Система расселения России: тенденции к переменам

Л.В. Смирнягин¹
(Опубликовано в: Городской альманах. Вып. 4. -М.: Институт экономики города. 2009. С. 200-209)

В системе расселения россиян назревают кардинальные сдвиги. Исторические обстоятельства сложились таким образом, что именно сейчас на эту систему воздействуют три процесса, каждый из которых проявляет себя в жесткой, императивной форме и обретает весьма крупные масштабы. Это кардинальные перемены в формации нашего общества, набирающий силу демографический кризис и общемировые закономерности развития урбанизации. Каждый из этих процессов мог бы привести к большим переменам в российской системе расселения, совместное же их влияние, притом в таких резких формах, неизбежно приведет к настоящему преображению этой системы. Насущно необходимо как можно скорее осмыслить грядущие перемены, иначе проекты преобразования страны, государственные и частные программы развития могут натолкнуться на стихийные объективные противонаправленные тенденции. Пока что сдвиги в территориальной структуре нашего общества не слишком заметны, но это обманчивое спокойствие. Особенности территориальных сдвигов таковы, что они действуют очень медленно, но, набравши силу, становятся непреодолимыми из-за своей инерционности.

«Городской альманах» уже не раз обращался к этой тематике; в каждом из предыдущих номеров можно найти статьи, посвященные и прогнозам людности российских городов в свете надвигающегося демографического кризиса, и перестройке социалистического города на современный лад, и самой проблеме в целом. Хотелось бы заострить внимание на ином — на тех сдвигах в структуре расселения, которые уже ярко проявили себя в экономически наиболее развитых странах мира и которым непременно предстоит проявить себя и в нашей стране. Поглощенные жгучими проблемами так называемого перехода — от одной формации к другой, мы склонны поневоле преувеличивать специфику переживаемого нами периода развития; недаром так популярны сейчас в нашей стране лозунги «особого пути» и отвержения западных образцов. Между тем сам по себе переход неминуемо выводит страну на дорогу, которую уже прошли или проходят многие другие страны, поэтому не стоит пренебрегать возможностью, которая всегда открывается перед теми, кто слегка запаздывает, — возможностью освоить чужой опыт, притом как позитивный, так и негативный. Это позволит приуготовить себя к тем трудностям, которые заставали «страны-первопроходцы» врасплох, и не только предвидеть эти трудности, но и быть во всеоружии для их решения. Как говорил Огюст Конт о ценности знания, — знать, чтобы предвидеть, и предвидеть, чтобы обладать силой.

Среди большого числа новых тенденций, уже проявляющих себя в территориальной структуре западных обществ, следует выделить самую, на наш взгляд, кардинальную — перестройку этой структуры с районной в линейно-узловую.

На протяжении всей истории человечества эта структура выглядела совокупностью неких территорий — ареалов или районов, в рамках которых складывались определенные территориальные общности людей. Их единение определялось и социокультурными, и экономическими взаимосвязями, а нередко и политическими. В экономике господствовало сельское хозяйство, которое иногда называют «самой географичной формой хозяйствования», потому что оно имеет ярко выраженный площадной характер и оставляет следы человеческой деятельности на обширных территориях. По мере углубления переработки природного продукта нарастал процесс индустриализации хозяйства, все большую долю продукта стали производить в городах, и территориальная выраженность хозяйства неуклонно сокращалась, его плотность (то есть величина продукции на единицу площади территории) быстро росла. Настал момент, когда доля городов в населении и хозяйстве превзошла половину. В Западной Европе это случилось в начале XX века, в США — примерно в 1920-х гг. К концу же XX века эта доля оказалась довольно близкой к ста процентам — по крайней мере, в так называемых западных странах.

Все это, разумеется, кардинально изменило геометрический, так сказать, рисунок, наносимый человеческой деятельностью на поверхность планеты Земля. Нельзя сказать, что сельское хозяйство исчезло как таковое — оно по-прежнему занимает огромные площади, легко различимые из космоса. Однако его роль в экономике западных стран оказалась столь мала, что ее можно назвать исчезающей: сегодня это первые проценты как по занятости самодеятельного населения, так и по стоимости продукции. В США сельское хозяйство отступает по этим показателям на второй план даже в самой сельской местности: его здесь опережают и торговля, и промышленность. Сегодня более 90% населения США сосредоточено в крупных и средних городах и прилегающих к ним зонах непосредственного тяготения, которые принято называть агломерациями, а занимают эти агломерации лишь около 15% территории страны (даже не считая Аляски). Получается, что почти все граждане США живут в системах расселения, возглавляемых крупными и средними городами. Сельская же местность, которая как бы автономна от влияния крупных городов, сохранила лишь менее 10% населения страны.

Таким образом, за последние полвека западные страны превратились из системы районов и провинций, штатов, департаментов и т.п. в некое созвездие агломераций, распространивших свое влияние на обширные территории, которые в сумме уже охватили почти всю страну. Теперь суждения о территориальной структуре общества западной страны правильнее всего строить не по традиционной сетке административно-территориального деления или выделенных учеными социально-экономических районов, а по крупным агломерациям и зонам их влияния.

Это явление приобрело особенно широкий размах в США, где стремительный технический прогресс в сельском хозяйстве уже с начала XX века стал выталкивать из этой сфере лишних тружеников, а промышленность требовала все новых и новых рабочих рук, способствуя быстрому росту людности городов. Крупные американские города быстро обрастали пригородами, которые обычно получали административный статус независимых городов. Как правило, достаток людей в пригородах был гораздо выше, чем в крупном городе, и местные власти чаще всего сопротивлялись попыткам властей большого города поглотить эти города в административном порядке. Поэтому крупному городу некуда было расширяться, его людность росла медленно или даже сокращалась, и сегодня многие из тех, кого привлекает активная жизнь большого города, используют его преимущества во время трудовых и иных поездок в него, но селятся в его пригородах. Тем самым складывались сложные территориальные образования взаимосвязанных городов с крупным городом во главе, то есть «классические» агломерации.

Неудивительно, что именно американские ученые одними из первых стали тщательно изучать агломерации. Уже с 1950 г. официальная статистика страны стала выделять такие агломерации по сетке округов (административных единиц третьего порядка, наподобие наших районов). Для этого были разработаны сложные критерии, в основу которых положена сила тяготения округов к центральному крупному городу в виде трудовых поездок населения. Если людность такой агломерации превышает 50 тыс. жителей, ее называют метрополитенским ареалом, а если она находится в рамках 10-40 тыс. жителей — микрополитенским. В 2006 г. в США насчитывалось 363 метрополитенских ареала, которые охватывали 1092 округа из 3141 имеющегося в стране, и 577 микрополитенских ареалов (694 округа). Их общее официальное название — ядерные статистические ареалы (core-based statistical areas). Границы ареалов подвижны, они постепенно расширяются благодаря развитию связей с окружением (в 1990 г. метрополитенские ареалы охватывали лишь 847 округов).

Само по себе исследование агломераций — дело довольно традиционное для урбанистов всего мира, в том числе отечественных. Здесь же речь идет о другом — о том, что агломерации, особенно крупные, распространили свое влияние на обширные прилегающие территории, притом настолько далеко, что эти зоны влияния во многих западных странах стали покрывать всю территорию государства. Влияние это оказывалось все более разнообразным и все более императивным. Так, еще сравнительно недавно жители малых городов и сельской местности не испытывали особой нужды во многих из тех услуг, что могли существовать только в крупном городе (оперный театр, например). И не столько в силу якобы пониженного уровня общей культуры или неосведомленности, сколько из-за чрезмерной удаленности крупных городов от «глубинки». Росла автомобилизация богатых стран, быстро улучшалась дорожная сеть, параллельно рос и уровень образования — и в результате крупногородские услуги оказываются востребованными огромным большинством населения. Возникли два поддерживающих друг друга процесса: средства коммуникации расширяли территориальную зону влияния крупногородских форм расселения, а население, стягиваясь в крупные города и агломерации, наращивало их размеры и, увеличивая их число, делало их сеть более густой, постепенно охватывающей всю территорию государства.

Поэтому сегодня прилегающие к крупной агломерации зоны тяготения — это некие угодья, предназначенные для обслуживания населения агломерации, в основном ради рекреации, реже сельского хозяйства, еще реже для выноса экологически опасных производств. Они, как правило, включены в недельный цикл жизни горожанина, который с этой точки зрения живет не только в самой агломерации или конкретном городе, но и на обширной прилегающей территории, в которой он нуждается для полнокровной жизни. Примечательно, что в США всерьез рассматривается возможность перехода на более длинный рабочий день ради высвобождения третьего выходного дня. Это наверняка увеличит значимость зон влияния агломерации для ее жителей: ведь благодаря высокой степени автомобилизации и отличной дорожной инфраструктуре дальность воскресной поездки американской семьи давно уже составляет около 100 км, а ради общения с «по-настоящему» дикой природой поездки на 200 км и более становятся нормой.

В географии, в том числе в отечественной, уже есть хорошие наработки для осмысления подобных процессов. В самом деле, районирование как традиционная форма описания географии страны вовсе не обладает монополией на представление структуры географического пространства, ему есть, по меньшей мере, одна альтернатива, и называется она чаще всего «геоструктурным подходом». В нашей стране его адептами были Л.И. Василевский, И.М. Маергойз, П.М. Полян, отдал ему дань Г.М. Лаппо, в рамках этого подхода работал (правда, не декларируя этого), Е.Е. Лейзерович. У них структура географического пространства предстает не в виде совокупности неких полигонов, обладающих площадью, а в виде некоего рисунка из линий и узлов; именно узлы и линии (города и транспортные артерии) обладают смыслом, тогда как территория, на которую такая сеть наложена, выглядит просто инертным вместилищем. У нашего ведущего теоретика географии Б.Б. Родомана эта идея приняла изящную форму учения о «поляризованной биосфере»: деятельность человека сосредоточена в небольших по площади узлах, они соединены транспортными артериями, а остальная часть планеты предоставлена Природе, на лоне которой человек может отдыхать от трудов праведных.

Таким образом, реальная, практическая жизнь гражданина развитой западной страны территориально замыкается теперь не в административную ячейку, а в зону влияния крупной агломерации, жителем которой он является. Из этого рождается непривычная проблема — как наладить управление общественными процессами, коль скоро они покидают привычные старые рамки административно-территориального деления и обретают новую форму зон влияния агломераций, которые сложились стихийно и развиваются по своим объективным законам, все еще мало изученным.

Приходится признать, что эта проблема управления застала западные страны врасплох. Здесь так и не сложились устойчивые и эффективные формы управления агломерациями. Почти все они разбиты административно на множество самостоятельных администраций. В агломерации Нью-Йорка, например, их больше двух тысяч, в Чикаго около тысячи. Даже если не учитывать школьные, водопроводные и тому подобные «специальные дистрикты», агломерация Чикаго окажется раздробленной на 457 административных единиц разного уровня, Филадельфия на 354, Бостон на 380 и даже сравнительно небольшая агломерация вокруг города Луисвилл (шт. Кентукки) — на 154 единицы. Многие из них конкурируют друг с другом за рабочие места, трассы дорог, коммунальную инфраструктуру. Стихийность развития агломераций наносит значительный ущерб социальной и хозяйственной жизни страны, и в последние годы муниципалитеты самых крупных ареалов стали создавать консультативные органы для координации своей деятельности. Именно сейчас в большинстве западных стран эта проблема стала подвергаться интенсивному изучению, ширятся эксперименты в этой области, обмен опытом. Обильная литература на эту тему заслуживает самого пристального внимания.

А что же Россия? Судя по многим приметам, процесс перерождения территориальной структуры нашего общества уже начался. Он сказывается в так называемом стягивании расселения россиян (термин О. Пивоварова) — в тенденции сселения их из глубинки в крупные города или в полосы, эти города соединяющие. Считается, что этот процесс начался в первые годы перестройки и был способом приспособиться к лихолетью, неизбежному в годы резких общественных перемен. Тем самым родомановская «поляризованная биосфера» возникает раньше, чем наступает стадия развития, типичная для западных стран, и это может грозить стране многими негативными следствиями (запустением обширных территорий, утратой государственного контроля над ними и т.п.). Параллельно, однако, в нашей стране нарастают явления, которые в западных странах привели к описанному выше перерождению территориальной структуры из районной формы в линейно-узловую, но позитивным, так сказать, путем.

Это и стремительно растущая автомобилизация россиян, и кардинальное улучшение автодорожной сети, и медленно, но неуклонно идущая субурбанизация, и, наконец, внезапный рост внимания властных структур ко всей проблематике агломераций. Все это сулит нам не только быстрое обострение тех проблем, которые испытал Запад в связи с описанным перерождением своей территориальной структуры, но и возможность наладить управление этим процессом, коль скоро власти стали придавать такое важное значение феномену агломераций.

В связи с этим встает довольно неожиданный, на первый взгляд, вопрос: а знаем ли мы, сколько у нас агломераций? Каковы конкретные географические формы и параметрические масштабы явления, которым предстоит управлять?

Увы, в нашей специальной литературе так и не состоялось консенсуса насчет того, что такое агломерация, где именно они уже сложились, каково их общее число. Наиболее авторитетным источником на этот счет остается так называемое микрорайонирование России, проведенное Е.Е. Лейзеровичем много лет назад (недавно он обновил свои расчеты, но только статистически, разработанная им сетка осталась без изменений). Среди четырех сотен «микрорайонов», которые Е.Е. Лейзерович выделил на территории России, есть «тип X» — районы тяготения крупных городов или их сростков. Они вполне могут быть уподоблены агломерациям в классическом понимании этого термина (сам Евгений Ефимович неоднократно выражал согласие с этим в частных беседах с автором этой статьи). По многим своим характеристикам (площадь, людность, внутренняя связность, административный состав) они мало чем отличаются от тех урбанистических образований, которые выделяют западные специалисты по «своим» странам под ярлыком агломераций.

Если следовать этой логике, то в современной России можно насчитать 64 «настоящие» агломерации, которые удовлетворяют, по меньшей мере, трем признакам: значительная людность (не менее 500 тыс. жителей), тесная сближенность поселений (общая площадь не более 45 тыс. км² а лучше около 30 тыс.) и наличие между ними развитых путей сообщения. Список этих агломераций приведен в табл. 1. В нем есть исключения. У некоторых агломераций площадь оказывается слишком большой (у Архангельской, например, 83 тыс. км², у Хабаровской 75 тыс.), но это связано всего лишь с особенностями ячеек АТД. Подобные казусы часто встречаются и в статистике агломераций США — образцовой страны по аккуратности выделения этого вида расселения, и там с подобными нарушениями легко мирятся как с неизбежной технической погрешностью.

В нашей стране нарастает тревога демографов и урбанистов по поводу того, что сокращается число городов-миллионников — главных элементов опорного каркаса системы расселения. Анализ этой системы не по формально-административным признакам, а с учетом агломераций показывает, что у нас все еще существуют как минимум два десятка урбанистических образований с людностью более 1 млн жителей в каждой. Для такой громадной по территории страны, как наша, этого явно недостаточно, и живут в этих крупнейших агломерациях всего около 50 млн россиян, то есть лишь треть их общей численности (в США, например, таких агломераций 55, и в них живут 55% американцев). Тем не менее этот результат гораздо лучше, чем то, как выглядит опорный каркас России по официальным данным.

Условия для образования агломераций в России мало подходящие: площадь территории гигантская, численность населения не слишком велика, и сеть городов неминуемо разрежена, чтобы охватывать собою хотя бы самую обжитую часть. Поэтому здесь редко встречается географическое сближение городов, достаточное для того, чтобы они могли создать агломерацию как единую подсистему расселения. Тем не менее такие случаи встречаются и за пределами списка, приведенного в табл. 1. Если использовать для их определения сетку Е.Е. Лейзеровича, то можно обнаружить еще примерно дюжину таких подсистем, которые можно назвать агломерациями второго порядка. За пределами круга перечисленных агломераций в нашей стране существуют и другие группы городов «внерайонного подчинения», которые сближены друг с другом настолько, что это позволяет им вступать в активные взаимосвязи и образовывать групповые формы поселений. Несмотря на скромные исходные размеры городов, некоторые из таких групп достигают в сумме значительных размеров в несколько сот тысяч жителей. В них проживают более 7,5 млн россиян (табл. 2).

Таким образом, на территории современной России можно обнаружить около 70 агломераций, в которых живут примерно 90 млн человек, то есть примерно две трети всего населения страны. Эти формы расселения обладают несомненными преимуществами по сравнению с одиночными поселениями, и есть основания предположить, что в условиях коренной перестройки российской системы расселения, о которой речь шла в начале данной статьи, именно эти города окажутся решающими элементами опорного каркаса российского общества.

Таблица 1. Агломерации современной России (по Е.Е. Лейзеровичу)

Таблица 2. «Малые агломерации» (по Е.Е. Лейзеровичу)

¹ Профессор географического факультета МГУ, научный консультант Института экономики города, доктор географических наук.