Слова прощания

Юлий Григорьевич Липец родился 17 сентября 1931 г., на три с половиной месяца позже меня, но географический факультет МГУ окончил на год раньше, в 1954 г. Меня с ним познакомили его однокурсники летом 1953 г. в купе поезда Москва - Владивосток, который на полчаса остановился в Улан-Удэ, где мы работали в Бурят-Монгольской экспедиции СОПС.

Во второй раз и окончательно я познакомился с Юликом в 50-х годах в Географгизе. Я занимался там литературой о Советском Союзе, а Юлий - зарубежными странами и серией "Путешествия, приключения, фантастика". У них в редакции издавался даже Дж.Лондон, а за послесловие к книге Л. Жаколио "Берег черного дерева и слоновой кости" (1958) и за самый выбор этого "безыдейного" произведения нашего Юлика персонально обругала газета "Правда".

Коллектив в издательстве был небольшим и тёплым, начальство - не грозным и доступным, склоки и скандалы - мелкими и смешными. На этом фоне проявились особенности Ю.Г. Липеца: доброта, тактичность, мягкость, бесконфликтность, склонность к компромиссам. Он был нашим комсоргом и многих, в том числе меня, выручал, как мог. Юлик был очень вежлив и постоянно улыбался, что было в те годы большой редкостью (стандартных американских улыбок в СССР не было).

Так написал я о нем в 1959 г. в серии эпиграмм на сотрудников Географгиза. Но я бы не стал утверждать, что свою любезность и общительность Юлий использовал для продвижения по "вертикали"; напротив, он был из тех, кто на каждую ступень карьеры поднимался последним и очень поздно. С "горизонталью" повезло чуть больше: его, беспартийного, взяли в поездку по Африке в советское время.

Работая в издательстве, мы растягивали обеденный перерыв и после еды гуляли в Парке культуры имени Горького. Там на чехословацкой выставке москвичи познакомились с чешским пивом, а Юлик, кроме того, со своей будущей женой. Моя однокурсница Валерия Панфилова пришла туда с подругой - тоже в разгар рабочего дня.

- Кто эта чудесная девушка? Познакомь меня с ней.

Теоретически (по умолчанию окружающих) Лера еще недавно считалась невестой другого моего приятеля, но теория не сработала. Обаятельному и более практичному Юлику нетрудно было сорвать давно созревший плод. Получилась несомненно счастливая семья, каковой она выглядит и сегодня (имею в виду их потомков). Конечно же, я стал большим другом этой семьи, нередко бывал у них в Балашихе, где Лера как гидролог получила жилье от своего ведомства, и в трехкомнатной квартире в Сокольниках, где часто решались и научные дела, а однажды на очередном застолье я оказался на диване рядом с Л.Н.Гумилевым, который одобрил мою концепцию о благотворности межэтнического разделения труда в традиционных империях.

После Географгиза меня приютила "родная кафедра" географического факультета МГУ, а Ю.Г. Липец в конце концов осел в Институте географии АН СССР. Изгнанный из Московского университета в 1984 г. кликой В.А. Садовничего, я неформально примкнул к коллективу ИГАН в качестве приходящего бедного родственника; всё чаще выступал с докладами и публиковался в тематических сборниках.

По мере отмирания тех или иных личных связей росло относительное значение Ю.Г. Липеца для моей околонаучной деятельности, поскольку он сделался главным московским организатором ежегодных сессий экономико-географической секции Международной академии регионального развития и сотрудничества, к коим причастны почти все экономико-географы нашей страны. Малотиражные (около 200 экземпляров), но очень объемистые (до 50 авторских листов!) сборники трудов этих сессий, выходившие с 1985 г. (под редакцией Ю.Г. Липеца с 1995 г.), и другие публикации тех же авторов были для меня важнейшими источниками информации за последние 20 лет, а Юлик оказался последним из моих коллег, кто постоянно обо мне помнил и приглашал на конференции, несмотря на то, что тематически наши интересы были очень разными.

Ю.Г. Липец - типичный экономико-географ, да еще и зарубежник, специалист по мировому хозяйству; известны его работы по экономической географии Африки, а также по математическому моделированию в географии и геоэкологии. Я занимаюсь территориальными структурами российского культурного ландшафта, не пользуюсь статистикой, основываюсь на визуальных впечатлениях; экономику терпеть не могу - и советскую плановую, и постсоветскую рыночную, да и всю мировую тоже.

Выездные конференции ценны не столько заседаниями, сколько сопровождающими их экскурсиями, после которых я и В.Л. Каганский старались задержаться в регионе и совершить еще хотя бы маленькое путешествие. Особенно плодотворными были поездки по Смоленской области в 1999 г., где у меня и моих коллег родилось понятие "Русская саванна", и по Чувашии в 2002 г. Очерк Б.Р. и В.К. "Неизвестная Чувашия" опубликован в нескольких изданиях.

Я и Липец участвовали в симпозиумах, организованных В.А. Шупером (в том числе на Камчатке) и в экзотических экспедициях А.Е. Левинтова (местное самоуправление, туризм в малых городах, электоральный консалтинг, приграничное сотрудничество). По последней линии, т.е. по российско-финляндской, мы с Юликом вырвались летом 1995 г. в путешествие по глубинке сопредельной страны; посетили гряду Пункахарью, города Савонлинна и Куопио, монастырь Новый Валаам.

Тут надо вспомнить, что и на "старом" Валааме, который на Ладоге, мы с Юликом тоже побывали - в экспедиции Фонда культуры в 1988 г.; выступали перед советскими чиновниками, растерявшимися от быстрой перемены идеологического ветра; готовили почву для возвращения разных объектов в лоно церкви.

До Финляндской Лапландии мы летом 1995 г. не добрались, так как меня охватил страх, что угрюмые российские пограничники не пропустят нас в Мурманскую область, а на возвращение пройденным путем уже не хватит денег. Опасения были не совсем беспочвенными; на пограничном переходе Юлика пропустили сразу, а меня проверяли 20 минут.

Хотя Ю.Л., в отличие от меня, мог ездить в загранкомандировки, он не брезговал услугами туристских фирм, и так мы с ним совершили путешествие по Италии (включая Сицилию) в 1996 г. и по Скандинавии в - 2006 г. Последняя поездка кажется самой яркой. Мало того, что норвежские фьорды считаются наилучшим туристским объектом по мировому рейтингу (это якобы признают и американцы с их Большим Каньоном). За красотами ландшафта в Скандинавии просматривается здоровое, нормальное человеческое общество, в caмой возможности которого мы в России разуверились.

Сбылась "голубая мечта", навеянная еще сказками Х. Андерсена и С. Лагерлёф. Мой верный товарищ, почти "друг детства", Юлий два года откладывал эту поездку, дожидаясь меня!

Расставшись с Юликом на Ленинградском вокзале утром 31 августа 2006 г., я, как принято говорить в таких случаях, и подумать не мог, что больше никогда его не увижу.

Ю. Липец не был суетливым работоголиком, он казался ленивым, даже сонным и вялым, но не отбрыкивался от дел, а они на него всё наваливались и наваливались. Его сделали завотделом в Институте географии, он взял на себя руководство нашей секцией Академии регионального развития.

После ухода Ю.Г. Липеца оборвалась одна из последних нитей, связывавших меня с нашим вымирающим научным сообществом.

Борис Родоман
11 января 2007 г.

* * * * *

1973 - 2006 гг. Указанные даты - не годы жизни и не опечатка. Это годы знакомства. От первой встречи - летом 1973 в Центральном экономико-математическом институте, до последней - в Академии Государственной Службы в день смерти (не знаю можно ли ее считать - мы "разминулись" на 15 минут, это было скорее прощание). В 33-летнем промежутке - беседы в Институте географии (о делах и жизни), телефонные разговоры, участие в заседаниях и конференции в различных городах РФ - сотни встреч и телефонных общений. Очевидная принадлежность к одному "профсоюзу", при несовпадении темпераметров. Наверное, все это дает право сказать "вслед" несколько слов. Нужно не ему, а мне.

Если дать Юлию Григорьевичу краткую характеристику: умен (а м.б. и мудр), много знает в разных сферах (география + шахматы + футбол + барды + вина + …), с хорошим чувством юмора, доброжелателен, неконфликтен. Предпочитал отношения не выяснять (за бесполезностью этого занятия), естественно, не стремился к встречам с начальством.

Любил жизнь во всех ее проявлениях и старался избегать всего, что ее портило (в т.ч. и посещения докторов). Удавалось не всегда. Приходилось идти на конфликты или компромиссы, что его огорчало. Возможно в этом одна из причин "отказа сердца". По годам жизни просто обязан был быть особо испуган советской реальностью (в молодости, как представитель "безродных космополитов" и, позднее, как обладатель неправильного "пятого пункта"). Сохранил индивидуальность и оптимизм.

Хорошо вписывался в разные коллективы и ситуации. Точно знаю, что пришел он в Институт географии позже меня, но когда не могу вспомнить: кажется, что он работал в нем всегда. Что же вспоминается: Экспедиция Советского фонда культуры на Валаам и беседы с отцом Владимиром (член экспедиции и будущий настоятель будущего монастыря), вечерние трапезы в гостиничных номерах разных городов (все необходимое всегда было у Юлия Григорьевича) в самом разном составе, лекция для американских студентов в Голицыне, когда знание языка с лихвой компенсировалось эрудицией, и т.д. и т.п.

В избранной им науке (общественной географии) занимался разным - позволяли способности. Был признан сообществом географов-африканистов. Стал своим в области математических методов в географии и экономике. Приобрел "квалификацию" в области географии мирового хозяйства. Стал классиком реферирования. Удивив всех коллег, приспособился к рынку. Успел поездить по миру. Многого не успел - был полон планами конференций, поездок, защит аспирантов.

Суммируя. Ушел не просто доктор географических наук и заведующий лабораторией, ушла личность. Первого заменить легко, последнюю - невозможно. Умел сделать жизнь приятней для окружающих. Кто знал его - будет помнить. Всем свойственно помнить приятное.

Сергей Артоболевский