Узбекская трудовая миграция из Южной Киргизии в Россию и её влияние на гендерные отношения

Шахноза Аюпова[1]
(Опубликовано в журнале "Диаспоры", 2012, №2)

Феномен центральноазиатской внешней трудовой миграции появился после распада Советского Союза. Таджикистан, Киргизия и Узбекистан сейчас являются основными экспортёрами рабочей силы в Россию. Большую часть трудовых мигрантов составляют представители сельских регионов Центральной Азии. Ввиду того, что лишь незначительная часть мигрантов работают на легальной основе, невозможно подсчитать точное число нелегалов. По оценкам ФМС, число незарегистрированных мигрантов в России составляет приблизительно от 7 до 8 млн. человек[2]. Она является второй страной по масштабам иммиграции после США. Наряду с Россией, Казахстан также превратился в импортёра рабочей силы (16-е место в мире)[3].

Трудовая миграция вносит значительный вклад в ВВП как принимающей, так и отпускающей страны. Тем не менее, невозможно вычислить точную сумму трансфертов мигрантов — местные банки не раскрывают такую информацию, и мигранты предпочитают неформальные способы перевода денег. По одной из оценок, Киргизия, Таджикистан и Узбекистан получают около 4 млрд. долл. США в год в виде денежных переводов. По данным МВФ, трансферты таджикских мигрантов составляют почти 50% ВВП этой страны[4].

Если раньше трудовая миграция была характерна только для мужчин, то в настоящее время наблюдается её феминизация[5]: число трудовых мигранток уже сравнялось с мужчинами.

Исследования миграции из Центральной Азии в основном рассматривают это явление сквозь призму экономической выгоды, получаемой страной-донором и страной-реципиентом. Социальные же последствия трудовой миграции, в особенности её роль в изменении традиционных гендерных ролей, остаётся незамеченной академическим сообществом. Данная работа как раз и нацелена на изучение связи между трудовой миграцией и трансформацией гендерных отношений на примере узбекских трудовых мигрантов из южных областей Киргизии, работающих в Санкт-Петербурге. Особое внимание будет уделено изменению норм и ценностей, типичных для традиционной модели узбекской семьи. В настоящей работе применялся этнографический метод, позволяющий связать мигрантов в стране назначения с членами их семей в стране происхождения, и проанализировать воздействие транснациональной миграции на домохозяйства[6]. Эмпирические данные были собраны летом 2011 г. посредством полуструктурированных глубинных интервью с восемью мигрантами в Санкт-Петербурге и восемью домохозяйствами в г. Ош (Киргизия). Были также опрошены четыре эксперта по вопросам миграции.

Что такое «традиционная узбекская семья»?

В досоветский период на территории нынешнего Узбекистана существовали формы большой патриархальной семьи (возглавляемой старшим по мужской линии членом семьи), которую также называли расширенной семьёй. Такой тип семьи включал в себя «три или более поколения с женатыми сыновьями и их семьями, а также с неженатыми детьми. Этот тип семьи патриархален, патрилинеен и патрилокален, где, женясь, сын приводит жену в дом отца»[7].

Другой тип узбекской семьи, более распространённый в настоящее время — неразделённая семья, которая «состоит из двух поколений и включает двух или более братьев, женатых и неженатых, с их жёнами, детьми и незамужними сёстрами. Старший брат исполняет обязанности главы семьи. Отдельные исследователи любой из вышеуказанных типов, характеризующихся традиционным распределением ролей внутри семьи, иногда именуют большой, или сложной семьёй». Неразделённая семья отличалась от большой патриархальной тем, что она была представлена парой родителей и их женатыми сыновьями. Женитьба внука вела к выделению новой отдельной семьи[8]. «Экономической основой [неразделённой семьи. — Ш.А.] была собственность на землю и другие средства производства, находившиеся полностью в руках главы семьи»[9].

Функцию социального контроля в традиционной узбекской семье выполнял адат (обычное право), который «контролировался общественным мнением соседской и сельской общины. Традиции соседской (сельской) общины, сохранившиеся до наших дней в реликтовой форме, освящены не только правовыми нормами шариата, но и обычным правом, то есть неписаными законами адата»[10]. Адат как система социального контроля существовал ещё до исламизации региона. В настоящее же время социальный контроль в сельских регионах осуществляется внутри семьи, но при этом к нормам обычного права как средства регуляции добавляется и фактор религии, имеющий особое влияние на семейно-бытовые отношения. «Реальная власть» в таких семьях «зачастую принадлежит мужчине, женщине же отводится особая роль»[11].

Распределение власти, согласно адату, происходит по патриархальному принципу на основе пола и возраста. Мужчине в таких семьях принадлежит роль «добытчика», а женщине отводится функция ухода за детьми и ведения домашнего хозяйства.

Первым признаком нарушения традиционного порядка в узбекской семье в результате трудовой миграции может служить феминизация последней, ставшая следствием экономической нестабильности в странах исхода. Сейчас, наряду с мужчинами, женщины активно вовлечены во внутреннюю и внешнюю трудовую миграцию[12].

К примеру, в Узбекистане во внутренней миграции участвуют женщины-мардикёры, которые мигрируют из сельских регионов в столицу в качестве подённых рабочих, которых нанимают для различных услуг — помощь в домохозяйстве, сбор хлопка и другие работы. Это вызвано тем, что при имеющемся среднем уровне зарплаты невозможно содержать семью на доходы только одного члена семьи. Дополнительный доход женщин вносит значительный вклад в семейный бюджет и иногда даже является основной прибылью в случаях, когда мужчина недееспособен или не имеет работы[13]. Остальными выталкивающими факторами, побуждающими женщин к миграции, служат разводы, смерть супруга, безработица, а также сексуальные домогательства и гендерная дискриминация по месту работы[14]. Согласно докладу Международной организации по миграции (МОМ), «во многих секторах экономики мужчинам отдаётся большее предпочтение в случае приёма на работу. У женщин поиск работы занимает гораздо больше времени. Когда возникает вопрос о сокращении, женщин увольняют первыми»[15].

В досоветский период феномен мардикёрства был характерен только в отношении мужчин. Ещё в XIX в. на территории Туркестана существовали «мардикёр-базары, [на которых] с раннего утра до позднего вечера всегда было полно людей — нанимающихся и нанимателей. Самым большим спросом пользовались строители разных специальностей, которые договаривались о сдельной работе; остальные же, не имевшие определённых профессий, нанимались на однодневную работу или на несколько дней»[16]. Примечательно, что термин «марди- кёр» содержит в себе гендерный нюанс; если разделить слово на две части, то дословный перевод слова «мард» — мужественный, храбрый; а «кор» — труд, работа[17]. Таким образом получается «мужская работа». Сейчас же это слово обозначает «наёмного работника» или подёнщика вообще и утратило гендерный контекст. Уже на данном примере заметно изменение гендерных ролей.

Вызовы транснациональной миграции и изменение гендерных ролей

Как отмечают А. Мансур и Б. Куиллин, «отъезд любого члена семьи преобразовывает семейную структуру и её экономику, что может иметь далеко идущие последствия для структуры общества в целом. Многие из этих последствий, включая рождаемость в стране и число разводов, имеют гендерную специфику[18]. Основываясь на рабочей гипотезе о том, что трудовая миграция влияет не только на структуру семьи, но и на изменение гендерных отношений, автором был собран и проанализирован эмпирический материал, полученный в ходе полевых исследований в России и Киргизии.

Интервьюирование в России включало только легальных мигрантов, а в Киргизии «выборка» была расширена семьями нелегальных мигрантов, ввиду того, что не все мигранты желали делиться адресами[19]. Тем не менее, расширенная «выборка» домохозяйств дала возможность сравнить стратегии легальных и нелегальных мигрантов и влияние каждого из видов миграций на семьи в странах исхода.

Для структуризации эмпирического материала был использован метод гендерного анализа, предложенный Э. Гриеко и М. Бойд, в соответствии с которым миграция анализируется на трёх её стадиях: 1) домиграционная (учёт социальной ситуации в стране исхода); 2) собственно миграция (взаимодействие принимающего и отпускающего общества); 3) постмиграционная стадия (ситуация в принимающем обществе)[20].

Чтобы выявить воздействие миграции на изменение гендерных отношений, необходимо выяснить, какими эти отношения были до миграции и какими стали вследствие миграции. Согласно С. Джоли и X. Ривз, существует определённая связь между полом и миграцией: «Гендерные характеристики влияют на то, кто мигрирует и почему, как принимаются решения, как миграция влияет на самих мигрантов, на страны исхода и приёма. В то же время миграция сама влияет на гендерные отношения, обостряя неравенство и “сдвигая” традиционные роли»[21]. Основываясь на этом предположении, ниже мы постараемся ответить на вопросы о том, что явилось причиной и следствием трудовой миграции и как она изменила традиционные гендерные роли в рамках узбекской семьи.

Домиграционная стадия: кто и почему должен мигрировать?

На этом этапе можно выделить следующие характеристики отпускающего общества, влияющие на решение мигрировать: на макроуровне — экономические факторы, культура и традиции, на микроуровне — домохозяйство. Традиционно считается, что основным толчком к миграции служит экономический фактор. Это подтверждается ответами многих респондентов, указывавших причинами отъезда безработицу, низкую зарплату, сложности устройства на работу из-за высокого уровня коррупции, а также долги по кредитам:

«Я приехал сюда в январе 2011 года. Там не было никакой работы... Ещё у меня есть младший брат, которого мы должны женить. Когда он женится, я должен перебраться в другой дом. В будущем я хотел бы открыть своё дело, все мои братья повара, а я хочу чем-нибудь другим заняться...» (Абдулла, 26 лет, один ребёнок, повар).

Если задаться вопросом о причинах миграции в случае узбеков, то большое значение имеет именно культурный фактор. Многие, говоря о своей мотивации, указывали на то, что им необходимо построить дом, содержать семью, женить или выдать замуж ближайших родственников, что в рамках узбекской традиционной семьи является прямой обязанностью мужчин:

«Основная причина, которая привела меня сюда — это заработать денег, чтобы прокормить детей. Раньше я работал шеф-поваром. Потом у меня был свой бизнес. Зарплата в Оше очень маленькая, поэтому её недостаточно, чтобы прокормиться. Моя мать уже старая, жена не работает... Я не хотел сюда ехать, но я нашёл эту работу через родственников. Я здесь работаю с 2006 года... Хочу сделать ремонт в доме, купить машину» (Бахром, 40 лет, четверо детей, шеф-повар).

На уровне домохозяйств также именно культурный фактор, основанный на адате, предопределяет, кто должен мигрировать и почему. В традиционной модели узбекской семьи власть распределяется по патриархальному принципу, решающее значение имеет возраст и пол. Патриархат является системой, в которой женщины подчиняются мужчинам (основываясь на их власти и статусе), и основан на вере, что мужчинам положено командовать, а женщинам повиноваться[22]. А гендер, по теории феминизма, является социальной конструкцией мужской и женской идентичностей[23] и, в противовес «полу», не является биологическим признаком. Ему придаётся конкретное социальное значение на основе пола, но он интерпретируется в культурном контексте в процессе социального взаимодействия людей разных полов[24].

Согласно адату распределение обязанностей и ролей в семье происходит именно по принципу половой принадлежности. В таких семьях наибольшими властными полномочиями владеет глава семейства — отец; далее следует мать семейства, их женатые сыновья и их жёны, находящиеся на последней ступени данной иерархии. Патриархальные отношения практикуются не только мужчинами, но и женщинами — к примеру, в отношениях свекровь — невестка[25]. Мужчина по обычному праву является основным кормильцем в семье. В традиционных семьях женщины в основном заняты домашним хозяйством и воспитанием детей[26].

Культурный нюанс также прослеживался в ответах мигрантов, которые указывали на то, что они «мужчины», поэтому это их обязанность зарабатывать деньги и обеспечивать семьи продовольствием.

Домохозяйство является социальной единицей, принимающей решение о том, будет ли миграция, кто поедет на заработки и как будут распределяться доходы от работы за рубежом[27]. В случае женской миграции решение тоже принимает мужчина; исключениями являются случаи, когда женщина разведена или является вдовой.

Г. Брохман выделяет три типа женской миграции: 1) автономная, или независимая миграция, когда женщина покидает родную страну самостоятельно, с детьми или без них; 2) так называемая сопровождающая миграция, когда женщина следует за мужем; 3) мужская миграция, когда женщина остаётся с семьей и в той или иной степени берёт на себя заботу о её благосостоянии[28].

В ходе работы в Санкт-Петербурге были выявлены два первых типа женской миграции; одна из женщин сопровождала мужа, и это решение было принято её мужем и одобрено свекровью. Что касается другой мигрантки, будучи разведённой, она самостоятельно приняла решение об отъезде:

«Я работала учительницей начальной школы. После замужества моя свекровь не разрешала мне больше работать. Я приехала сюда после развода, потому что хочу купить себе собственную квартиру. Теперь я одна...» (Дильфуза, 33 года, один ребёнок, официантка).

Основным мотивом в женской миграции, как и в мужской, является решение заработать денег для последующей покупки недвижимости и дополнительного вклада в семейный бюджет.

Что касается выталкивающих факторов, то в отличие от мужской миграции, основной причиной служит факт развода, или же женщина просто следует за мужем, не принимая самостоятельного решения.

Направление Санкт-Петербург: новые правила и новые роли

В ходе самой миграции взаимодействуют характеристики как принимающего, так и отпускающего общества. На данном этапе происходит транснационализация семейных отношений; «мигранты, живущие отдельно от своих семей на протяжении длительного времени, все ещё создают и сохраняют что-то, схожее с чувством коллективного владения и общности, невзирая на национальные границы»[29]. В нашем исследовании были выявлены два типа мигрантов: 1) те, кто поддерживает транснациональные семейные связи посредством денежных переводов и общения с членами семей; 2) те, кто под воздействием миграции изменили свои традиционные роли и утратили связь со своими семьями. Ниже мы рассмотрим оба типа мигрантов и их реакцию на вызовы принимающего общества: они могут сохранить приверженность своим прежним ролям или, изменив их, интегрироваться в новую социальную реальность.

Трансформация гендерных отношений: мужчины и женщины в контексте миграции

Основными барьерами для доступа мигрантов на рынок труда являются незнание языка, недостаток социальных связей и навыков[30]. Социальные связи открывают привилегированный доступ к ресурсам, но в то же время они ограничивают личную свободу[31]. Чтобы иметь доступ к экономическому капиталу, мигрантам необходимо следовать правилам принимающего общества, которое может быть представлено местным населением или работодателями.

У мужчин в ходе миграции больше привилегий по сравнению с женщинами — как при поиске работы, так и по уровню заработной платы. Так, большинство легально зарегистрированных мигрантов в нашем исследовании уже имели прежние связи, которые помогли им найти работу. «Полезными связями» обычно обладали соседи, имевшие предыдущий опыт миграции и делившиеся своими знакомствами с нашими респондентами. В остальных случаях мигранты находили работу через дальних или близких родственников, также имевших опыт работы за рубежом или работающих в том же учреждении, где и они. Зарплата у мужчин была намного выше, чем у женщин, и колебалась в пределах от 16 до 25-30 тыс. руб., в зависимости от квалификации и владения русским языком. Образование не имело особого значения, хотя опрошенные мигранты имели как минимум среднее образование, некоторые имели высшее образование и занимали достаточно высокие должности на родине.

Изученных нами мигрантов объединяла сеть узбекских ресторанов, которая выполняла также роль социального контролёра на основе принципов адата. Все эти мигранты были узбеками, как и сам владелец данной сети. Работодатель был заинтересован в том, чтобы мигранты следовали нормам обычного права, и создавал условия для закрепления роли мигрантов в качестве основных «кормильцев семьи». К примеру, работодатель удерживал 40% зарплаты до момента отъезда мигранта на родину, ежемесячно выплачивая только 60% денег. Обоснованием такой системы, по его словам, было то, что работники таким образом смогут избежать ненужных расходов и использовать накопленные деньги на свадьбы и ремонты домов. Более того, удерживаемые суммы служили своего рода залоговым взносом, что усиливало лояльность мигрантов к работодателю.

На основе этих данных вырисовывается конформное поведение мигрантов, старающихся следовать традиционным правилам. В большинстве случаев деньги отсылались матерям или отцам, которые впоследствии расходовали их на продовольствие, одежду и образование детей:

«Я посылаю деньги своей матери. Она решает, как и сколько тратить... В основном деньги расходуются на еду, одежду. Остальная часть уйдёт на свадьбы, ремонт дома и т. д.» (Бахром, 40 лет, четверо детей, повар).

Тот факт, что доходами распоряжались главы семей (представленные матерями и отцами), вписывается в схему распределения полномочий в традиционной узбекской семье. Тем не менее были своеобразные исключения, когда трансферты получали жёны мигрантов. К примеру, один из респондентов рассказал, что он зарабатывает 16 тыс. руб. в месяц и посылает часть денег жене, поскольку его отец болен и неспособен распоряжаться деньгами самостоятельно. При этом он требует у жены письменного отчёта по всем расходам и вообще старается сам покупать продовольствие впрок, чтобы не было излишних расходов. Здесь хоть женщина и распоряжается деньгами, недоверие со стороны мужчины все равно не даёт ей полной свободы в финансовых действиях.

В отличие от легальных мигрантов, социальными сетями для нелегальных мигрантов служило иммигрантское сообщество, называющее себя «узбекской диаспорой». Делая упор на национальных традициях и культуре, диаспора объединяла узбеков и выходцев из Узбекистана. Посредством активного эксплуатирования культурного капитала, диаспора получала признание и в денежном эквиваленте. По словам одного из информантов, диаспора «делает бизнес» на мигрантах путём обмана. Согласно простой арифметике, отношения мигранта с «диаспорой» выглядят следующим образом: «Официальная регистрация для получения разрешения на работу стоит 7 тыс. руб., тогда как диаспора получает от мигрантов по 10-12 тыс. Если предположить, что в среднем к диаспоре обращается 100 человек в день, то ежедневная выручка составит 300-400 тыс. руб.». По словам другого эксперта, дабы избежать толкотни в официальных органах России, осуществляющих регистрацию, мигранты готовы платить большую цену, которая доходит до 30 тыс. руб., для ускорения данной процедуры.

Финансовое положение нелегальных мигрантов отличаются от бюджета легальных мигрантов, так как первые являются социально-незащищёнными и часто становятся жертвами обмана. По рассказам жён таких мигрантов, их мужья уезжали с надеждой выплатить долги по кредитам, и было маловероятно ожидать от них денежных поступлений. Из слов информантки Зарнигор, её муж уехал на заработки в Россию, чтобы выплатить долги по кредитам, и ей приходилось самой зарабатывать деньги на содержание семьи. Она занималась челночной торговлей и содержала также семьи своих двух сыновей, которые, как и муж, работали в России и копили деньги на недвижимость. Она не получала трансфертов ни от мужа, ни от детей, и сама полностью распоряжалась своими средствами. Здесь мы наблюдаем отход от норм традиционной семьи: женщина приобретает роль основного кормильца. В случаях с нелегальными мигрантами, основным препятствием для поддержания традиционных ролей было отсутствие стабильного заработка. Иногда их работа вообще не оплачивалась ввиду их невысокого положения и статуса.

Что касается женщин-мигранток, то они находятся в менее выгодном положении, чем мужчины, и доступ на рынок труда для них был «тернист». Гендерная дискриминация прослеживалась на уровне как работодателей, так и иммигрантских сообществ. Так, в сети ресторанов, где были созданы благоприятные условия для мигрантов мужского пола, женщины игнорировались. Что касается объединений мигрантов, то, например, по мнению редактора узбекской газеты для мигрантов, женщины, оказавшись в России, теряют свою культуру и перенимают местный образ жизни, «носят брюки», а некоторые вообще занимаются проституцией. Такое отношение понятно: сами мигранты-мужчины выражали недовольство по поводу феминизации миграции. Обращают на себя внимание их патриархальные настроения и подчёркивание той «аксиомы», что главная роль женщины — «сидеть дома и присматривать за детьми». Получается, что те социальные сети, которым было выгодно сохранять традиционный культурный капитал, следовали патриархальным установкам по неприятию женщин-мигранток. Хотя в этих сообществах и существовали женские советы, они были инертны и не занимались улучшением позиции женщин.

По словам мигранток, одна из них приехала за мужем, а другая приняла решение о выезде самостоятельно, после развода. Те женщины, которые принимают независимое решение о миграции, более уязвимы, т. к. им приходится самим находить работу в России. Они работают в самых низкооплачиваемых секторах экономики, и, по данным информантов, зарплата у них составляет всего от 6 до 8 тыс. руб. в месяц.

Надира (мигрантка, приехавшая вслед за мужем) после замужества не могла работать, следуя нормам обычного права. Оказавшись в России, она устроилась посудомойкой в ресторане. Её дети находились под опекой свекрови и её родной матери. То, что мать покидает своих детей и работает наравне с мужем — это уже отклонение от нормы. В данном случае «глубоко устоявшиеся моральные роли на практике “отложены”, когда существует острая необходимость в дополнительном доходе»[32].

В другом случае мигрантка, работавшая в ресторане официанткой, выполняла роль основного кормильца. Будучи разведённой, она отсылала деньги бывшей свекрови, которая воспитывала её сына, а часть денег копила на собственное жильё. Уже на данном этапе видно, как устоявшиеся нормы претерпевают серьёзные трансформации, выходящие за рамки традиционных гендерных ролей.

Основные проблемы мигрантов

В целом у всех опрошенных мигрантов сложилось положительное впечатление о жизни в России. Однако они выразили обеспокоенность из-за местной культуры, которая сдерживает их намерения привезти свои семьи. Также назывались такие трудности жизни в России, как большие расходы на проживание, нехватка времени на личную жизнь, редкие поездки домой:

«Здесь хорошо. У меня не было проблем, как у большинства нелегалов... Местная культура не подходит для нашей культуры. Мы не едим свинину. Поэтому нехорошо будет, если привезти сюда семью. Лучше работать одному, потому что, если вы привезёте семью, то вы должны тратиться на квартиру, продовольствие... Мой брат как-то привёз свою семью, но он ничего не смог накопить после года работы. Его жена не работала, потому что женщинам труднее найти работу, чем мужчинам» (Нематжон, 35 лет, четверо детей, повар).

Респонденты имели большие преимущества, работая в сети узбекских ресторанов, поскольку работодатель обеспечивал их бесплатным питанием и проживанием в одной из принадлежащих ресторану построек, где они жили с другими мигрантами. Если бы эти мигранты решились привезти свои семьи, это привело бы к дополнительным расходам: они лишались предоставленных рестораном льгот, пришлось бы искать жильё и самим содержать семьи. Одна из работниц ресторана рассказала о том, что в России существует ксенофобия: местное население неохотно предоставляет жильё семейным мигрантам, считая их узурпаторами их недвижимости; часто слышны разговоры о том, что «квартиры нерусским не сдаются». Она привела пример неудачной попытки воссоединения одного из мигрантов с семьёй:

«Икром привёз жену и троих детей. Но он не смог устроить ребёнка в детский сад. Другие дети ходили в школу. Его жена не могла найти работу по специальности учителя. Она работала посудомойщицей и зарабатывала 5 тысяч рублей. А муж зарабатывал 20 тысяч рублей. Все деньги ушли на аренду, еду, образование, одежду. Ещё они должны были отсылать деньги домой. Они не смогли выдержать такую жизнь и вернулись домой».

Что касается частоты поездок домой, менеджер ресторана объяснил, что разрешение на работу оформляется за счет работодателя. Кроме того, им предоставляется билет в оба конца после окончания срока действия разрешения на работу. Отсюда видно, что льготы, предоставленные работодателем, были выгодны с точки зрения формирования сбережений. Отсюда понятно, почему мигранты неохотно привозят семьи в Россию.

Женщины-мигрантки, в свою очередь, были довольны получением определённого уровня свободы в России, наряду с дополнительными навыками и расширением кругозора:

«Здесь мой муж даёт мне больше свободы. Он позволяет мне носить брюки, не покрывать голову. Здесь я научилась готовить салаты, работать с людьми, общаться. Но эти навыки бесполезны в деревне. Люди там не будут понимать этого. Там другая культура и понятия...» (Надира, 26 лет, двое детей, посудомойка).

Из-за низкой заработной платы женщин их роль на рынке труда почти незаметна, что отчётливо видно на примере женщины, у которой весь доход уходил на аренду квартиры. Таким образом, она не вносила дополнительного вклада в бюджет семьи. В данном случае её мужу было выгоднее жить в ресторане, где он мог сэкономить больше денег, нежели проживая отдельно с женой. Проблема с жильём — одна из наиболее сложных в женской миграции. В случае с женщинами, работающими в той же сети ресторанов, им не было предоставлено возможности жить в той же постройке, где живут мужчины. Из-за низкой зарплаты респондентке приходилось делить съёмную комнату с семью другими женщинами, находящимися в такой же ситуации, как и она.

Среди других проблем мигрантов можно выделить редкое общение с родными и проблемы реадаптации в стране исхода. Так, респонденты мужчины отметили, что они в среднем звонили домой раз в неделю и не принимали особого участия в жизни и воспитании детей, т.к. это является прямой обязанностью женщин. Женщины выражали большее беспокойство, но, в отличие от мужчин, они старались звонить домой чаще. В то же время они отмечали, что на это уходит много денег. Женщины также более остро ощущали трудности реадаптации по приезду домой:

«Когда я езжу домой, я чувствую себя неловко. Они [родные] привыкли к моему отсутствию. Но здесь я расширила свои интересы, у меня есть планы, В деревне я сидела дома и ни о чём не заботилась...» (Надира, 26 лет, двое детей, посудомойка).

Позже жена одного из респондентов в Оше подтвердила, что она привыкла к длительному отсутствию мужа, привыкла самостоятельно решать свои проблемы. Когда приезжал её муж, они часто ссорились, и ей хотелось, чтобы он поскорее уехал. Можно сделать вывод о том, что новая среда принимающей страны становится более комфортной для тех, кто работает в России на протяжении нескольких лет. Однако мигранты, приехавшие недавно, стараются сохранять связь с родиной, желая вернуться туда как можно скорее. Причиной «охлаждения» мигрантов по отношению к родному дому служит сложность привыкания к новым условиям жизни в домохозяйствах, сложившимся из-за длительного отсутствия того или иного члена семьи. Очевидно, что семьи приспосабливаются к такому отсутствию мигрантов, и последние уже воспринимаются просто как «источники дохода».

Полигамия де-факто как стратегия выживания

Согласно Г. Брохман, мужская или женская миграция может изменить гендерные установки, а также повлиять на стабильность брака[33]. В нашем исследовании было выявлено, что под воздействием принимающего общества и связанных с миграцией проблем (длительное проживание вдали от семьи, экономические трудности и пр.) мигранты были вынуждены активно пользоваться внебрачными связями как одной из стратегий выживания.

Хоть большинство мигрантов и не признавали факт наличия таких связей, удалось выяснить, что почти все из опрошенных мигрантов их имели. Можно выделить несколько причин, по которым мужчины заводили связи на стороне.

Во-первых, это длительное пребывание вдалеке от своих жён, что негативно влияет на здоровье. Поэтому мужчины заводили связи с сослуживицами, чтобы иметь здоровую сексуальную жизнь. Более того, мигрантам приходилось постоянно проходить медицинский осмотр. В случае обнаружения венерических болезней они могли лишиться работы. Поэтому они заводили связи именно с коллегами по ресторану. Неожиданным открытием стало то, что жёны опрошенных мигрантов на вопрос об их реакции на возможные внебрачные связи своих мужей были солидарны с решениями мужчин, догадываясь, что это ими практикуется. Главным оправданием служило то, что сексуальные связи со здоровыми женщинами необходимы. Самым важным здесь является то, что мужья должны иметь постоянных «любовниц», чтобы избежать венерических заболеваний.

Второй причиной внебрачных связей стало то, что такие отношения обеспечивали мигрантов более выгодными условиями проживания в квартирах местных женщин. Большинство респондентов отметили, что они не могут заботиться о себе, а местные женщины берут заботу о них на себя, обеспечивая всем необходимым. Учитывая то, что в пристройке ресторана они проживали вместе с тремя или четырьмя другими квартирантами, выбирался более выгодный и удобный вариант.

Третьей причиной был расчёт. По словам респондентов, многие мигранты имели связи с женщинами намного старше себя. Однако отношения с ними предоставляли шанс для получения вида на жительство (правда, коль скоро речь идёт о гражданах Киргизии, это не являлось основным мотивом, т.к. в данном случае процедура получения гражданства упрощена, по сравнению с выходцами из других стран Центральной Азии).

Что самое интересное, четвёртая стратегия, в большинстве случаев выбираемая нелегальными мигрантами (мужчинами), использовалась для поддержания роли «кормильца», т.е. своей традиционной роли в стране исхода:

«Я видела много случаев многоженства у мужчин. Я работала с узбеками, и видела, что у четырёх из пяти мужчин есть отношения с русскими женщинами. Однажды я познакомилась с одним из таких мужчин, который покупал конфеты в магазине, где я работала. Он сказал мне, что собирается сделать мусульманскую свадьбу для своей дочери. Зная, что у него были отношения с другой женщиной, я спросила, нормально ли это с позиции религии. Он сказал мне, что зарабатывал 10 тысяч рублей, из которых пять тысяч уходило на арендную плату. Поэтому у него не оставалось денег на еду. Он объяснил, что жил с местной женщиной, чтобы была возможность посылать деньги детям. Кроме того, у неё дома было хорошо, и она стирала его одежду. Найти русскую жену ему предложил друг, сказав, что их легко обманывать. Он был вынужден обманывать, чтобы посылать деньги домой» (Адолат, 22 года, бывшая мигрантка, один ребёнок).

Неожиданным результатом нашего исследования оказалось то, что наравне с мужчинами женщины также следовали данной стратегии, заводя внебрачные связи, чтобы отсылать деньги домой:

«Прожив три месяца со своим мужем в Санкт-Петербурге, я видела, что женатые мужчины изменяют своим жёнам. У них были отношения с другими замужними узбечками, работавшими вместе с ними. Эти женщины тоже выбирали женатых мужчин. Так они могли сэкономить на аренде и продовольствии. Они делают это, чтобы посылать больше денег своим семьям. Когда они беременеют, то делают аборт. Однажды я даже видела одну женщину, у которой было четыре внука, но она встречалась с парнем, который был на 20 лет моложе её» (Севара, 24 года, бывшая мигрантка).

Таким образом, сталкиваясь с вызовами принимающего общества, традиционные роли теряют прежнее значение и преобразовываются в универсальные роли мужчин и женщин. Причём на примере женщин мы видим полное изменение статуса: они могут превращаться в основного кормильца семьи, а муж остаётся дома с детьми, перенимая женские роли.

Наконец, последним мужским оправданием внебрачных связей служило то, что их женили «не по любви» в странах исхода. Результатом становился развод с первыми жёнами. В целом немногие признавали факт того, что среди мигрантов много разводов, акцентируя в первую очередь полигамные практики. Тем не менее эксперты указали на разводы как на серьёзную проблему не только мужчин-мигрантов, но и женщин.

Менеджер ресторана, имевшая связь с одним из мигрантов, который впоследствии развёлся со своей первой женой, рассказала, почему узбекские мужчины пользуются популярностью у местных женщин. По её словам, существует нехватка дееспособных русских мужчин. Кроме того, добавила она, женщины пытаются забеременеть и надеются, что мусульманские мужчины не оставят своих детей. Мужчины в свою пользу получают удобные условия проживания и возможность сэкономить больше денег. Интересно, что сожитель респондентки также посылал деньги своей семье на содержание детей, но ездил домой только раз в два года.

«Дом, милый дом», или трудная судьба семей, оставшихся на родине

Одной из целей данной работы является оценка влияния миграции на семьи, оставшихся в стране исхода. К сожалению, не все мигранты дали автору свой адрес в Оше, поэтому «выборка» семей мигрантов была дополнена при помощи метода «снежного кома». Участие в исследовании как легальных, так и нелегальных мигрантов дало возможность рассмотреть, как влияет на семьи законная и незаконная миграция.

Выше отмечалось, что изменения гендерных ролей могут привести к разводам. Находясь в Оше, нам хотелось узнать, насколько велик уровень разводов среди семей мигрантов, и проанализировать их последствия. Интересным наблюдением стало то, что было очень сложно установить контакт с семьями, в которых проживали разведённые женщины. Возможно, это объясняется тем, что такие семьи стараются жить так, чтобы все мелочи быта производили на окружающих впечатление полного соответствия шариату и обычному праву[34]. Примечательно, что когда была предпринята попытка поговорить с разведённой женщиной, муж которой был проинтервьюирован в Санкт-Петербурге, то она должна была получить сначала разрешение у свекрови. Даже после развода семья сохраняла вид «благополучной», и разведённая женщина с четырьмя детьми все ещё проживала в доме бывшего мужа. Разрешения на интервью получено не было, видимо, из опасений быть разоблачёнными в глазах местного общества.

Из беседы с экспертом по миграции, одновременно являющейся главой женсовета села Кашкар-Кишлак (Ошская область, Киргизия), стало ясно, что уровень разводов очень велик. На момент интервью разводы среди семей мигрантов составляли 10% (официально зарегистрированные). Процесс констатации развода является сложным, потому что широко практикуется традиционная форма бракосочетания «никах». Более того, по утверждению эксперта, всё более часты случаи «разводов по СМС». Она особо подчеркнула, что при длительном отсутствии супруга, который перестаёт посылать деньги, данное обстоятельство ещё не может восприниматься как факт развода. Такие семьи являются наиболее уязвимыми, поскольку они не могут рассчитывать на социальную защиту, следуя общественным нормам и не признавая развод. Социальную защиту могут получить только семьи с низким уровнем дохода, да и то лишь в пределах 1000 сомов (около 20 евро) на троих детей. Только в исключительных случаях, когда семья сильно нуждается, правительство может предоставить 3 тыс. сомов.

Из разведённых женщин только одна респондентка решилась на интервью. По рассказу Назокат (пенсионерка 60 лет), её муж начал встречаться с женщиной из их же села, когда они стали работать в России. Другая женщина на 20 лет была моложе её супруга, которому на тот момент было 65 лет. Мужчина бросил семью и даже дал детям другой женщины свою фамилию. Он не общался со своими детьми и даже поменял номер своего телефона. Что касается детей Назокат, они также жили (со своими семьями) в России, и никто из них материально не поддерживал свою мать. Женщина жила одна, на свою пенсию. На данном примере (женщина по сути брошена мужем и детьми) видно, как вследствие миграции изменилась структура семьи и основные ценности, которые являлись «столпами» традиционной узбекской семьи (почитание и обеспечение родителей).

По словам одной из экспертов по миграции, существует много случаев, когда мигранты бросают семьи с четырьмя-пятью детьми, не посылают им деньги. Это приводит к тому, что их жёны и дети сами вынуждены становиться кормильцами семьи. Выше рассматривались ситуации, когда гендерные роли, прежде свойственные мужчине, применялись на практике женщинами.

Что касается детей, то обычно в контексте миграции обращается внимание в основном на её положительный эффект, когда трансферты расходуются на образование детей[35]. Однако наши наблюдения показали, что когда семьи лишены необходимых средств, дети вынуждены работать, нередко становясь основными добытчиками. По словам респондентки из Оша, после того как её муж не мог обеспечивать семью, она долго не могла найти работу, и её 12-летний сын пошёл на стройку, зарабатывая 100 сомов (примерно 2,5 долл.) в день. Подобный поворот в судьбе детей негативно сказывался на их образовании:

«Иногда, когда мой муж не в состоянии высылать деньги, мои дети идут собирать хлопок. Они также собирают лук или выполняют другие работы от случая к случаю. Даже при этом денег бывает недостаточно. В таких случаях мы выращивали табак и продавали его небольшими частями. В основном время сбора табака приходится на школьное время. Мои дети не посещали школу, и мы делали фальшивые справки о болезни» (Машхура, 47 лет, домохозяйка, шестеро детей).

Снижение образовательного уровня детей и сам факт того, что они уже задействованы в наёмном труде, приводит к тому, что готовится следующее поколение трудовых мигрантов. Если говорить о психологических последствиях миграции для детей, исследователями отмечается, что из-за патриархальной организации в семьях дети привыкают к тому, что именно матери должны заботиться о них, поэтому дети испытывают наибольшие психологические потрясения именно в случае миграции своих матерей. Кроме того, миграция негативно влияет на связь между детьми и родителями, на самооценку и поведение детей. Когда они оставлены на попечении родственников, у них формируется связь с «другой мамой», и родители теряют прежние властные полномочия по отношению к своим детям[36]. В нашем исследовании многие мигранты жаловались на то, что их детям сложно восстановить отношения с биологическими родителями после их длительного отсутствия; это выражалось в том, что дети привязывались именно к тем родственникам, которые принимали большее участие в их воспитании. Более того, дети, которых оставляли родственникам, были в основном малолетними, что ещё сильнее затрудняло их дальнейшую психологическую адаптацию.

Можно сделать вывод о том, что негативные последствия трудовой миграции выражаются в изменении гендерных ролей как жён, так и детей мигрантов, причём особо уязвимыми являются те семьи, которые лишились мужчины-кормильца реально (вследствие развода), но не формально, а потому они не могут рассчитывать на поддержку государства.

Целью нашего исследования было изучение того, как миграция влияет на гендерную трансформацию. Изначально трудовая миграция предпринималась как проект, где мужчины, следуя традиционной роли основных кормильцев в семье, решались на миграцию для поддержания этих установок. Тем не менее, под влиянием различных особенностей как отпускающего, так и принимающего обществ у мигрантов имеется набор различных стратегий, варьирующих от неукоснительного следования традиционным ролям к разной степени интеграции в российский социум. В тех случаях, когда мигранты решали отказаться от традиционных гендерных ролей, это имело особо негативные последствия для их семей, лишающихся основного дохода. И как следствие, детям и жёнам мигрантов приходилось самим примерять на себя роли добытчиков.

Автор выражает признательность М. Кайзеру и О. Жлудовой за их ценные советы при подготовке данного исследования, а также всем респондентам, любезно согласившимся на интервью.

[1] Аюпова Шахноза Таджидиновна, магистр по специальности «Политика и безопасность (Центральная Азия)», Академия ОБСЕ (Киргизия)
[2] Laruelle М. Central Asian Migrants in Russia: The «Diasporization» of the Central Asian States? // China and Eurasia Forum Quarterly. Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program. 2007. Vol.5. №3. P. 102
[3] Marat E. Labour Migration in Central Asia: Implications of the Global Economic Crisis // Central-Asia and Caucasus Institute. Silk Road Papers. 2009. P. 7. См.: http://www.silkroadstudies.org/new/docs/silkroadpapers/0905migration.pdf
[4] Laruelle М. Central Asian Migrants in Russia... P. 116.
[5] Maksakova L. Internal Labor Migration // Labor Migration in Uzbekistan: Social, Legal and Gender Aspects. Ed. by E. Abdullaev. UNDP and the Gender Programme of the Swiss Embassy. 2008. P. 45. Cm.: www.undp.uz/en/publications/publication.php?id= 153
[6] Lapegna P. Ethnographers of the World... United? Current Debates on the Ethnographic Study of «Globalization» // American Sociological Association. 2009. Vol. 15. №1. P. 7. Cm.: http://jwsr.ucr.edu/archive/voll5/Lapegna-voll5nl.pdf
[7] Джаббаров И. Узбеки. Ташкент, 2007. С. 179.
[8] Там же.
[9] Там же, с. 183.
[10] Наливкин В. П. Туземцы раньше и теперь. Ташкент, 1913. С. 185.
[11] Джаббаров И. Узбеки... С. 180.
[12] Maksakova L. Internal Labor Migration...
[13] UNIFEM and ILO. A Needs Assessment of Women Migrant Workers: Central Asia and Russia. Ed. by Tyuryukanova E., Abazova R. 2007. P. 19.
[14] Khadjimukhamedov M. External Labor Migration. Ed. by E. Abdullaev. UNDP and the Gender Programme of the Swiss Embassy. 2008. P. 200.
[15] Maksakova L. Feminization of Labor Migration in Uzbekistan // Migration Perspectives in Eastern Europe and Central Asia: Planning and Managing Labor Migration. Ed. by R. R. Rios. IOM. 2006. P. 136
[16] Джаббаров И. Узбеки... С. 113.
[17] Узбекско-русский словарь. Ташкент, 2008.
[18] Mansoor A., Quillin В. Migration and Remittances: Eastern Europe and the Former Soviet Union. IBRD/WB. Wash., 2007. P. 178
[19] Во время опросов были затронуты вопросы полигамии, что могло служить причиной того, что мигранты не хотели делиться своими контактами в Оше.
[20] Dobrowolsky A., Tastsoglou Е. Crossing Boundaries and Making Connections // Women, Migration and Citizenship. Hampshire, Ashgate Publishing Ltd., 2006
[21] Jolly S., Reeves H. Gender and Migration // BRIDGE Overview Report. Institute of Development Studies. 2005. P.15. Cm.: http://www.bridge.ids.ac.uk/reports/CEP-Mig-OR.pdf
[22] Code L. Encyclopedia of Feminist Theories. Routledge. L., N. Y., 2002
[23] Thorburn D. Feminism Meets International Relations // SAIS Review. 2000. Vol. 20. №2.
[24] Brockman G. The Significance of Gender Relations in International Migration. Forum for Utviklinsstudier. 1991. № 1
[25] Mee W. Women in the Republic of Uzbekistan // ADB Country Briefing Paper. 2001. P. 17. Cm.: http://www.adb.org/Documents/Books/Country_Briefing_Papers/Women_in_Uzbekistan/women_ in_uzbekistan.pdf
[26] ADB. Gender Expertise of Family and Labor Codes of the Republic of Uzbekistan. 2008. P. 8. Cm.: http://www.adb.org/Documents/Books/Gender-Expertise-Family/gender-en.pdf
[27] Pedraza S. Women and Migration: The Social Consequences of Gender // Annual Review of Sociology. 1991. Vol. 17
[28] Brochmann G. The Significance of Gender Relations in International Migration...
[29] IOM. World Migration 2008: Managing Labor Mobility in the Evolving Global Economy // World Migration Report Series. 2008. Vol.4. P. 155. Cm.: http://publications.iom.int/bookstore/lfee/WMR_l.pdf
[30] Цапенко И. Глобальный экономический кризис и рынок труда мигрантов // Мировая экономика и международные отношения. М., 2012. №4. С. 52.
[31] Evergeti V., Zontini Е. Introduction: Some Critical Reflections on Social Capital, Migration, and Transnational Families // Ethnic and Racial Studies. 2006. Vol. 29. №6. P.21.
[32] Brochman G. The Significance of Gender Relations in International Migration... P. 120
[33] Ibid
[34] Наливкин В. П. Туземцы раньше и теперь...
[35] Battistella G., Сопасо С. The Impact of Labour Migration on the Children Left Behind: A Study of Elementary School Children in the Philippines // Journal of Social Issues in Southeast Asia. 1998. Vol. 13. №2
[36] Graham E., Jordan L. Migrant Parents and the Psychological Well-Being of Left-Behind Children in Southeast Asia// Journal of Marriage and Family. Vol. 73. P. 766