 1995 года, а к цыганам - с 2002 года. Следующими по уровню негативного восприятия стоят азербайджанцы (доля негативных оценок к ним была не меньше 30%, а в 1998 году увеличилась до 48% от числа опрошенных). Далее по убыванию негативного отношения, но в отмеченном интервале колеблются оценки армян и грузин (доля негативных оценок была не меньше 27%, а в отдельные годы доходила до 45% от числа опрошенных), и, наконец, замыкают эту группу представители народов Средней Азии, негативные оценки которым давали 20-22% опрошенных.

"Чужие". В эту группу вошли этнические общности, по отношению к которым негативные оценки респондентов колеблются в интервале от 20 до 15%. Умеренный негативизм проявился к евреям и эстонцам - доля негативных оценок колебалась по годам от 13 до 17%, и однажды, в 1997 году, по отношению к эстонцам подобралась к 20%; по отношению к татарам и башкирам колебания негативных оценок составили от 12 до 15%, и лишь однажды, в 1999 году, их доля по отношению к татарам увеличилась до 18%.

В 2002 году в эту группу по сугубо формальным причинам попали и американцы - доля негативных оценок составила 17%. Между тем до этого времени отношение к американцам было таким же, как и к народам, которые входят в следующую, третью группу.

В ней представлены национальности, по отношению к которым негативные оценки не превышали 15%. Как оказалось, такой сравнительно слабый негативизм относится к двум совершенно разным типам этнических общностей.

"Почти свои" - этнически родственные для русских группы, например украинцы, негативные оценки к которым обозначают нижние (самые слабые) пороговые значения этнофобии.

"Виртуальные" - это группы, с которыми подавляющее большинство россиян никогда не встречалось и оценивает их только на основе информации, почерпнутой из масс-медиа. Так, неожиданный, на первый взгляд, взлет негативных оценок арабов до 12% в 2002 году при том, что в предшествующие годы негативных оценок этой группы в социологическом мониторинге вообще не было, несомненно, объясняется информационной реакцией на события 11 сентября в Нью-Йорке и общим ростом числа упоминаний этой группы в СМИ в связи с терроризмом во всем мире, в том числе и в Чечне. Трудно объяснить неожиданный рост негативизма (тоже от 0 в 1993-1999 годах до 12% в 2002 году) по отношению к немцам. Не исключено, что это отражение общего роста ксенофобии (во многом абстрактной) по отношении к Западу в целом. Что касается роста негативного отношения к американцам в последние годы, то оно, безусловно, связано с информационными кампаниями в России по поводу американской политики на Балканах и особенно их акции в Ираке.

Анализ отношения россиян к малоизвестным им этническим общностям прямо указывает на существенную роль информационного конструирования в развитии ксенофобии. Вместе с тем заметны и границы возможностей такого конструирования - все же самый высокий уровень этнофобии проявляется по отношению не к "виртуальным" для русских людей национальностям, а к хорошо известным. Можно ли такой вывод трактовать как доказательство справедливости часто повторяемого в современной прессе да и в научных публикациях утверждения, что в основе ксенофобии лежат не мифы и устоявшиеся стереотипы массового сознания, а реальное "несходство характера" русских с какими-то конкретными этносами?

Действительно, культурная дистанция - степень фактического различия во внешних признаках, поведении, культуре, образе жизни разных этнических общностей - оказывает определенное влияние на межэтнические отношения. Вместе с тем личный опыт людей ограничен, и, перенося свои впечатления на всех представителей некой этнической общности, люди так или иначе руководствуются не только своими наблюдениями, но и коллективными представлениями, запечатленными в преданиях, слухах, сплетнях, анекдотах и др.

В информационную эпоху роль коллективных представлений еще больше, и формируются они преимущественно на сообщениях прессы, дополняемых (зачастую искажаемых) молвой. Особенно велика роль средств массовой информации по отношению к сравнительно новым для данной территории группам. Скажем, азербайджанцев сегодня обвиняют в том, что они захватили все городские рынки, взвинчивают цены, изгоняют "чужих" торговцев и т.д. Однако обычный русский покупатель, придя на рынок, вряд ли отличит азербайджанца от других "кавказцев". Информацию "о захвате" рынков "гостями" он получает из СМИ, которые вольно или невольно искажают реальную картину распределения представителей этнических групп в рыночном бизнесе. Прессу просто не интересует тот факт, что подавляющую часть рынков в стране все же контролируют представители этнического большинства. Ее интерес к русским хозяевам рынков просыпается лишь в некоторых, особо "пикантных" ситуациях, как, например, в Хабаровске, где главный хозяин городского рынка (его директор) Борис Суслов - это бывший первый секретарь горкома КПСС²⁵.

Между тем процесс замещения "кавказцев" русскими на большинстве рынков России принял необратимый характер. С одной стороны, русский бизнес (как легальный, так и нелегальный) все больше вытесняет выходцев с Кавказа с рынка при явном или неявном содействии местных властей. С другой стороны, сами "кавказцы" стали уходить в тень, выставляя вместо себя представителей этнического большинства в качестве продавцов своего товара (как легального, так и нелегального). Этот процесс особенно усилился после серии кавказских погромов на российских рынках. Еще важнее то, что за последнее десятилетие в России выросло целое поколение русских людей, для которых торговля на базаре - это вполне привычный и даже престижный бизнес. Поэтому процесс последовательного уменьшения роли этнических меньшинств идет постоянно и по нескольким направлениям одновременно, но пока никак не сказывается на динамике ксенофобии.

Не только журналисты, но и официальные лица в региональных управлениях милиции поддерживают представления о том, что чуть ли не вся розничная сеть торговли наркотиками состоит исключительно из цыган. Чем же объясняют официальные лица такое почти тотальное засилье цыган? "Цыганская диаспора, - отвечает на этот вопрос Аркадий Казак, представитель одного из региональных подразделений МВД России, - многочисленна, а из-за постоянной миграции - трудноконтролируема"²⁶. Насколько же велика это диаспора? Во всем Советском Союзе насчитывалось всего около 200 тысяч цыган, а в России их менее 150 тысяч. И сегодня это одна из самых малочисленных этнических общностей в России. К тому же зона активности цыган в сфере распространения наркотиков сжимается. Они проживают на окраинах городов, в рабочих районах и "обслуживают" соответствующую часть населения. В таких популярных ныне местах распространения наркотиков, как ночные клубы и дискотеки, рестораны, сауны и бильярдные, университеты и другие учебные заведения, цыгане большая редкость. Мне уже приходилось писать о том, что массовые представления об этническом составе наркоторговцев сильно мифологизированы. Данные милицейской статистики и материалы судебных дел показывают, что и в наркопреступности этнические меньшинства составляют меньшинство, а криминальные группировки становятся все более многонациональными²⁷.

О том, что культурные различия не являются главными в развитии ксенофобии, можно судить и на примере еврейского меньшинства в России.

Социологи и правозащитники в один голос утверждают, что уровень антисемитизма в современной России существенно снизился по сравнению с советскими временами. Эту тенденцию невозможно объяснить повышением уровня культурной адаптации евреев к традиционным российским условиям и ценностям. Евреи в России живут давно (по выражению А. Солженицына, русские и евреи "двести лет вместе"), и в массе своей особенно не выделяются внешними признаками, поведенческими характеристиками, языком и даже самосознанием. В советскую эпоху еврейское население России максимально старалось "слиться со средой", чтобы не выделяться даже своими именами. Начиная с 1920-х годов не только новые имена детям евреи давали из набора русских (Игорь, Евгений, Юрий и др.) или международных (Артур, Эмиль, Марк и др.), но и старые переиначивали на русский лад (Хаим - Ефим, Сара - Соня и т.п.). В это время был почти полностью утрачен язык "идиш", религиозные праздники отмечались почти тайно и в основном людьми пожилого возраста, но антисемитизм продолжал нарастать. Сейчас же еврейское население страны демонстрирует несравненно большее культурное своеобразие, чем в советские времена: евреи перестали стесняться своей национальности, многократно увеличилось число синагог, еврейских театров и фольклорных групп, однако все это не приводит к росту антисемитизма, наоборот, в массовом сознании, повторим, он уменьшился в сравнении с советским периодом. И даже появление в последние годы множества антисемитских изданий радикально эту ситуацию не меняет. Почему? Прежде всего потому, что исчез "государственный антисемитизм".

Массовое сознание избирательно относится к информации. Позиция правительства, и особенно первых лиц государства, и слышится дальше, и оценивается весомее, чем мнение обозревателя малотиражки. В России же иерархичность сознания пока еще очень велика, поэтому решительные и недвусмысленные выступления против антисемитизма как первого, так и второго президентов страны безусловно оказали существенное влияние на его снижение²⁸. По этой и по ряду других причин самые массовые и влиятельные органы российских СМИ проявляют в целом высокий уровень корректности по отношению к рассматриваемой этнической общности.

Совершенно иная ситуация складывается вокруг чеченцев. Две военные кампании не могли не поставить эту группу в центр общественного внимания. При этом вторая война начиналась с организованной государственными структурами информационной кампании. По замыслу она была направлена против боевиков, террористов в Чечне, но легко переносилась в массовом сознании на всех чеченцев. Информационная война немногое дала для поддержания уверенности россиян в военной победе. Победы не получилось, и сколько бы ни пыталась сегодня официальная пропаганда представить ситуацию в Чечне как успех государственной политики, уровень доверия к ней не растет. Вместо патриотического подъема наблюдается небывалый рост ксенофобии по отношению к чеченцам: к 2002 году ее показатель подобрался к отметке почти 70%.

Тому виной не только государственная пропаганда. Заметны перемены и в позиции независимой прессы, которую еще недавно называли демократической. Если в "революционный период" защита прав этнических меньшинств считалась одним из опознавательных знаков демократической печати, то в "эпоху стабилизации" ситуация изменилась радикально. Именно бывшая демократическая, а ныне массовая коммерческая пресса наиболее эффективно распространяет мифы об угрозах, связанных с пришлыми этническими меньшинствами. Социолог Оксана Карпенко сознательно сосредоточила свое внимание на анализе не националистической печати, а изданий, имеющих репутацию "демократической прессы". Такой анализ позволил ей выявить именно в этом секторе СМИ несколько основных клише, с помощью которых придается этнический смысл реальным и мнимым угрозам русскому народу. Речь идет о демографической катастрофе, связанной с изменением соотношения русских и нерусских в России; об угрозе ее благосостоянию ввиду увеличения роли в экономике этнических меньшинств ("торгашей", "перекупщиков"); об угрозе русской национальной культуре в связи с чуждыми ей нравами и обычаями пришельцев; об угрозах криминализации России и роста терроризма в связи с притоком иноэтнических мигрантов²⁹.

О. Карпенко отмечает и некоторые механизмы технологии навязывания читателю так называемой "охранительной" модели взаимоотношений между "хозяевами" страны и ее "гостями". Понятно, что "хозяевами" признаются прежде всего представители этнического большинства, а "гостями" - либо представители конкретных этнических общностей, например чеченцы или таджики, либо некие обобщенные квазиэтнические категории типа "южане", "кавказцы" или "горцы", к которым относят почти всех людей "неславянской наружности". При этом "хозяева" обладают правом порицать и наказывать "гостей" за несоблюдение обычаев, установленных "нами" в "нашем доме", на "своей" территории. Привилегированное право на наказание имеют силовые структуры, и сама сила признается самым действенным методом воздействия на "гостей"³⁰. Если вдуматься, то описанная модель отношений "хозяев" и "гостей" характерна не для традиционного жилища (где гостю у всех народов отводится лучшее место), а для тюрьмы или российской казармы, в которой старожилы имеют право силой навязывать свои порядки новобранцам.

Такое извращенное, перевернутое, нарушающее традиции понимание отношений "гость" и "хозяин" отражает весьма типичные для постимперских условий психологические комплексы, связанные с болезненностью привыкания этнического большинства к своему новому пространственному телу, как бы сжавшемуся после распада Союза. В этой логике "великодержавный изоляционизм" является лишь компенсаторным механизмом психологической самозащиты от переживаний, связанных с утратой империи. К тому же произвольное, этноцентристское деление населения России на "хозяев" и "гостей" зачастую выступает в качестве этической основы в аргументах, обосновывающих формулу "Россия для русских".

Подобные стереотипы получают распространение в среде политического истеблишмента России и определяют требования усиливающейся неотрадиционалистской (по сути, националистической) партии к реформированию этнической политики на основе "охранительной идеологии". Впрочем, не только этой партии. Даже директор Института этнологии РАН В.А. Тишков, которого никак нельзя отнести к сторонникам традиционализма и тем более национализма, в какой-то мере поддержал "охранительную" доктрину. Он пишет, что наступает другое время - время не только защиты притесняемых меньшинств, но и защиты большинства от радикализма и агрессивности меньшинства³¹. Трудно не согласиться с известным этнологом в том, что радикализм меньшинств - это реальная и серьезная проблема, но она нисколько не уменьшится, даже если государство возьмет на себя функцию защиты этнического большинства. Как справедливо отмечает Юрий Александров, особая "социальная защита большинства - это нонсенс, кто его может защитить, если оно не защищает само себя?"³².

Охранительная идеология нисколько не повышает защищенности ни большинства, ни меньшинств. Сама эта идея способна лишь взвинтить взаимные страхи и усилить взаимное недоверие, что мы и без того наблюдаем. Если в начале 1990-х годов было заметно снижение страхов перед угрозой кровопролития на этнической почве, то сейчас эти страхи вновь возросли. По данным ВЦИОМ, доля лиц, которые считают возможными в настоящее время в России кровопролитные столкновения на национальной почве, составила летом 2002 года 47,3% (ответы "определенно да" и "скорее да") против 27% в 1993 году. Среди русских доля таких ответов составила в последнем по времени опросе 48,8%, среди представителей других национальностей - 40,6%³³. Как видим, и в этом случае уровень тревожности среди русских выше, чем среди представителей других этнических групп.

1 - См.: Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1991
2 - 3десь и далее речь будет идти только об этническом национализме, за исключением случаев, когда автор специально оговаривает, что имеет в виду гражданский национализм.
3 - Гудков Л. Русский неотрадиционализм и сопротивление переменам. - С. 132-133.
4 - Там же. - С. 133.
5 - Marciniak W. Rozgrabione Imperium. Upadek Zwiazku Sowieckiego i powstanie Federacji Rosyjskiej. Wydawnictwo Arcana. Krakow. 2001. S. 510.
6 - Бондаренко В. Народ Вседержитель.
7 - Чеснокова В. (в диалоге с Клямкиным И.). Экспериментальный диалог на заданную тему. С. 53, 62.
8 - Леонтьев М. Наша страна - самостоятельный проект // Россия. 2003. 31 марта.
9 - Цит. по: Бондаренко В. Народ Вседержитель.
10 - См.: Гудков Л. Русский неотрадиционализм и сопротивление переменам. С. 132
11 - Общественное мнение-2002. - С. 20
12 - Чикин В., Проханов А. От Патриотического Информбюро // Завтра. 1997. 11 февраля (http://zavtra.ru/cgi/veil/data/ zavtra/97/167/l_INFB.html).
13 - См.: Дубин Б. Запад для внутреннего потребления // Космополис. 2003. № 1(3). С. 137.
14 - Там же. С. 150
15 - См.: Гудков Л. Русский неотрадиционализм и сопротивление переменам. С. 133
16 - Малинова О. Европа как конституирующий иной России: Доклад на научно-практической конференции "Россия и Европейский союз". Калининград, 4-6 июля 2003 г.
17 - Дискин И. Что такое традиционное общество // Россия. 2003. 31 марта.
18 - Цит. по: Бондаренко В. Народ Вседержитель.
19 - Там же.
20 - См.: Гудков Л. Русский неотрадиционализм и сопротивление переменам. - С. 141.
21 - Там же.
22 - См.: например: Антисемитизм, ксенофобия и религиозная нетерпимость в российских регионах. М.: Объединение комитетов в защиту евреев в бывшем СССР, 2002.
23 - График построен по материалам: Гудков Л.Д. Динамика этнофобий в России последнего десятилетия: Доклад на конференции "Национальные меньшинства в Российской Федерации". Москва, 2-3 июня 2003 г.
24 - ВЦИОМ: Мониторинг 2002-11-ноябрь (поле 30.10-18.11.2002 г.).
25 - См.: Аверкин С., Бессарабова А., Литвинов А., Миронова Г., Семенова Е. Есть ли "кавказская крыша" у рынков?// Комсомольская правда. 2001. 24 окт.
26 - См.: Восточно-Сибирская правда (Иркутск). 2001. 8 сент.
27 - См.: Паин Э.А. Этнические особенности контрабанды наркотиков: мифы и реальность // Этнопанорама. 2003, № 1-2. - С. 76-88.
28 - Ксенофобии и религиозному экстремизму необходимо поставить непреодолимые преграды", - об этом заявил Президент России Владимир Путин на встрече с представителями федераций еврейских общин РФ в Кремле. Информация "Страны.Ru." от 20 марта 2002 г. (http://religion.russ.ru/news/ 2002.03.20-nl.html)
29 - См.: Карпенко О. Языковые игры с "гостями с юга": "кавказцы" в российской демократической прессе 1997-1999 гг. // Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ / Под ред. В. Малахова, В. Тишкова; Институт этнологии и антропологи РАН. Институт философии РАН. М., 2002.
30 - См.: Карпенко О. Языковые игры с "гостями с юга"... -С. 190.
31 - Тишков В.А. Этнология и политика. М.: Наука. 2001. -С. 131.
32 - Александров Ю. Дикое поле // Новое время. 2003. 16 марта.
33 - Опрос ВЦИОМ: ЭКСПРЕСС-7 (26.07-29.07.2002 г.).