Сжатие и поляризация сельского пространства России

Т.Г. Нефёдова1
(Статья основана на выступлении автора в Никитском клубе в декабре 2011 года)

Сжатие сельского пространства можно оценивать по разным параметрам: и сокращение используемой территории, и смена ее функций. Есть даже показатели, по которым это можно уловить: уменьшение численности населения,и уход землеемких видов хозяйственной деятельности, что больше всего бросается в глаза и волнует людей. Локационное сжатие пространства², — не всегда результат упадка. Это может быть результатом модернизации.

Реальное сжатие освоенного сельского пространства могут отражать четыре группы параметров:

• поляризация системы расселения и инфраструктуры,
• ухудшение качества социальной среды,
• поляризация хозяйственной деятельности,
• пространственное сжатие сельскохозяйственного и иного землепользования.

Я оттолкнусь от известных карт нашего коллеги географа Д.Н. Лухманова, которые показывают, что произошло с сельским населением России.  Более 100 лет назад (рис. 1 — 1897 г.) это была аграрная страна, в которой 87% населения жило в сельской местности с довольно высокой плотностью. К концу ХХ века остались лишь отдельные небольшие очаги повышенной плотности.

Рисунок 1. Плотность сельского населения Европейской России в границах административных районов, чел. / км² (по Д.Н. Лухманову)

Если не рассматривать сложные годы первой половины ХХ века, то и за последние 50 лет (рис. 2) сельское население убывало, причем особенно сильно до 1990 г. при положительном в среднем естественном приросте. Зона, где население сократилось больше чем в два раза, очень обширна и охватывает территорию вокруг Московской области и между Москвой и С.-Петербургом.

Рисунок 2. Динамика сельского населения, 2010 год в % к 1959

В настоящее время этот процесс продолжается, хотя и не так интенсивно. Это говорит о том, что урбанизация в России не завершена. Даже в 2000-х годах население севернее Московской области продолжало убывать, и за последние 8 лет между переписями уменьшилось на 10-20% (рис. 3). Из 153 тыс. сельских населенных пунктов России 55 — это фактически умирающие, то есть без населения (19 тыс.) или с числом жителей менее десяти человек (36 тыс.). Реально жизнеспособных населенных пунктов (где осталось более 100 человек) — всего треть, или 51 тыс., и большая их часть – на юге. Две трети, так или иначе, будут постепенно потеряны, если современные процессы сохранятся.

Рисунок 3. Динамика сельского населения, 2010 год в % к 2002

Рисунок 4. Доля умерших или умирающих (<10 жителей) деревень, 2010

Можно на эти процессы посмотреть несколько с иной стороны. Ведь это проблема не только деревни, но и крупных городов, в том числе и Москвы. Когда в регионах безработица, а в Москве - огромный рынок труда, когда зарплаты в Московской области в два раза выше, чем в окружающих ее районах, а зарплаты в Москве в 2 раза выше, чем в Московской области, то любой нормальный человек, естественно, будет ехать туда, где есть работа и где есть деньги.

В Москве около миллиона трудовых мигрантов плюс в последние годы - положительный миграционный баланс. В столице постоянное население за счет миграций ежегодно увеличивается на 50 тысяч человек. Московская область обогнала Москву по удельному миграционному приросту (рис. 5). Примерно половина всего положительного миграционного баланса России — это Москва и Московская область. Мощнейшая гиперцентрализация и доходов, и населения. И с расширением Москвы она, безусловно, усилится – будет строительство, новые рабочие места и т.п..

Рисунок 5. Миграционный баланс Москвы, МО и СПб, тыс. чел. (на постоянное место жительства)

Плотность сельского населения за 50 лет уменьшилось (рис. 6), но дело не только в количестве населения. Весь ХХ век из поколения в поколение из деревни уезжали наиболее активные молодые люди. Там, где отток был особенно сильным, произошел, так называемый, отрицательный социальный отбор. И те, кто говорит, надо делать ставку на активных людей, и тогда всё будет в деревне хорошо, не понимают, что эти люди давно уже в Москве, в крупных городах, а оттуда они сбежали.

Рисунок 6. Плотность сельского населения на 1 кв км территории

На самом деле, не всё так плохо. Если мы посчитаем плотность сельского населения не на всю территорию (в Нечерноземье много лесов, болот), а, допустим, на сельскохозяйственные угодья, то мы обнаружим, что плотность населения не так мала, даже в районах депопуляции, которые, казалось бы, потеряли большую часть населения (рис. 7). Но из-за того же отрицательного социального отбора мотивация деятельности у населения понижена. А у тех, кто хочет работать, работы нет.

Рисунок 7. Плотность сельского населения на 1 кв км сельскохозяйственных угодий (включая оленьи пастбища), 2010

В нечернозёмной зоне главными были сельское и лесное хозяйство. Вырубка леса остается, хотя в старопромышленных районах она уменьшилась. На место леспромхозов пришли частные компании. Удаленная инфраструктура мощных советских леспромхозов пришла в упадок, и лесозаготовки перемещаются либо к зонам экспорта древесины на восток (3/4 идет в Китай), либо сжимаются к более освоенным районам, где есть переработка древесины  (рис. 8). Но эта отрасль и не требует сплошного освоения. А что происходит с сельским хозяйством? На рис. 9 показаны районы, которые увеличили или уменьшили свою долю в общероссийском агропроизводстве за последние 20 лет. Мы видим, что производство весьма заметно сдвинулось к югу. Почему это произошло?

Рисунок 8. Вывозка древесины со 100 га лесопокрытой площади, куб м. 2009

Рисунок 9. Регионы, увеличившие и уменьшившие вклад а агропроизводств

Сначала пару слов о природных предпосылках сельского хозяйства (рис. 10). Районы с благоприятными условиями для сельского хозяйства - это, в основном, равнинный Северный Кавказ и Центральное Черноземье. Даже если добавить умеренные по температуре и не сильно засушливые районы Поволжья, юга Урала и Сибири, всё равно это составит 14% территории России.

Рисунок 10. Природные условия ведения сельского хозяйства

Источник: Т.Г. Нефедова "Атлас социально-экономического развития России, М., 2009

Исторически освоение шло так, что сельское хозяйство было излишне сильно сдвинуто в районы с неблагоприятными для него природными условиями. А в советское время ориентация на самообеспечение регионов это только усилила. Проведем маленький эксперимент. Передвинем некоторые наши области в другое полушарие по той же широте (рис. 11). Мы думаем, что, например, Самарская область — это типичный сельскохозяйственный регион, по нашим понятиям почти юг. Но она оказывается даже не на юге Канады, это 800-900 км северо-западнее Монреаля. Я уж не говорю о Нечерноземье. В Канаде никому в голову не приходит распахивать эти лесные территории. И даже наши благодатные Ставропольский и Краснодарский края — это северные окраины США. То есть мы видим, что у нас очень долго не хотели считаться ни с природными, ни с социальными ограничениями, зато очень хорошо умели использовать административный ресурс и дотации для поддержания неэффективного сельского хозяйства в природно маргинальных районах.

Рисунок 11. Регионы России на долготе западного полушария

На рис. 12 показано, как это выглядело. В 60–90-е годы население в Нечерноземье активно уменьшалось. И хотя сельскохозяйственные угодья понемногу сокращались, посевные площади держали любой ценой, нельзя было сократить ни один гектар. Агропредприятия держали гораздо больше земли, чем они могли обработать, урожаи часто уходили под снег — именно это привело к такому обвальному сжатию землепользования в 1990-х гг. И мы видим, что население в последние 20 лет уменьшилось не так сильно, как прежде, а пашня очень резко сократилась. Такое стремление к пространственному расширению сельского хозяйства - это ошибки советских властей? Или это всё-таки некий российский феномен использования пространства?

Рисунок 12. Динамика сельского населения и посевной площади по макрорегионам в %

В своей книге «Сельская Россия на перепутье» я активно цитировала Афанасия Фета, которого мы знаем как поэта, но Афанасий Афанасьевич был одним из первых, успешных фермеров России, и написал много заметок о своем хозяйстве — «Писем из деревни». Еще 150 лет назад Фет писал: «Вместо того чтобы умненько возделывать землю, ограничивались тем, что ширили во все стороны пашни». Это нечто, видимо, очень присущее России.

Вывод земель и эта пустеющая территория, о которых мы сейчас говорим, воспринимается болезненно. Но на самом деле Россия не уникальна. За 40 лет, с 1960-х по 2000-е годы, в России было выведено из оборота около 20% сельхозугодий. Это не худший показатель в мире. Конечно, по объему — страна-то большая — это очень много. Но довольно много сельхозугодий было выведено и в США. Другое дело, что в США и в Европе это проводилось постепенно: по мере того как шла урбанизация, уменьшалось сельское население, изменялась технология, повышалась производительность труда в сельском хозяйстве. У нас же это произошло резко, неуправляемо, болезненно, и поэтому всё так тяжело воспринимается. Хотя и там тоже в своё время это воспринималось тяжело. Есть замечательная книга Э. Мартона «Центральная Европа», изданная в 1938 году. Её почитать — это современная Россия: те же проблемы бегства сельского населения, те же пустеющие земли, тот же плач и о том же.

Таблица 1. Вывод сельскохозяйственных земель из использования за 1960-2001 г.

Источник: Данные Д.И.Люри (Институт географии РАН)

В России все четче проявляются объективные различия между Севером и Югом. И то, что сейчас происходит, — это нормальное территориальное разделение труда, когда землеёмкие отрасли, прежде всего сельское хозяйство, сдвигаются в те территории, где есть природные и трудовые ресурсы. Это неизбежный процесс, если мы хотим иметь эффективное и конкурентоспособное сельское хозяйство. Но есть ещё одно объективное различие, тоже присущее  России в связи с её большим пространством. Это различие между пригородами и периферией регионов. Оно связано с редкой сетью больших городов, влияние которых на окружающую сельскую территорию усиливается.

Чем дальше от областного центра, тем сильнее сокращалось и продолжает сокращаться сельское население. На рис 13 видно, что везде, во всех макрорегионах плотность сельского населения внутри областей падает от пригорода к периферии. Однако максимальные различия наблюдаются в Нечерноземье — почти в десять раз. Эта ситуация сформировалась еще до 1990 года, а за последние двадцать лет она только ухудшилась. И даже в южных районах, где население прибавлялось за счет миграций, всё равно оно увеличилось заметно, в основном в пригородах.

Рисунок 13. Плотность сельского населения в 1990 и 2009 гг. внутри субъектов РФ по мере удаления от областного центра
1 – пригород, 2 – районы-соседи второго порядка…., 6-7 соседи 6 и 7 порядка

Получается, что дело не только в кризисе 1990-х гг., не в неудачных реформах, на которые сейчас всё любят списывать, а в каких-то глубинных причинах, в некоей постоянно воспроизводящейся организации российского пространства, в котором возможности и ограничения развития пригородов и периферии различаются, будь то капитализм или социализм, план или рынок.  Яркий пример — Костромская область, типичное Нечерноземье. Всюду произошло уменьшение сельского населения, его численность лучше сохранилась только в пригороде Костромы (рис. 14). И именно с ней коррелирует продуктивность сельского хозяйства, например, надой молока от одной коровы (рис. 15). Казалось бы, где должны быть максимальные надои? Там, где много сочных кормов, где прекрасные сенокосы, пастбища, то есть на периферии. Но это не так. Уже к 1990 году максимальный надой был в пригородах и уменьшался к периферии области. В конце 1990-х в результате сильного кризиса сельского хозяйства надои уменьшились всюду, но "рельеф" остался тот же. Сейчас агропроизводство в области частично восстанавливается, но наибольшие поголовье и продуктивность - опять же в пригородах.

Рисунок 14. Численность населения, тыс. человек

Рисунок 15. Надой молока от одной коровы, кг в год

В результате сельская местность России давно уже представляет собой архипелаг островов вокруг больших городов. Это не новая ситуация, она сформировалось ещё в советское время, только сейчас выявляется все более отчётливо. На смену экстенсивному землеёмкому освоению приходит очаговое, ареальное и даже точечное.

Рисунок 16. Поляризация агропредприятий в Европейской части России

Надо сказать, что наша власть и население к этому абсолютно не готовы, хотя для России это, в общем-то, нормальный процесс. Ведь благоприятные социально-демографические, да и инфраструктурные условия для того типа хозяйствования, что существовали в Нечерноземье, имеют лишь 10–20% территорий, а вместе с югом это чуть более трети сельскохозяйственных угодий России. Конечно, есть исключения. Но мы говорим о типичных, массовых явлениях.

Что происходит на пустеющих землях? Локальный пример: периферия Костромской области, типичный советский колхоз, сейчас – сельскохозяйственный производственный кооператив (рис. 17). Все земли вокруг поселений осваивались и засевались зерновыми с урожайностью 5–8 центнеров с гектара. Зерно в советское время было просто золотым. Сейчас  посевная площадь уменьшилась за 20 лет в 10 раз. Большая часть пашни и лугов заброшены и зарастают лесом, осталось два-три поля. Уменьшение населения было более постепенным и самым сильным – в позднесоветское время, когда и работа была, и зарплаты были на среднероссийском уровне. За ХХ век население тоже сократилось в 10 раз. При этом не надо строить иллюзий, что на заброшенных землях этого колхоза появится много фермеров. Есть редкие попытки энтузиастов, преимущественно мигрантов, заниматься сельским хозяйством. Но они там, как правило, не "выживают" из-за деградации социальной среды, отсутствия надёжных работников и элементарной инфраструктуры. Таким образом, дополнительно к общероссийским барьерам развития частной инициативы в деревне в виде неблагоприятной институциональной среды, засилия бюрократии и т.п. в нечерноземной глубинке прибавляются свои барьеры, связанные как с природными (заболоченность, бедные почвы, мелкоконтурность), так и с социально-демографическими и инфраструктурными ограничениями. Это выталкивает даже тех мигрантов, которые поначалу готовы были работать в деревне.

Рисунок 17. Землепользование в Угорском сельском поселении

Товарный потенциал личного подсобного хозяйства местных жителей в Нечерноземной периферии сравнительно мал. Только менее 15% домохозяйств, по нашим опросам, готовы его расширить, если помочь с деньгами и с организацией сбыта. Но люди готовы собирать грибы и ягоды. Некоторые в сезон неплохо на этом зарабатывают, если приезжают перекупщики. Все это требует стимуляции инфраструктуры сбыта как на муниципальном, так и на коммерческом уровне.

В России институт фермерства прижился и работает на юге, где около трети зерна производят фермеры. Фермеров немало в пригородах и полупригородах, где более плотная экономическая среда и более активное население. А что же происходит на периферии, что может быть на этих заброшенных полях? Занятость в сельскохозяйственном кооперативе резко сократилась, причем значительная часть работников — в разной стадии алкоголизма. Недаром и пашет, и сеет сам председатель – не на кого положиться. Многие бывшие колхозы в глубинке лишь формально числятся кооперативами, а на самом деле, они давно уже превратились в фермерские хозяйства своих председателей, где работает он сам и несколько  надежных работников. Просто им так удобнее – ничего не надо переоформлять (включая и накопленные долги). Треть трудоспособного населения – безработные, хотя официальный уровень безработицы около 5%. Часть из них периодически трудится «на отходе» в Москве и Московской области. Главная задача, на мой взгляд, — не возвращение всех этих заброшенных земель в сельское хозяйство, а возвращение части «отходников» в деревню, причем не только и не столько в сельское хозяйство. Ведь это работоспособные мужики. Сейчас это последняя надежда для пустеющих территорий, горожане на постояное место жительства туда не поедут.

Нужно говорить не о расширении землепользования, а продумывать модели управляемого хозяйственного сжатия. Это очень важно, иначе теряется социальный контроль над территорией. Могут там быть колхозы? Могут. Но выживут 10–30%. Есть даже примеры таких предприятий. Например, МУПСы - предприятия, находящиеся под опекой районных муниципальных структур, или агропредприятия, включеные в локальные, региональные и крупные межрегиональные агрохолдинги.Последний путь весьма перспективен и активно развивался в 2000-х гг. – все более или менее работоспособные агропредприятия включались в качестве сырьевого звена в вертикальные цепочки, формируемые, как правило, перерабатывающими предприятиями больших городов. Сырьевые звенья московских, петербургских агрохолдингов охватывают обширные территории. Благодаря им возможно возвращение части заброшенных земель в сельское хозяйство. Крупные агрохолдинги, которые прежде базировались на пригородных агропредприятиях, из-за вытеснения их строительными и прочими фирмами, выносят свои землеёмкие производства в более удаленные районы..

Приведу пример Смоленской области, где среди полной местной разрухи (заброшенных полей, «скелетов» бывших животноводческих комплексов (рис. 18))  вдруг возникает этакий «вставной зуб». Это откормочный свинокомплекс московского Останкинского мясокомбината (рис. 19). Так что сельскохозяйственное реосвоение тоже есть, но точечно, выборочно, не меняя пустеющего пространства в целом.

Рисунок 18. Смоленская область, Вяземский район, 220 км от Москвы

Рисунок 19. Откормочный свинокомплекс, подразделение Останкинского мясокомбината в Москве на фоне местной разрухи

Есть еще один очень важный фактор частичного сохранение пустеющих территорий. На самом деле давно идёт их вторичное освоение, но оно особое — это дачники. Об этом мало пишут. Тем более ни в каких федеральных и региональных стратегиях развития села о дачниках нет речи. Но это очень важный фактор. Когда мы говорим дачники, мы сразу представляем себе пригороды. На самом деле в России есть три вида дач: ближние дачи, средне удалённые дачи и дальние дачи (рис. 20). Последние характерны, в основном, для москвичей и петербуржцев. В удаленной нечерноземной глубинке их роль особенно важна.

Рисунок 20. Плотность сельского населения и зоны ближних, среднеудаленных и дальних дач жителей Москвы и Санкт-Петербурга

Приведу пример дальних дач, которые мы уже несколько лет подробно обследуем в Костромской области в 500-600 км от Москвы. Например, на периферии области в центральном поселении Угоры уже треть собственников земельных участков составляют москвичи. В малых деревнях — до 70-90% (табл. 2). Московские дачники, приезжая туда на относительно длительный срок (от недели до нескольких месяцев), в таких удаленных местах ничего не строят, они покупают покинутые сельские дома, ремонтируют их, тем самым сохраняя деревни. Это особые дачники – в основном интеллигенция среднего достатка. Помимо того, что они стимулируют личное подсобное хозяйство местных жителей, дают работу местному трудоспособному населению, они создают и особую социальную среду. Плюс три четверти местного населения имеют детей в городах, и они тоже приезжают летом семьями, и это тоже дачники. Конечно, дачники не сохранят колхозное сельское хозяйство. Сельскохозяйственная территория будет сжиматься, однако сохраняются целые деревни, и тем самым, сохраняется социальный контроль над территорией. Но без местных жителей дачники в такой разреженной социальной среде существовать не могут. И как только умирают или уезжают к детям в город последние бабушки, дома в деревне дачников начитают зимой разорять.

Таблица 2. Московские дачники в очагах на периферии Костромской области Угорское поселение, 600 км от Москвы

Таким образом, понятие «деревня» в России довольно условно, даже в удаленных районах. Это давно уже сельско-городской континуум. И в нем происходит явное усиление роли южных районов и центральных мест. Идёт концентрация населения и сельского хозяйства в более благоприятных природных условиях и вокруг больших городов. Но на остальной пустеющей территории очень важно сохранять очаги имеющейся жизни, хотя они объективно тают. Главное - не усиливать процессы депопуляции, что сейчас  очередной раз делают власти. Идет объединение сельских поселений (не отдельных деревень, а их целых групп). В Нечерноземье это приводит к тому, многие деревни оказываются удаленными от центра сельского поселения на 15-20 км без регулярного сообщения, элементарной социальной инфраструктуры, и население уезжает с удвоенной силой. Модели экономического сжатия нужны для повышения эффективности хозяйства. Но они должны сочетаться с поддержкой имеющейся элементарной социальной инфраструктуры там, где ещё есть население и куда приходят новые, в т.ч. постиндустриальные формы реосвоения пространства.

¹ Татьяна Григорьевна Нефедова – д.г.н., Ведущий научный сотрудник Института географии РАН.
² Согласно А.И. Трейвишу, локационное сжатие - стягивание, уменьшение освоенного пространства, которое может порождать концентрацию, доходящую до поляризации, вплоть до сокращения обжитых, освоенных, продуктивных земель.