Средний класс: западные концепции

Е. Кузнецова¹
(Опубликовано в журнале "Мировая экономика и международные отношения",
2009, № 2, с. 19-28)

Создание массового среднего класса - одно из самых впечатляющих достижений западных стран в XX столетии, опрокинувшее былые представления о капиталистическом обществе как поляризированной структуре, исполненной непримиримых противоречий. В силу своей многочисленности средний класс стал важной социальной силой в наиболее развитых государствах и желанной целью - в менее развитых. Его наличие обеспечивает стабильность общества, является символом преодоления целого ряда глубинных экономических и социальных проблем. Однако насколько реально существование такого класса, чем оно подтверждается? Осознает ли средний класс свою классовую принадлежность, как формулирует свои интересы и как проявляет себя на общественно-политической арене? Эти вопросы, лежащие на стыке экономики, социологии и политической науки, занимают умы зарубежных и отечественных ученых, пытающихся наиболее адекватно определить и проанализировать сегодняшние социально-экономические реалии.

В статье рассматриваются американские и европейские концепции структуры современного общества, касающиеся места и значения среднего класса, его границ и интересов, а также вызовов, с которыми он сейчас сталкивается, его политической роли и перспектив.

КЛАССИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ

Приступая к выявлению социальной структуры общества, необходимо учитывать, что любые теории, концепции и схемы его деления на страты, классы или группы носят условный характер. Само общество не имеет внутренних водоразделов и не распадается на классы или страты. Такое деление - результат социального конструирования, а точнее, анализа и интерпретации экономических и социальных условий существования человека и общества. При этом отправные точки этих аналитических построений могут различаться, обусловливая разницу в их методологии. Таким образом, следует зафиксировать, что ни одна из двух превалирующих сегодня в социологии теорий - классовой и стратификационной - не может претендовать на исключительность или же полноту представлений о структуре общества; они могут лишь предложить концептуальные рамки анализа.

Европейская социология долгое время находилась под влиянием классовой теории. Разделение общества на классы стало первой попыткой комплексного анализа капиталистического общества. Вплоть до 70-х годов XX в. реальность неизменно подтверждала основанные на марксистской теории прогнозы - о сокращении класса мелких предпринимателей, укрупнении производства, численном росте пролетариата. Это обусловило то, что понятие класса стало "главным организующим концептом в исследованиях современных систем [социальной] стратификации"².

Благодаря ясности метода, непредвзятости и строгой рациональности классовый подход получил определенное распространение и в американской социологии, хотя в ней его влияние оказалось более скромным, поскольку США всегда считались государством, избавленным от сословности и вытекающего из нее неравенства³. Мощной альтернативой марксизму стала здесь теория страт, ведущая историю от работ Макса Вебера и потому часто обозначаемая как веберианская или неовеберианская. Ее приверженцы считают, что марксистский взгляд на общество как иерархию классов, предопределяющих все аспекты существования человека, недопустимо упрощает реальное положение вещей. Они утверждают, что общество представляет собой "многоступенчатую лестницу непрерывных градаций"⁴, где место человека определяется не производственными, как в марксизме, а распределительными факторами - такими как уровень образования, способность оказывать влияние, наличие собственности.

Правда, жесткое противопоставление классовой и стратификационной теорий не вполне корректно, так как они обе ставят во главу угла экономические факторы, а расходятся лишь в трактовке их влияния на структуру общества. Трансформация классовой теории, обусловленная социальными революциями в бывших социалистических странах, а также необходимость заимствования отдельных марксистских постулатов последователями стратификационной теории ввиду роста неравенства и социальной поляризации в западных обществах, ведут к конвергенции этих подходов и появлению своего рода гибридных исследований⁵.

Западная научная традиция вслед за К. Марксом в целом восприняла двухчастную трактовку класса, сочетающую его объективное понимание как социальной реальности с субъективным - как сообщества людей, объединенных классовым сознанием, способных к самоопределению, самоидентификации и, как следствие, к политическому выражению своих интересов⁶. Именно второй аспект представляет сегодня наибольший интерес для западных социологов.

Понятие среднего класса имеет долгую историю, но его смысловое наполнение менялось в зависимости от перемен в социально-экономической жизни общества. В литературе несложно заметить следы прежних трактовок этого понятия, которые стали своеобразной отправной точкой для современной интерпретации термина "средний класс". Это проявляется прежде всего в том, что большинство социологов подчеркивают молодость этого класса, называя его "новым средним классом" или "новыми средними классами"⁷. Таким образом современный средний класс - это не "старый средний класс", а совершенно новое социальное явление. В чем же отличие между ними и почему оно представляется таким принципиальным?

Выдающийся американский социолог У. Райт Миллс утверждал, что главное отличие "старого среднего класса" от "нового" выражается в том, что тот состоял из мелких предпринимателей, которые в подавляющем большинстве владели собственностью, из которой извлекали доход. В отличие от Европы, американский средний класс был сельской буржуазией, и принадлежавшая ему земля была одновременно и средством производства, и способом заработка, и объектом для инвестиций. Как отмечал Райт Миллс, "владение землей являлось для малого предпринимателя не просто "инвестицией": он сам устанавливал границы своей профессиональной деятельности; и потому, что он мог самостоятельно делать это, он был независим... Труд и собственность шли рука об руку. Его собственность была объектом приложения его трудовых навыков; его социальный статус во многом зависел от размера и состояния той собственности, которой он владел; его доход проистекал из прибылей, которые приносила ему его собственность"⁸. Таким образом, "старый средний класс", во-первых, определялся по критериям собственности, во-вторых, его границы, хотя и оставались проницаемыми, были четко определены, в-третьих, его представители не зависели ни от государства, ни от высшего класса в силу индивидуалистической, предпринимательской природы занятости.

Если принять за основу миллсовские параметры "старого среднего класса", то и "новый средний класс" следует определить в аналогичных категориях: выяснить критерии принадлежности к нему, оценить подвижность его границ, и, наконец, выявить степень автономности среднего класса в структуре общества.

Предлагаемые современной социологией модели социального структурирования выстраиваются по осям двух основных научных подходов, о которых мы говорили выше - марксистского и веберианского. Первому соответствует производственная модель, ставящая во главу угла место человека в производственном процессе; второму - функциональная, опирающаяся на статус (в английской литературе это обозначается термином level of prestige), который складывается из типа занятости, уровня образования и дохода. Это различие в отправных аналитических постулатах на деле не приводит к резкому расхождению в трактовках понятия "средний класс", поскольку и неомарксисты, и неовеберианцы сходятся в ряде основополагающих посылок.

Как пишет Пол Кингстон, "несмотря на все аналитические и политические споры среди исследователей классов, они разделяют основополагающие взгляды на социальную структуру. Базовая посылка - в том, что стратификационная система состоит из ограниченного числа обособленных групп - классов, определенных и упорядоченных их экономическим положением"⁹. Э.О. Райт усматривает доказательство сходства в том, что "контроль над экономическими ресурсами имеет центральное значение и для марксистов, и для веберианцев"¹⁰.

Таким образом, соглашаясь в главном - в том, что средний класс может и должен определяться через свое экономическое положение, - последователи марксистского и веберианского подходов расходятся стилистически (во взглядах на наиболее точные критерии его определения). Эти критерии обусловлены социологической традицией и в не меньшей степени - необходимостью пересмотреть устаревшие или неподтвержденные ходом социально-экономического развития элементы теории. Различие между представителями двух школ проистекает из того, что они выводят понятие "средний класс" из разных источников: сторонники классового подхода пытаются встроить этот новый класс в старый Марксов класс эксплуатируемых и неимущих; последователи стратификационной теории выводят его генеалогию из игнорировавшейся Марксом прослойки людей, занятых в непроизводственной сфере. Это разграничение отчетливо просматривается в том, как современные социальные теории определяют средний класс.

Неомарксисты - Н. Пулантсас, Э.О. Райт - в своих исследованиях ищут пути примирения марксистской теории с современностью. Прежде всего пересмотру подвергаются некоторые основные категории марксизма. Так, Н. Пулантсас объясняет расширение эксплуатирующего класса за счет включения не обладающих собственностью менеджеров изменением природы собственности, которую он предлагает понимать не как собственность на средства производства, а как владение, способность ввести средства производства в оборот.

Рост числа наемных служащих, сопутствующий деиндустриализации западных экономик, привел к появлению массы людей, занятых рутинным трудом в сфере услуг. Как пишет Розмари Кромптон, "деиндустриализация, технологические сдвиги, рост сервисного сектора - все это вылилось в умножение численности занятых тех профессий, которые традиционно характеризовали средний класс: администраторов, специалистов, менеджеров"¹¹. На эту же особенность указывают Ян Пакульски и Малколм Уотерс: "Имел место быстрый рост средних административных и управленческих профессий, которые сложно отделить от исполнителей и администраторов "обслуживающего класса". Послевоенное увеличение численности имеющих узкую специализацию рабочих и техников было весьма значительно. В развитых обществах их численность составила более 20% от всего числа занятых"¹². По их мнению, это ставит перед современной социальной теорией почти непреодолимую (по крайней мере, для марксизма) задачу классификации этого "нового среднего класса", который разные исследователи определяют по-разному: Д. Белл - как "класс интеллектуалов", Дж. Голдторп - как "обслуживающий класс", Н. Пулантсас - как "новая малая буржуазия", Э.О. Райт - как "экспертный класс". Это явление социологи-неомарксисты определяют через уточнение, расширение и, наконец, дробление исходной марксистской категории "пролетариата".

Подобная тенденция отчетливо выражена в классовой "карте" общества, предложенной одним из самых ярких неомарксистов Э.О. Райтом. Стремясь решить проблему среднего класса (людей, которые, не владея средствами производства, продают свой труд на рынке труда и все же не кажутся составной частью пролетариата), исследователь предложил "перекрестную" схему локализации классов с двумя дополнительными параметрами: отношение к власти в системе производства и обладание навыками или знаниями. Таким образом, принадлежность человека к классу, по Райту, определяется не только наличием у него собственности (хотя это остается основным критерием), но и его положением в иерархии управления, а также наличием у него общественно востребованных навыков или знаний.

НЕКЛАССИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ

Особое направление представляют исследования, которые отвергают и классовый, и стратификационный подходы на том основании, что современное западное общество является бесклассовым или что его социальная структура задается иными, непроизводственными факторами: положением во властной иерархии, источником занятости (то есть зависимостью или независимостью от наемного труда) или практикой потребления. С этих точек зрения средний класс видится несколько иначе.

Альтернативные подходы отталкиваются от общей посылки: понятие класса как обособленной группы людей, определяемой по экономическому признаку, устарело; границы между классами размываются, а классовый подход более не может считаться адекватным инструментом анализа общественных отношений.

Критики классового похода не отрицают существования классовых границ как неких условных рубежей между людьми разного экономического статуса, но утверждают, что классы, во-первых, не всегда совпадают с границами неравенства, и, во-вторых, что классовая принадлежность указывает лишь на положение человека в иерархии доходов и, возможно, на рынке труда, но имеет ограниченное влияние на его сознание, жизненный опыт или политическую позицию. Сторонники этой точки зрения оспаривают не столько сам принцип разделения людей на группы по экономико-производственному принципу, сколько то, что эти разграничительные линии прямо отражаются на других - социальной, культурной или политико-идеологической - сферах жизни.

Таким образом, для этих авторов особый интерес представляют не столько критерии классовой принадлежности, сколько ее влияние на самосознание человека, его интересы и политические предпочтения. Для них важно вслед за Э. Гидденсом объяснить "те формы, в которых "экономические отношения" преломляются в "неэкономические" общественные структуры"¹³. Как отмечают Р. Брин и Д. Ротман, "классовый анализ в меньшей степени имеет дело с факторами, которые отражают структуру занятости, чем с выявлением последствий классового положения [человека]"¹⁴.

При этом было бы ошибкой считать, что взгляды неклассических исследователей на средний класс совпадают. Такие исследователи, как П. Кингстон, М. Уотерс, Я. Пакульски, Р. Перуччи, Э. Уайсонг, П. Кругман, а также плеяда европейских постмодернистов - П. Бурдье, У. Бек и некоторые другие, как правило, признавая экономические корни феномена классов, критикуют сложившуюся классическую традицию, если так можно выразиться, с разных дисциплинарных и идейных позиций. Дело в том, что сомнения в уместности деления общества на классы родились из попыток примирить классовую и стратификационную теории с новыми реалиями производственных отношений, глобальными экономическими вызовами, трансформацией социального государства, распространением неэкономических форм самоопределения. Отражая многообразие способов восприятия социальной действительности и форм самоопределения человека в современном мире, вызовы классовой теории носят множественный характер. Поэтому и единой платформы, с которой могла бы осуществляться критика классовой теории, просто не существует. Обозначим некоторые, наиболее выделяющиеся из этих точек зрения.

Антиклассовый подход, впервые примененный Робертом Нисбетом в статье 1959 г. "Упадок и крах концепции социального класса"¹⁵, в прошлом десятилетии пережил своего рода второе рождение. Сегодня он развивается в основном благодаря усилиям двух австралийских ученых - Яна Пакульски и Малколма Уотерса. В работе "Смерть класса" они так формулируют свою позицию: "Классы размываются, и наиболее развитые общества более не являются классовыми", вследствие чего "тот тип анализа, в котором класс представлялся объясняющей [что-либо] категорией, должен уступить место более открытому, не имеющему предопределенной цели социальному анализу"¹⁶. Эти исследователи полагают, что класс является устаревшей концепцией, не способной выразить новизну нынешних социальных форм и отношений.

Хотя класс никогда не был единственной формой идентичности, на протяжении позапрошлого и прошлого веков он выступал главным объектом идентификации и оставался в центре политической жизни. Однако сегодня, утверждают Я. Пакульски и М. Уотерс, ядро классовой теории разрушается: экономизм, обозначавший общность экономического положения класса, переживает упадок под влиянием таких факторов, как распространение непрямых коллективных форм собственности (пенсионные фонды), вмешательство государства в экономику в виде социальных выплат и пособий; групповой характер классов теряет релевантность по причине умножения видов занятости и роста среднего класса, который вымывает "синих воротничков" и сельскохозяйственных рабочих из сферы занятости; взаимосвязь между классами и культурно-поведенческими практиками также слабеет по причине того, что основная борьба между социальными группами разворачивается за виртуальный капитал и ведется в плоскости символов и смыслов; а трансформационный потенциал, то есть способность классов обращать свое единство и многочисленность в политическую силу, размывается от того, что классовая партийная политика переживает упадок, вызванный неспособностью классового конфликта объяснить законы эволюции общества.

Я. Пакульски и М. Уотерс считают, что классовое деление общества уступает место культуралистской или статусно-конвенциональной фазе, в которой классы исчезают, но "социальное деление сохраняется", а "социальные конфликты следуют иным моделям и противоречиям"¹⁷. Неолиберальная политика 90-х годов и технологический бум привели к неожиданному росту одной из наиболее значительных прослоек среднего класса - малых предпринимателей. В то же время другая прослойка среднего класса - государственных служащих - также неуклонно увеличивается и в США, и в Европе. Попытки снизить их численность вызывают, как можно видеть на примере Франции, резкий социальный протест. Это подтверждает тот факт, что "положение этих людей [представителей среднего класса] очень разнообразно" и что "отдельный работник занимает разные положения в системе власти и вознаграждения"¹⁸.

Среди других исследователей, критикующих классовый подход, следует выделить П. Кингстона, утверждающего, что тезис о классовой природе американского общества не подтверждается эмпирическими данными. Он считает, что классовый анализ в американской социологии служит языком для описания феномена неравенства, но сами классы как объективные явления общественной жизни, предопределяющие интересы и образ жизни человека, не существуют. Вместо классового подхода Кингстон предлагает рассматривать социальный порядок как "пересекающиеся иерархии экономических рангов и фрагментарные, меняющиеся сгустки культурных страт"¹⁹. Правомерность такого взгляда на социальную структуру он обосновывает тем, что общность экономических условий жизни людей и сходство их жизненных опытов, на которых зиждется классовая идентичность, размываются под влиянием новых обстоятельств, к которым он относит экономическую диверсификацию, обусловливающую неоднородность классов, высокий уровень социальной мобильности, растворяющей классовые границы, и распространение информационных технологий, подрывающих локальную солидарность. Рост многообразия типов занятости, диверсификация форм труда, умножение уровней ответственности не позволяют четко определить критерии принадлежности к среднему классу, вынуждая исследователя говорить не о среднем классе, а о средних классах.

Таким образом, П. Кингстон утверждает, что современная Америка - это бесклассовое общество в том смысле, что "группы людей со схожим экономическим положением - которые традиционно определяются как "классы" - лишь в небольшой степени разделяют определяющий их жизненные позиции опыт"²⁰. Он находит подтверждение разрыву этой зависимости в статистике социальной мобильности внутри и между поколениями, в исследованиях влияния классовой принадлежности на самосознание, а классов - на политику; в распространении культурологических подходов к понятию "класс".

Роберта Перуччи и Эрла Уайсонга можно отнести к лагерю неклассических исследователей по той причине, что они, хотя и считают современное американское общество классовым, утверждают, что нынешние классы принципиально отличаются от традиционных. Авторы формулируют "распределительную" модель формирования классов, которая приводит к перерождению социальной структуры. В ней общественные объединения, контролирующие значимые экономические и социальные ресурсы, поддерживают их неравномерное распределение между гражданами. Классовая принадлежность человека, таким образом, определяется наличием у него таких ресурсов, как инвестиции, потребление, умения (навыки) и социальный капитал. Как пишут Р. Перуччи и Э. Уайсонг, "классовая структура в значительной мере отражает распределение организационно контролируемых форм капитала, которые... определяют классовое положение человека или группы"²¹. Иными словами, современная Америка представляет собой общество, состоящее из "привилегированного класса", то есть узкой прослойки собственников-работодателей, менеджеров высшего и среднего звена, профессионалов, обладающих уникальными знаниями или навыками, а также "нового рабочего класса", который включает в себя остальных членов общества, в большинстве - наемных служащих невысокого уровня образования с нестабильным и невысоким заработком. Неуклонное снижение доходов и отсутствие гарантированной занятости, по мнению этих исследователей, разрушают средний класс, которому "нет места в [их] концепции классовой структуры"²².

СРЕДНИЙ КЛАСС В ОПАСНОСТИ

Длительное время в развитых обществах Европы и США средний класс выступал гарантом социальной и политической стабильности, сочетая активную экономическую позицию с политической умеренностью (если не сказать пассивностью). Сегодня средний класс в этих обществах, в особенности в Соединенных Штатах, находится в опасности. Исследователи бьют тревогу, привлекая внимание общественности к тому, что средний класс чахнет на глазах. В конце 90-х годов в большинство университетских учебников по социологии были включены отдельные главы, посвященные проблеме упадка и исчезновения среднего класса как отдельному направлению исследований, а Американская социологическая ассоциация учредила специальную секцию для изучения расовых, классовых и гендерных проблем. Иными словами, научное сообщество признало, что средний класс находится на грани исчезновения как предмет исследования.

Экономические условия существования среднего класса быстро ухудшаются, что приводит к размыванию и сокращению его численности. Социальная и имущественная поляризация нарушает монолитность среднего класса, который оказывается на линии социальной напряженности между противоположно заряженными полюсами богатства и бедности. Гравитационное поле этих полюсов так велико, что средний класс начинает структурироваться внутри себя, как бы вытягиваясь вдоль оси богатства - бедности. На практике это проявляется в том, что часть среднего класса преодолевает экономические вызовы, приближаясь к высшему, другая же его часть беднеет, сращиваясь с рабочим или низшим классом. Имущественная поляризация внутри среднего класса приводит к тому, что его экономические основы размываются.

Регулярно публикуемые Бюро цензов США данные свидетельствуют о падении доли совокупного дохода, приходящегося на средний класс: с 53,6% в 1970 г. до 49,1% в 1995 г. Доходы среднего класса в абсолютных показателях неуклонно снижаются на протяжении нескольких десятилетий: в 1995 г. всего 31% домохозяйств имел доход от 25 до 50 тыс. долл., в то время как в 1979 г. их доля составляла 38,2%. Схожие выводы содержатся и в частных исследованиях, определяющих средний класс как группу, чьи доходы колеблются от 50 до 200% медианного дохода семей. Число граждан, чьи доходы составляют от 15 до 50 тыс. долл., снизилось в 1979-1995 гг. на 8%, домохозяйств - на 2,7, семей - на 4%²³.

Рассматривая эти результаты комплексно, можно заметить, что средний класс сокращается за счет мобильности, направленной и вверх, и вниз. Иными словами, он сокращается не только за счет падения, но и за счет роста благосостояния его членов. Более того, количество семей и домохозяйств с низким уровнем дохода практически не изменилось за 25 лет (22,3% в 1970 г., 21% в 1995 г.), в то время как основной прирост пришелся на группу с доходами свыше 75 тыс. долл. в год: их количество практически удвоилось за аналогичный период. "Неравенство растет, - констатирует П. Кингстон, - потому, что верхний "хвост" растет быстрее, чем сокращается нижний"²⁴. Р. Перуччи и Э. Уайсонг, стоящие на алармистской позиции, также вынуждены признать, что "некоторое сокращение в проценте семей и домохозяйств среднего достатка обусловлено их переходом в высший класс²⁵.

Причины, ведущие к экономической дестабилизации и социальной эрозии среднего класса, множественны и разнородны. Стабильности экономического положения среднего класса угрожают делокализация и аутсорсинг, то есть перенос промышленными предприятиями и компаниями третичного сектора своих производств и операций в страны с низкими производственными издержками. Упрочение позиций неоконсерваторов ведет к смещению приоритетов от целей построения общества полной занятости к экономической свободе и неограниченному индивидуализму. Неолиберальная экономическая политика, поставленная на службу интересам высшего класса, выражается в снижении налогов для богатых и, как следствие, в сокращении доходов государственной казны. В итоге государство начинает отказываться от ряда социальных функций, лишая средний класс - главного бенефициара "политики благоденствия" - его политического статуса. Наконец, традиционный образ жизни среднего класса также претерпевает трансформацию, вызванную повышенной конкуренцией на рынке труда, снижением доходов и ростом стоимости важных социальных услуг - образования и здравоохранения.

В США высокий уровень неравенства часто оправдывают более широкими, чем в Европе, возможностями социальной мобильности. В связи с этим оценивать влияние неравенства на средний класс необходимо в совокупности с показателями социальной мобильности, то есть возможностями перехода из одного класса в другой. Уменьшение проницаемости социальных границ является одной из первостепенных причин ухудшения положения среднего класса, поскольку иначе, сокращаясь, он не способен воспроизводится за счет притока в него бедных слоев населения. Однако уровень социальной мобильности социологи оценивают по-разному.

Дж. Фо приводит данные о том, что 74% семей, входивших в категорию "бедных" в начале 70-х годов, остались бедными и к концу десятилетия. В 90-е годы, несмотря на бурный экономический рост, ситуация не изменилась и 77% бедняков к концу десятилетия были бедны. Вместе с тем в этот же период аналогичная доля семей из наиболее обеспеченных 20% населения смогли удержаться в своей имущественной категории²⁶. Это позволяет заключить, что неравномерность распределения национального богатства в США способствует консервированию неравенства, то есть понижает социальную мобильность.

Правда, П. Кингстон ставит под сомнение это утверждение. Согласно составленным им таблицам социальной мобильности, наиболее часто наследуют классовую принадлежность своих отцов рабочие (в 45% случаев), для класса управляющих показатель составляет 18%, работодателей - 18%, экспертов - 10%. Эти данные о межпоколенческой и внутрипоколенческой мобильности служат для Кингстона опровержением взаимосвязи имущественного и социального расслоения. Иначе говоря, в американском обществе классы не воспроизводятся из поколения в поколение. "Различия, - пишет он, - отражают широко распространенную мобильность американского общества, преимущественно направленную вверх. Удивительно, но все поколения американцев часто меняют сферы своей деятельности... Классовая "наследственность" является нетипичным явлением для отдельных привилегированных групп (в частности, крупных собственников), а направленная вверх мобильность является типичным опытом для относительно неблагополучных"²⁷.

Однако, как отмечали Л. Моррис и Дж. Скотт, в последнее время все более заметны такие перемены в условиях занятости, которые могут расколоть средний класс, а точнее - отколоть от него узкую прослойку высококвалифицированных служащих, прежде всего управленцев, которые окажутся в промежуточном положении между наемными работниками и собственниками²⁸.

"Сомневающиеся" социологи, обратив внимание на те явления, которые прежде выпадали из поля зрения их коллег или же не привлекали к себе их внимания, разорвали оковы классовой теории и расширили границы области социологического исследования. Такая позиция дала мощный толчок развитию дискуссии и, безусловно, обогатила ее. Впрочем, сторонники этой точки зрения пока остаются в меньшинстве. Розмари Кромптон, к примеру, полагает, что "оснований для того, чтобы отвергнуть класс как устаревшую концепцию XIX-го столетия, недостаточно"²⁹. Классовая теория остается весьма распространенным социологическим подходом в бывших социалистических странах Восточной Европы. Несостоятельной считает гипотезу "смерти классов" польский социолог К. М. Сломчиньский, который предлагает положить в основу анализа структуры общества такие критерии, как уровень образования, размер дохода, профессиональный статус. Предложенные им общественные категории - высшие руководящие кадры, непосредственные контролеры труда, эксперты, наемные работники умственного труда, хозяева, использующие труд наемных работников, самостоятельные хозяева, - подтверждают то, как далеко современные трактовки и использование классового подхода отстоят от классической теории классов, отражающей прежде всего отношения собственности³⁰.

СРЕДНИЙ КЛАСС И ПОЛИТИКА

С момента своего появления на свет - в Европе в начале XX столетия, в США - после Второй мировой войны - и до сих пор средний класс остается большой загадкой для политологов. Ни одна политическая сила за много десятилетий не смогла "приручить" его, стать единственным и постоянным выразителем его интересов. Средний класс остается "серой зоной" современной политики, поскольку влиять на большинство затруднительно, а объединить - невозможно.

Препятствием на пути активного вовлечения среднего класса в политику выступает то, что достоверно идентифицировать его классовые интересы крайне затруднительно. В чем состоят эти интересы? Какие из них первичны, какие - вторичны?

Социологи-неомарксисты убеждены: классовость проявляется через политическое действие, которое конденсирует классовый интерес, состоящий в политической борьбе против класса эксплуататоров. Сторонники веберианского подхода считают, что интерес любого класса состоит в том, чтобы через конкуренцию с другими классами улучшать свое материальное положение и упрочить свой статус. Экономическая конкуренция, казалось бы, предопределяет антагонизм интересов низших и высших классов и их противостояние, в котором средний класс должен тяготеть к пролетариату в силу общности их экономического положения несобственников и наемных служащих. Однако это утверждение иногда подвергается сомнению. П. Кингстон задается вопросом: "Почему [противостояние неизбежно], ... если здравый смысл диктует, что люди имеют тенденцию хотеть больше социальных благ вроде материального комфорта или признания в жизни и готовы рационально следовать тем жизненным стратегиям, которые помогут им достичь этого"³¹.

Интересы среднего класса предопределены его положением. Он крайне чувствителен к состоянию социальной среды, в которой он существует, работает, потребляет. Очевидно, что чем она благополучнее, тем устойчивее положение среднего класса. Ее состояние определяется такими показателями, как доступность главных социальных услуг - здравоохранения и образования, наличие развитой и щедрой системы социального обеспечения и страхования, осуществление государственной политики, ориентированной на общество полной занятости, высокий уровень правовой защищенности работников, развитость социальной инфраструктуры.

Средний класс в силу своей многочисленности выступает законодателем образа жизни в широком понимании этого слова - именно он задает модель экономического поведения для обывателя, определяет критерии успешности для "обычного человека", устанавливает стандарты потребления и навязывает социальные роли. Его влияние на образ жизни в развитом государстве огромно. В то же время средний класс в целом чужд принципам индивидуализма и ответственности. Он состоит в большинстве из наемных служащих, не желающих нести тяготы частного предпринимательства. По язвительному замечанию С. Райт Миллса, средний класс, лишенный собственности и в большинстве своем чуждый частному предпринимательству, представляет собой "урбанизированную массу" людей, не способных и не готовых вести самостоятельный, автономный образ жизни.

Иными словами, среднему классу в целом чужд принцип персональной ответственности. Размывание ответственности в ходе бюрократизации производственных процессов, упадка малого предпринимательства, умножения числа звеньев управленческой цепочки, распространения наемного труда, наконец, отделения контроля от собственности накладывает отпечаток на способность среднего класса принимать самостоятельные решения и подавляет его волю к активному выражению своей позиции и интересов.

Одним из наиболее важных вопросов для понимания влияния среднего класса на политику выступает его экономический интерес. Хотя средний класс нельзя отнести к классу собственников, он, тем не менее, располагает сбережениями, которые через индивидуальное инвестирование приобщают его к классу собственников. Таким образом, профессиональная классовая идентичность может входить в противоречие с его классовой идентичностью как собственника. Сбережения - черта среднего класса, поэтому он восприимчив к повышению налогов и чувствителен к экономическим неурядицам, хотя и не получает от своих инвестиций доходов, достаточных для нормальной жизни. По этой причине экономические интересы среднего класса также довольно сложно определить: в отличие от богачей, стремящихся к сокращению налогов, или бедняков, желающих повышения пособий, его представители заинтересованы скорее в качестве и уровне социальных услуг, а также степени развитости образования и здравоохранения. С определенной натяжкой можно сказать: идеал среднего класса - европейское государство благосостояния; чисто экономические интересы находятся у его представителей как бы на втором плане. Средний класс неоднороден и потому не имеет ярко выраженного общего интереса. Создать партию среднего класса практически никому не удавалось, так как его главным запросом выступает стабильность - а этот лозунг в нормальных обществах исключительно непопулярен; там всегда в почете те, кто стремится к переменам (пусть даже только на словах).

Каковы же политические интересы среднего класса? Промежуточное положение между двумя крайностями - узким высшим классом и сокращающимся пролетариатом - предопределяет его предпочтения и место в политическом процессе. Будучи равноудален от полюсов богатства и бедности, он выступает в качестве уравновешивающей социальной силы. Стремление к сохранению и консолидации благ, извлекаемых из своего положения, делает его источником стабильности в обществе³². По существу, средний класс имеет лишь один консенсусный запрос - на стабильность, и выступает главным бенефициаром такого политического курса, если он проводится на деле. Однако само по себе существование политического интереса не означает наличия у среднего класса классового сознания.

Как пишет Э. О. Райт, "говоря о классовом характере сознания, надо держать в уме две вещи. Во-первых, это значит, что обсуждаемые убеждения должны иметь важное классовое содержание - в том или ином виде эти убеждения должны касаться классовых проблем... Во-вторых, классовый характер сознания отсылает нас к тем аспектам сознания, которые влияют на то, как человек ведет себя в заданной структуре классовых отношений и на сами отношения. Классовое измерение сознания выражается через намерения, предпочтения и практики, которые оказывают обратное влияние на классы"³³. Однако именно проявления классового сознания, складывающиеся в третий фактор - готовность действовать, у среднего класса выражены слабо.

Как продемонстрировали Я. Лейли и Дж. Наглер в своем докладе на годичном собрании Американской ассоциации политической науки в 2006 г., несмотря на свое подавляющее численное превосходство, из-за своей пассивности средний класс недопредставлен на политической арене. На основании данных Бюро цензов США исследователи выяснили, что на временном отрезке между 1972 и 2004 гг. "в каждый выборный год люди, принадлежавшие к наиболее богатым 20% населения, голосовали чаще, чем люди, относящиеся к следующим за ними 20% населения, и эта зависимость прослеживалась на всех уровнях шкалы доходов - то есть явка снижалась по мере уменьшения дохода"³⁴. К примеру, на выборах 2004 г. разрыв между числом проголосовавших в первой и второй квинтили достиг 7%, в первой и третьей - 12, а первой и четвертой - 20%. На практике это означало, что к избирательным урнам пришло куда больше обеспеченных американцев, чем граждан среднего достатка, и, соответственно, политическое представительство оказалось смещено в пользу привилегированного класса.

Кстати, необходимо отметить, что кризис классовой политики не является сугубо американским феноменом. В равной, если не большей, мере он характерен и для Старого Света. Углубляющаяся пассивность европейских избирателей, с одной стороны, и рост уровня избирательной поддержки популистских - как правых, так и левых - партий, с другой стороны, свидетельствуют о глубокой политической растерянности среднего класса, который не может и не желает идентифицировать себя ни с одной политической силой.

Другой важный вывод, вытекающий из анализа современной ситуации, состоит в том, что с конца 80-х годов прошлого века классовое неравенство в американской политике неуклонно растет (самый низкий уровень неравенства отмечался в 1980 г., когда разрыв в явке представителей верхней и нижней квинтилей составил чуть более 26%). Слабость среднего класса в отстаивании своих интересов, возможно, объясняется еще и тем, что его благополучие (благосостояние, социальная защищенность, гарантированная занятость), не было достигнуто его собственными усилиями, участием в политической борьбе или социальных революциях. Отчасти это и понятно, так как он, по мнению некоторых зарубежных специалистов, появился на свет не сам по себе, а фактически был искусственно создан за счет целенаправленной политики государства.

В частности, такую мысль настойчиво подчеркивает в своей недавней книге "Кредо либерала" известный американский ученый, лауреат Нобелевской премии 2008 г. в области экономики П. Кругман. Он пишет: "Американский послевоенный средний класс был создан всего за несколько лет благодаря политике администрации Ф. Рузвельта, прежде всего за счет введенного в военное время контроля над заработной платой"³⁵. Проведенный в книге анализ показывает, что расцвет среднего класса в Америке в 50-70-е годы прошлого века был обусловлен не столько непосредственно хозяйственным прогрессом страны, сколько политическим фактором, а именно тем, что у руля государства тогда в основном находились представители Демократической партии, исповедовавшие либеральные взгляды и бережно сохранявшие достижения рузвельтовского Нового курса. Нынешнюю тенденцию к размыванию и упадку среднего класса в США Кругман объясняет тем, что с 80-х гг. в руководстве страны возобладали неоконсерваторы, выражающие интересы привилегированного класса и всячески способствующие его безудержному обогащению. Это не просто наносит ущерб среднему классу, но, главное, подрывает долгосрочные перспективы стабильного развития Соединенных Штатов. Начавшиеся в 2007 г. на американском рынке и быстро приобретшие глобальный характер масштабные финансово-экономические пертурбации последнего времени убедительно подтверждают вывод авторитетного специалиста.

* * *

Юрген Хабермас и Жак Деррида в совместной статье, которая стала для Дериды последней, назвали преодоление классовых конфликтов одним из величайших достижений Европы во второй половине XX столетия³⁶. Оно стало возможным благодаря целенаправленной социальной политике европейских государств в послевоенное время, результатом которой стало появление многочисленного среднего класса. Соединенные Штаты Америки также развивались в этом направлении, хотя и шли собственным путем.

Так или иначе, средний класс долгое время служил гарантом социальной стабильности и политической гармонии в западных обществах. Сегодня же стало очевидно, что средний класс в этих обществах, в особенности в Соединенных Штатах, находится в опасности. Его положение ухудшается под воздействием целого ряда политических, экономических и социальных причин. Главная из них в том, что в попытках приспособиться к обостряющейся глобальной конкуренции и преодолеть разнообразные финансово-экономические диспропорции многие страны стали безоглядно применять неолиберальные рецепты, в угоду крупному бизнесу и наиболее богатым слоям населения снижая налоги и упрощая трудовое законодательство, серьезно урезая государственные социальные расходы. Система социального обеспечения, на протяжении десятилетий служившая финансово-экономическим фундаментом существования среднего класса, стала зачатую рассматриваться как препятствие на пути к хозяйственному процветанию.

Таким образом, в начале XXI в. политический класс Европы и США оказался перед серьезным выбором: следует ли и далее поддерживать средний класс, приспосабливая глобальный капитализм к стандартам социальной справедливости, сложившимся в западных обществах после Второй мировой войны в ходе исторического соревнования с социализмом, или же окончательно отказаться от социальных достижений второй половины прошлого столетия во имя экономического роста, индивидуализма, абсолютизированного либерализма? Сейчас, в обстановке глобального финансового кризиса, со всей силой высветившего фундаментальную ущербность неоконсервативной социально-экономической парадигмы, трудно прогнозировать дальнейший ход событий. Очевидно лишь то, что в ходе осуществления экстренных антикризисных мер будет во многом решаться и судьба среднего класса на Западе.

Что касается России, то ситуация представляется несколько иной. Интенсивный экономический подъем последних лет, обусловивший заметное повышение благосостояния российских граждан, сделал как никогда актуальным вопрос о создании среднего класса в нашей стране. Теперь его можно обсуждать не только с точки зрения благих пожеланий, но и в прикладном плане - естественно, с поправкой на неизбежные негативные последствия для России нынешнего мирового финансового кризиса, первоисточником и эпицентром которого оказались США.

Формирование массового слоя людей, собственным трудом обеспечивающих удовлетворение своих материальных и нематериальных потребностей, будет неизбежно приближать классовую структуру российского социума к той, которая ранее сложилась на Западе и в целом продемонстрировала свою полезность и эффективность. Пока мы находимся еще в самом начале пути. Так, обследование, проведенное "Левада-Центром" в апреле-мае 2008 г., показало, что если использовать европейские стандарты, то сейчас в России к среднему классу может быть отнесено всего 2-3% населения³⁷. Вместе с тем, очевидно, что простой импорт чужих стандартов непродуктивен. Поэтому освоение и критическое осмысление зарубежных теоретических концепций общественной структуры и накопленного там в этой области практического опыта (как позитивного, так и негативного) крайне важно для продвижения нашей страны к обществу "победившего среднего класса".

В частности, перед отечественными учеными стоит сложный вызов, связанный с выработкой новой системы атрибуции и категоризации групп населения в связи с изменениями не только в классовой структуре российского социума, но и в характере труда, в структуре собственно российской экономики и глобальной хозяйственной системы. При этом могут быть весьма полезны разработки зарубежных специалистов, которые и сегодня продолжают актуализировать свои теории с учетом появления новых видов собственности (пенсионные фонды и личные инвестиции), прогрессирующего отделения владения активами от контроля за ними, диверсификации форм занятости (по сроку трудовых договоров, длительности рабочего времени), расширения государственного и некоммерческого секторов экономики.

¹ КУЗНЕЦОВА Екатерина Станиславна, Центр изучения постиндустриального общества (Москва).
² Crompton R. Class and Stratification. An Introduction to Current Debates. Cambridge, 1998. P. 5.
³ Примеры классового анализа американских реалий см.: Warner W. L., hunt P. The Social Life of a Modern Community. New Haven, 1941; Wright Mills C. White Collar. The American Middle Classes. N. Y., Oxford, 1951.
⁴ Kingston P. W. The Classless Society. Stanford (Ca.), 2000. P. 5.
⁵ К такого рода исследованиям можно отнести ряд работ крупного британского социолога Энтони Гидденса, в которых развивается мысль о существенном влиянии собственности на границы классов. См., например: Giddens A. The Class Structure of the Advanced Societies. London, 1981; The Constitution of Society. Outline of the Theory of Structuration. Cambridge, 1984.
⁶ См.: Crompton R. Op. cit. P. 15.
⁷ Пулантсас Н. определяет средний класс как "новую малую буржуазию" (new petty bourgeoisie), С. Маллет - как "новый рабочий класс" (new working class), Э. Гидденс - как "новый средний класс" (new middle class).
⁸ Wright Mills C. White Collar. The American Middle Classes. N. Y., Oxford, 1951. P. 9.
⁹ Kingston P. W. Op. cit. P. 4.
¹⁰ Wright E. O. Class Counts. Cambridge, 1997. P. 27.
¹¹ Crompton R. Op. cit. P. 150.
¹² Pakulski J., Waters M. The Death of Class. L., 1996. P. 56.
¹³ Цит. по: Kingston P. W. Op. cit. P. 3.
¹⁴ Breen R., Rottman D. Class Stratification: A Comparative Perspective. N. Y., 1994. P. 169.
¹⁵ См.: Nisbet R. The Decline and Fall of the Concept of Social Class // The Pacific Sociological Review. 1959. V. 2. N 1. P. 11 - 17.
¹⁶ Pakulski J., Waters M. Op. cit. P. 3, 4.
¹⁷ Pakulski J., Waters M. Op. cit. P. 147.
¹⁸ Ibid. P. 57.
¹⁹ Kingston P. W. Op. cit. P. 218.
²⁰ Ibid. P. 1.
²¹ Perucci R., Wysong E. The New Class Society. N. Y., Oxford, 1999. P. 9.
²² Ibid. P. 31.
²³ См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of the Working America. 1996 - 1997. N. Y., 1997. P. 77.
²⁴ Kingston P. W. Op.cit. P. 56.
²⁵ Perucci R., Wysong E. Op. cit. P. 43.
²⁶ См.: Faux J. The Global Class War. How America's Bipartisan Elite Lost Our Future - and What It Will Take to Win It Back. N. Y., P. 65.
²⁷ Kingston P. W. Op. cit. P. 85.
²⁸ См.: Morris L., Scott J. The attenuation of class analysis: some comments on Marshall, Roberts and Burgoyne, Social class and underclass in Britain and the USA // British Journal of Sociology. 1996. V. 47. No. 1. P. 45 - 55.
²⁹ Crompton R. Op. cit. P. 9.
³⁰ См.: Лыкошина Л. С. Социальные приоритеты и социальная политика современной Польши / Социальные проблемы и социальная политика в Восточной Европе. Под. ред. Ю. И. Игрицкого. М., 2006. С. 106.
³¹ Kingston P. W. Op. cit. P. 102.
³² См.: Crompton R. Op. cit. P. 150 - 151.
³³ Wright E. O. Op. cit. P. 194.
³⁴ Leighley I. E., Nagler J. Class Bias in the U. S. Electorate, 1972 - 2004. P. 15 (http://www.allacademic.com/meta/pl52429_index.html).
³⁵ Krugman P. The Conscience of a Liberal. N. Y., 2007. P. 7.
³⁶ См.: Habermas J., Derrida J. February 15, or What Binds Europeans Together: Plea for a Common Foreign Policy, Beginning in Core Europe / Old Europe, New Europe, Core Europe. Eds. D. Levy, M. Pensky, J. Torpey. L., N. Y., 2005. P. 7, 9.
³⁷ См.: http://www.polit.ru/research/2008/08/26/micldleclass.html.