Демографический переход и культурное разнообразие.
Научный семинар Института демографии ГУ ВШЭ

22 октября 2009 года состоялось очередное заседание научного семинара Института демографии ГУ-ВШЭ «Демографические вызовы XXI века». На этот раз оно проводилось совместно с научным семинаром Московского офиса Института Кэннана «Особенности российской модернизации».

Заседание было приурочено к выходу Всемирного доклада ЮНЕСКО «Инвестирование в культурное разнообразие и диалог между культурами», презентация которого состоялась в Париже 20 октября. В качестве основного докладчика выступил директор Института демографии ГУ-ВШЭ Анатолий Григорьевич Вишневский. Он был членом Консультативного комитет Всемирного доклада ЮНЕСКО и представил в своем сообщении на семинаре на тему «Демографический переход и культурное разнообразие» результаты своих исследований, выполненных в процессе подготовки Всемирного доклада.

Докладчик привлек внимание участников семинара к  недооцениваемому, по его мнению, влиянию демографических перемен, охвативших весь мир в 20 в. и получивших название «демографического перехода», на мировое и локальное культурное разнообразие и взаимодействие культур. Основные тезисы его высткпдения сводились к следующему.

1. Обычно, когда говорят о культурном разнообразии, имеют в виду, прежде всего, разнообразие языков, религий, традиций, народных обычаев, художественных форм и т.д. Иногда это разнообразие рассматривается как самоценное, как то, что необходимо сохранить любой ценой. В какой мере при этом учитывается то, что сложившееся к нашему времени  культурное разнообразие отражает разнообразие условий среды, в которых  жили люди и к которым  они адаптировались на протяжении столетий и тысячелетий, а также свойственное прошлым эпохам относительно слабое взаимодействие между отдельными человеческими сообществами? Какая судьба ждет это разнообразие, когда  оба эти обстоятельства изменяются?

2. Речь идет не о медленных и постепенных изменениях, которые были всегда, а о быстром и фундаментальном сдвиге, подобного которому не было со времен неолитической революции: о переходе на протяжении двух-трех столетий от аграрной к промышленной цивилизации, от сельского к городскому образу жизни. Промышленное и городское общество намного меньше зависит от разнообразия локальных природных условий, нежели аграрное и сельское, оно создает новую, во многом искусственную среду обитания. Это ставит в повестку дня вопрос о выработке новых адаптивных культурных форм, позволяющих жить в изменившемся мире, и о новом разнообразии этих форм.

3. Демографический переход – одна из составляющих этого цивилизационного сдвига. Он затрагивает самые глубинные основания традиционных культур и требует их пересмотра, ибо заставляет по-новому взглянуть на экзистенциальные вопросы жизни, смерти, любви, производства потомства. Он вынуждает заново отредактировать культурные  предписания, касающиеся отношения между полами, семейной жизни, положения в семье и обществе женщин и мужчин, родителей и детей, пожилых людей, разделения людей на «своих» и «чужих».

Ростислав Исаакович Капелюшников

4. Отправная точка демографического перехода - небывалое снижение смертности, огромное прогрессивное значение которого обычно не подвергается сомнению ни в одной культуре. Оно достигнуто, благодаря научным, техническим и социальным инновациям двух последних столетий. Хотя эти инновации - плод новой промышленной и городской цивилизации, они охотно заимствуется всеми странами и народами, даже если они декларируют свою безграничную приверженность традиционализму. Как бы высоко ни ценились достижения местной традиционной медицины - несомненное проявлении культурного своеобразия, - они отходят на второй план перед стандартными, одинаковыми во всем мире правилами гигиены, включая правила ухода за новорожденными, процедурами  массовой вакцинации или профилактических осмотров, методами использования антибиотиков и пр.

5. На протяжении тысячелетий высокая смертность была одним из краеугольных камней, на которых выстраивалось все здание культурных норм, религиозных и нравственных предписаний, регулировавших поведение людей в демографической сфере. В частности, высокая смертность диктовала повсеместное конвергентное развитие тех принципов социальной жизни, которые затрагивали производство и выхаживание потомства и обеспечивали непрерывность поколений. При всем многообразии культурных форм и норм в этой      области, все они покоились на общем основании. В организации семейной жизни, матримониальных правилах, семейных ролях мужчины и женщины и т.п. могли быть немалые различия, но некоторые базовые нормы везде были одинаковыми. Женщина была, в первую очередь, продолжательницей рода, большое число детей рассматривалось как безусловное благо, брак должен был быть пожизненным, всякое вмешательство в процесс прокреации осуждалось и т.д. Если бы все эти нормы не охранялись культурой и не соблюдались, в условиях высокой смертности человечество вымерло бы.

6. Резкое снижение  смертности привело к тому, что многие из этих норм утратили смысл, начались их эрозия, поиск форм организации частной жизни людей и их культурной оболочки, больше соответствующих новым условиям, которые включают в себя не только уровень смертности, но и унификацию борьбы с нею. Снижение рождаемости стало количественным ответом на снижение смертности, но оно повлекло за собой качественные изменения, нередко объединяемые понятием «второй демографический переход» и затрагивающие нормы репродуктивного поведения, формы брака и семьи, внутрисемейные отношения, половую и семейную мораль и т.п.

Аскар Акаевич Акаев

Одна из особенностей этих перемен заключается в том, что резко расширяется свобода демографического и семейного выбора, и на смену прежнему разнообразию групповых культурных норм приходит гораздо более богатое разнообразие культурно санкционированных индивидуальных вариантов организации семейной жизни. Даже наблюдение только демографических перемен и их культурных следствий (а есть еще множество других) подсказывает, что меняется сам исторический тип культурного разнообразия, и эта смена имеет фундаментальное значение.

7. Демографический взрыв в развивающихся странах – прямое следствие демографического перехода - породил огромную демографическую асимметрию бедных и перенаселенных стран Юга и богатых, но депопулирующих стран Севера планеты,  сделав тем самым неизбежными крупномасштабные миграции с Юга на Север. Существует высокая вероятность того, что во второй половине 21 в. в некоторых странах «Севера», в результате иммиграции и неодинаковой рождаемости коренных и вновь прибывших жителей страны, больше половины ее населения будут составлять недавние мигранты и их потомки. Этот новый этап мирового демографического развития, приводящий к тому, что в меняется сам состав ее населения, иногда называют «третьим демографическим переходом».

При этом коренным образом меняется не только роль миграций между разными «культурными материками», но и технология миграций. Вследствие небывалого развития средств транспорта и связи, стремительному распространению Интернета, сотни миллионов, а то и миллиарды людей могут без труда физически перемещаться между разными культурными пространствами либо даже одновременно пребывать в нескольких из них. Формы миграции и мигрантских статусов становятся намного более разнообразными, и это совершенно по-новому ставит вопрос о формировании, сохранении, изменении  культурной идентичности, в частности, изменяет роль и функции диаспор.

8. Как правило, современные международные миграции имеют двойной смысл перемещения не только в пространстве, но и во времени, из одной эпохи в другую. Основные миграционные потоки с «Юга» на «Север» состоят из вчерашних крестьян, выросших в условиях традиционной сельской цивилизации, которым предстоит интегрироваться в незнакомую им цивилизацию современного урбанизированного общества, более сложную в том смысле, что она допускает гораздо большее культурное разнообразие. Соответственно, такая интеграция порождает проблемы как этнокультурного взаимодействия (носителей разных языков, религий, эстетических традиций и т.п.), так и взаимодействия городской и сельской цивилизаций, что далеко не одно и то же. Сведение этих двух рядов проблем к одному (первому), как это сделано в известной концепции Хантингтона, очень сильно искажает реальную перспективу.  Анализ демографического перехода в разных странах показывает, что взаимодействия второго ряда намного важнее и что именно они определяют современную культурную динамику.  

9. Основной конфликтогенный потенциал культурного взаимодействия в 21 в. связан именно со столкновением городской и сельской цивилизаций. Именно он порождает конфликт, который вначале развивается внутри каждой культуры, затронутой модернизацией, в том числе и демографической, и лишь впоследствии, по мере глобализации модернизационных процессов и вследствие их неизбежной асинхронности, начинает восприниматься как межкультурный.

Сергей Александрович Панарин

Наличие этого «подстилающего» конфликтогенного пласта чрезвычайно обостряет всю проблему межкультурного взаимодействия, особенно в условиях массовых миграций. Оно усложняет поиски новой культурной идентичности, причем не только мигрантами, но и населением принимающих обществ, которые тщетно пытаются сохранить свою культурную идентичность неизменной в эпоху, когда перемешивание культур требует их взаимопроникновения и синтеза.

10. Это – исторически новый вызов, ответом на который должна стать и новая сбалансированная культурная политика правительств и всего мирового сообщества. Вопреки тому, что часто думают, главная задача и главная трудность такой политики заключается не в том, чтобы сохранить неизменным культурное разнообразие, доставшееся нам в наследство (для этого существуют музеи), а в том, чтобы сделать социально приемлемым новое культурное разнообразие, намного более богатое, чем прежде.

11. Один из главных уроков демографического перехода - это фактическая способность и готовность и отдельных людей, и целых обществ – принимать, пусть и не сразу, свободу культурного выбора в условиях предлагаемого историческим развитием нового культурного многообразия. Демографические перемены, независимо от чьего бы то ни было желания, разрушают «множественный монокультурализм» (выражение Амартии Сена) и вносят огромный вклад в развитие истинного мультикультурализма и формирование гибкой мультикультурной идентичности. В мире есть сотни миллионов верующих христиан и мусульман, которые, не утрачивая своей религиозной идентичности, ведут себя совершенно одинаково во всем, что касается их здоровья или их семейной жизни. Это – результат свободного выбора, сделанного носителями разных культур в ходе адаптации к изменившимся условиям, который как раз и указывает как на огромный адаптационный потенциал разных культур, так и на возможности их спокойного сосуществования без всякого «столкновения».

В качестве дискуссанта выступил доктор политических наук, генеральный директор Центра этнополитических исследований, профессор ГУ ВШЭ Эмиль Абрамович Паин. Ниже приводится сокращенный вариант его выступления.

1. Не спор, а дополнение. Оппонирование в российской традиции – это возражение. В данном случае этого не будет: я разделяю основные идеи Анатолия Григорьевича. Мое выступление – это дополнение антропологом того, что сказал демограф. Разумеется, я ничего не могу добавить о феномене демографического перехода, но вот по вопросу о культурном разнообразии кое-что скажу.

Культурное разнообразие человечества в доиндустриальную эпоху задавалось разнообразием природных ландшафтов, к которым был жестко привязан образ жизни слабо контактирующих между собой человеческих сообществ. В докладе А.Г Вишневского  поставлен вопрос: что должно произойти с культурным разнообразием, если разнообразие среды уменьшается, а уровень взаимозависимости  человеческих сообществ возрастет? Казалось бы, ответ очевиден – должно убывать культурное разнообразие. Однако вывод об уменьшении культурного разнообразия, его замены универсализацией не подтверждается наиболее авторитетными  кросскультурными исследованиями, проводимыми с конца 1980-х годов. Широко известен вывод социолога Г. Гамильтона: «По мере того как глобальная экономика набирает оборо­ты, мы наблюдаем не засилье однотип­ности под вывеской универсальной за­падной культуры, но скорее прежнее разнообразие цивилизаций, закрепляе­мое оживлением и возрождением неза­падных культурных практик»¹.  Я бы поспорил с идеей сохранения прежнего разнообразия. Прав А. Вишневский, показавший в своем докладе, что культурное разнообразие возрастает по следующим причинам:

• на смену групповому разнообразию приходит разнообразие индивидуальных вариантов поведения в различных сферах жизни;
• на смену устоявшимся национальным формам приходит рост мозаичности культур в пределах национальных государств за счет глобальной миграции населения.

Я бы добавил еще одну причину:

• на смену естественным традициям приходит «конструирование традиций».

Александр Бенционович Гофман

Так называемые «новоделы» вроде  московского храма Христа Спасителя  – это современная норма не только в архитектуре. Эту идею впервые высказал Э. Хобсбаум в знаменитой формуле «изобретение традиций», но, на мой взгляд, термин «изобретение» в данном случае неудачен, поскольку связан в сознании с появлением совершенно новых явлений.  Конструирование же допускает синтез нового и старого, соединение диахронной трансляции культуры с целенаправленными изменениями культурных стереотипов. Конструирование – это новое, но построенное по подобию традиционного или  с использованием элементов традиционности. В нынешних условиях господства фундаментализма не только в российской политической философии, но и в мироощущении значительной части гуманитариев мира особенно важно понимать природу традиций. Этот процесс всегда допускал «новодельность», даже в условиях замкнутых племенных обществ с их почти герметичными каналами трансляции культурного опыта. Если бы было иначе, мы никогда не могли бы понять, как  в кочевых обществах саков и масагетов  (более известных под общим названием «скифы»)  появилось сложнейшее ювелирное искусство, затем сакрализированное в похоронных ритуалах. Это результат заимствований, диффузий культуры как части технологии конструирования традиций. Но если в прошлом диахронная трансляция культурного опыта лишь в малой мере модифицировалась новациями, то ныне конструирование стало основой динамики культуры.

Японский феномен – традиция пожизненного найма, на первый взгляд, кажется древнейшей традицией, но на самом деле она была сконструирована совсем недавно. Еще в  1930-х годах в период великой японской депрессии не была и следа такой практики.

Исламский фундаментализм – и  это новодел. Известные мусульманские теологи (например, Фетхулла Гюлен) утверждают, что современный политически ангажированный исламский фундаментализм вовсе не традиционен. Напротив, он во многом искажает основу ислама².  

Русский фундаментализм в исполнении скинхедов – вопиющее выражение «новодела» не только потому, что носителями его является молодежь. Это откровенно заимствованное на Западе движение (скопировано название, ритуалы, символы) сейчас на ходу традиционализируется, приобретая русские национальные формы.  Зачем новация рядится в форму традиций? Отчасти потому, что такова мода, но есть и фундаментальное объяснение – традиция легитимирует новации, придает им признаки укорененности. «Так  принято». «Шок – (совсем не русское слово.  – Э.П.) – это по-нашему».  

2. О взаимосвязи универсализации культуры и роста ее разнообразия. Еще один тезис А.Г. Вишневского я хочу поддержать и дополнить. Это спор  с идеей Хантингтона о столкновении цивилизации. Я тоже считаю, что сталкиваются не локальные  цивилизации (например, иудео-христианская с исламской), а эпохи внутри специфических культур (скажем, городская и сельская). Хотя я бы не сводил стадиальные различия только к сельским и городским. В глобальном масштабе стадиальные различия в культуре куда разнообразнее, имеют множество градаций:  от наиболее архаичных трайбалистских обществ экваториальной Африки, до постнациональных сообществ Западной Европы.

А существуют ли такие культурные различия, которые не могут быть определены как стадиальные? Разумеется! Это традиции острой пищи и не острой; языков флективных и агглютинативных; жилищ башенных и безбашенных. Набор вариаций  локальных культур может быть очень значителен, но большая их часть вполне совместима с тенденциями модернизации в том смысле, как ее понимают представители неомодернизма или, иначе, теории «множественной современности»³.

Александр Викентьевич Немцов

Неомодернизм освободился от  рудиментов классического эволюционизма, он  не настаивает на какой-либо единственной конечной цели развития и допускает обратимость характера исторических изменений. В обновленной теории антитрадиционалистские рефлексии были заменены представлениями  о «модернизационном потенциале» традиций. Исследователи указывают на ошибочность прямого противопоставления традиции и современности, показывая, что опора на традиции является наилучшим способом усвоения новаций. Модернизация в новых редакциях ее теории стала рассматриваться как исторически ограниченный процесс, узаконивающий универсальную целесообразность лишь узкого набора базовых институтов и ценностей современности. Так, на индустриальной стадии модернизации изменения в экономической сфере оказывают непосредственное воздействие на урбанизацию, массовое образование, профессиональную специализацию, трансформацию бюрократических структур и целый ряд демографических тенденций, прекрасно описанных в докладе А.Г. Вишневского. Эти перемены в условиях глобализации являются общими, универсальными для различных стран мира и хорошо предсказуемыми. В то же время индустриальная модернизация оказывает более опосредованное влияние на политическую жизнь, гражданскую активность и особенно на  сферы, связанные с духовными, символическими ценностями. Эти сферы развиваются сравнительно автономно и сами оказывают влияние и на экономику, и на социально-демографические тенденции. Например, в рассматриваемом докладе приводится немало характеристик демографического развития Китая в направлении по универсальной колее, скажем, снижение рождаемости. В то же время специфическая социальная политика этой страны, почти полное отсутствие пенсионной системы, оказывает влияние и на особенности социально-демографического развития, сильно тормозя переход от патриархальных семей к малым нуклеарным. Забота о престарелых по-прежнему является уделом  патриархальных семей. Огромную роль в сохранении  культурной специфики играет инерция культурных традиций. Так, при общем векторе урбанизации в России и  Китае характер расселения населения в этих странах существенно различается даже в зонах прямого соприкосновения двух этнических сообществ. Например, в Приамурье сохраняется с одной стороны реки сверхплотное расселение китайцев, а с другой – очагово-дисперсное расселение русского населения. Эти различия за последние двадцать лет лишь усиливались в связи с оттоком населения из Хабаровского края и продолжающимся ростом населения в  соседней с этим краем  китайской провинции  Хэйлунцзян. Только в столице этой провинции г. Харбине (город основан русскими в 1898 г.) в 2002 г. проживало 9,5 млн. человек, в то время как во всем Хабаровском крае на площади 788 600 км²  – менее 1,5 млн. жителей.

3. О культурной  политике. Я разделяю позитивное отношение А.Г. Вишневского к концепции «культурной свободы». Ее основные положения сформулировал Амартия Сен, лауреат Нобелевской премии в области экономики за 1998 год. «Культурная свобода, – объясняет А. Сен, – это предоставление индивидам права жить и существовать в соответствии с собственным выбором, имея реальную возможность оценить другие варианты»⁴. Основная новация этой концепции состоит в том, что она рассматривает культурное разнообразие  не как цель, а всего лишь как средство, с помощью которого осуществима свобода выбора культурных моделей.  Именно «возможность выбора» является наиболее важной частью концепции «культурной свободы». А. Сен подчеркивает, что «множество существующих в мире несправедливостей сохраняется и процветает как раз потому, что они превращают своих жертв в союзников, лишая их возможности выбрать другую жизнь и даже препятствуя тому, чтобы они узнали о существовании  этой другой жизни».

Концепция «культурной свободы», безусловно, привлекательна. Можно предположить, что она способна обеспечить большие возможности интеграции, чем классический мультикультурализм, при этом без ущерба для мультикультурной толерантности.  Проблема в другом:  как может быть внедрена эта модель, основанная на свободе выбора, в обществах, где сравнительно низка ценность свободы, где люди зачастую отказываются от индивидуального выбора в пользу патернализма?  

Докладчик и дискуссант ответили на вопросы присутствующих, затем последовало обсуждение, в ходе которого выступили Аскар Акаевич Акаев, Александр Иванович Алексеев, Александр Бенционович Гофман, Сергей Александрович Панарин, Александр Викентьевич Немцов,  Ростислав Исаакович Капелюшников.

¹ Hamilton  G. Civilizations and Organization of Economies // Neil Smelser and Richard Swedberg (eds.).   The   Handbook   of Economic     Sociology.     Princeton: Princeton University Press, 1994. P. 183–205.
² Gulen M. Fethullah. In true Islam, terror does not exist. In Terror and suicide attacks: An Islamic perspective. Ergun Capan, ed. New Jersey: The Light Inc., 2004.
³ Eisenstadt S. Multiple Modernities // Daedаlus. 129, 1 Winter. 2000.
⁴ Доклад о развитии человека 2004. Культурная свобода в современном многообразном мире. С. 17–31.