100 лет со дня рождения Бориса Цезаревича Урланиса

Б.Ц. Урланис. Неопубликованные воспоминания

О себе - вслух: от шести до двадцати

Я появился на свет 15 августа по старому стилю (28 августа по новому стилю) 1906 года в 3 часа 30 минут в одной из комнат небольшого двухэтажного дома на Введенской улице города Киева. Она теперь называется Ратмановской.

О факте моего рождения именно в этот день и час не может быть никаких сомнений, так как у меня имеется дневник моего старшего брата Гриши, который аккуратно записывал все события семейной и общественной жизни. Ему тогда было 16 лет, и он в своем дневнике регистрировал все существенное. О моем предстоящем рождении в его дневнике имеются следующие записи: "14 августа, понедельник. Мама больна. Сильный насмарк, головная боль, колики в животе.

15 августа, вторник. Убит генерал Мин. Убит Варшавский генерал-губернатор Вонлярлярский. Убийцы скрылись.

С утра мама почувствовала себя плохо. Приближались роды. Я пошел за акушеркой. Мама сильно кричала. В 3 с половиной часа дня мама родила мальчика. Часов в 5 дал папе телеграмму в Коломну: "Родила сына. Вышли телеграфно, очень нужно".

16 августа, среда. Получили утром телеграмму от папы: "Хотя трудно, вышлю завтра. Здоровье телеграфируй".

17 августа, четверг. Днем в 4 с половиной часа получили по телеграфу 50 рублей".

Остальные записи в дневнике не имели какого-либо отношения к моему рождению, за исключением одной.

Мои родители были родом из Волынской губернии. Отец, Цезарь Лазаревич, родился в 1869 году в местечке Горошки, которое теперь называется Кутузово. Он был единственным сыном у своих родителей и потому имел привилегию при призыве на военную службу. У него было несколько сестер, о которых я знаю очень мало. Мой дед содержал в этом местечке что-то вроде корчмы или гостиницы. Отец рано пристрастился к чтению книг, которые он тайно от отца прятал на чердаке. Его отец, мой дедушка, был очень ортодоксально настроенным евреем и не желал, чтобы его единственный сын увлекался чтением русских книг. А отец был его полной противоположностью и тянулся именно к русской литературе, поэтому он вынужден был скрывать это от своего отца.

В юношеском возрасте, не получив никакого образования, отец осмелился написать то ли очерк, то ли рассказ и послать его в журнал "Родина", издававшийся, кажется, в Петербурге. Ему тогда было около 17 лет. Это его произведение было напечатано, об этом узнали все жители местечка, и он рассказывал мне, что ходил по улице при всеобщем внимании, как будто от него исходило какое-то особое сияние. Подумать только, мальчик из глухого местечка печатается в столичном журнале! Есть чему подивиться!

Через 2-3 года, т.е. в 1889 году, его познакомили с девушкой из местечка Лучики, той же губернии. Молодые люди понравились друг другу и поженились. В следующем, 1890 году родился их первенец - мальчик Гриша, о котором я уже упоминал. Затем с интервалом примерно в 2 года рождались девочки, но они все умирали в раннем детстве. Их было 4. Все последующие дети благополучно пережили детство. 6-й ребенок у моих родителей родился в 1900 году (моя сестра Люся), 7-й в 1901 году (моя сестра Женя), 8-й в 1903 году (мой брат Яша) и последним, т.е. "поскребышем" оказался я. Таким образом, мой порядковый номер является, по теперешним временам весьма высоким, и я не раз поражал студентов, когда по ходу лекции о рождаемости бывало уместно сказать им о своем порядковом номере.

Мой отец начал свою деятельность как коммивояжер по продаже швейных машин фирмы Зингер, которая в России построила свою фабрику. Отец был уездным агентом этой фирмы, и у меня сохранилась следующая печатка: "Уездный агент. Кооп. Зингер. Ц. Урланис. Горошки".
Однако он этим занимался недолго и вскоре перешел на работу по страхованию жизни в страховое общество. Он разъезжал по многим городам и уговаривал состоятельных лиц застраховать свою жизнь. Эта "аквизиторская", как тогда говорили, деятельность его привлекала своей подвижностью, поездками, разнообразием впечатлений, но доход давала весьма скромный, и он почти не вылезал из долгов. Особенно трудно стало, когда семья увеличилась в размере. Дневник моего брата изобилует сообщениями о материальных затруднениях. Они были особенно велики в те дни, когда отец был в разъездах. Оставленных им денег "на жизнь" обычно не хватало, и моя мать должна была изыскивать способы, чтобы прокормить семью. Главный способ заключался в том, чтобы брать в долг или обивать пороги папиного начальства и выпрашивать несколько рублей.

В конце 90-х годов мои родители переехали в Киев, и все остальные дети родились уже именно в этом городе. Однако отец мой не довольствовался переездом в этот большой, шумный, красивый город, живописно раскинувшийся на приднепровских холмах. Он рвался в Москву, и спустя 6-7 лет жизни в Киеве осуществил свою мечту.

13 января 1907 года мой отец и моя мать, имея на руках, кроме четырех детей, еще грудного младенца - меня, которому тогда было всего 4 месяца, решились на переезд в Москву, и пассажирский поезд с Брянского вокзала привез в первопрестольную столицу семью из семи человек. Самым дерзким в этом факте было то, что отец не имел "права жительства" в Москве и должен был отвоевывать свое право на жизнь в Москве путем "предоставления" трешек околоточным и приставам.

Когда мне было 6 лет, мой брат, который был старше меня на 16 лет, подарил каждому из своих младших братьев и сестер маленькую книжечку с черной обложкой "под кожу" для ведения дневников. Мне этот подарок и предложение вести дневник очень понравились, и я начал записывать в свою книжечку разные события личной и семейной жизни. Через 1-2 месяца записей я во всю страницу нарисовал что-то вроде диаграммы, которая графически иллюстрировала возраст всех членов нашей семьи. Самый высокий столбик - 42 года - отображал возраст отца, чуть менее высокий - возраст матери - 40 лет, затем шли столбики, показывающие возраст всех детей: старшему брату - 22 года, сестрам 12 и 11 лет, среднему брату 9 лет, и, наконец, самый маленький столбик: против графы 6 лет, показывал возраст младшего члена семьи, т.е. мой. Это было начало моего увлечения демографией…

В последующие годы мой интерес к демографии и статистике расширился и принял уже иные формы. В 1914 - 1915 годах я делал вырезки из имевшегося у нас отрывного календаря, характеризующие в виде графиков различные стороны жизни. Эти вырезки я наклеивал в специальную тетрадку с надписью "статистика". Тетрадка хранится у меня до сих пор. В ней наклеена, например, следующая картинная диаграмма: туберкулез и жилище. На этой диаграмме изображается число комнат, с одной стороны и число умерших от туберкулеза на 100 умерших от всех болезней с другой. Потом наклеена картинка, показывающая число грамотных на 1000 жителей в разных странах. Еще картинка: продолжительность жизни млекопитающих: нарисованы заяц, овца, кошка, собака, лошадь, человек, против которого поставлена цифра 50. Рядом картинная диаграмма: смертность в разных государствах. Изображены черепа различных размеров. На первом месте - Россия - 291 смерть на 10000 жителей, затем Италия, Германия, Франция. Наименьший "череп" в Норвегии - 142 человека. Упомяну еще следующую картинную диаграмму: "пьют спиртные напитки из каждых 100 человек живущих" - в углах - 84 человека (изображена большая фигура бродяги), в комнатах - 77 человек, в квартирах - 34 человека (изображена фигура интеллигента в цилиндре с тросточкой). Наклеена была мной и картинка, изображающая смертность в Англии "в классовом разрезе", как сказали бы теперь. Нарисовано 6 черепов разных размеров: самый большой характеризует уровень смертности горнорабочих, а самый маленький - смертность священников.

С годами мой интерес к этим вопросам увеличивался, так как в этой же тетрадке после вклеек из календаря идут уже графики собственного производства. Первым из них является столбиковая диаграмма с названием "сравнительная таблица плотности населения в разных странах". Вслед за ней идет круговая диаграмма, показывающая распределение людей по возрасту с разбивкой на 10-летние группы. Очевидно, что эта диаграмма была придумана именно мной, так как нигде картина распределения населения по возрасту не дается в весьма неподходящем виде круговой диаграммы. А о "возрастной пирамиде" я тогда никакого понятия не имел. На следующей странице уже приводится более "сложная" диаграмма. От базовой линии вверх в виде столбиков откладывался коэффициент рождаемости по различным странам, от той же линии вниз - столбики коэффициента смертности. За ними следуют построенные мной круговые диаграммы распределения населения России по национальностям и сословиям.

Демографией мои интересы не ограничивались, если судить по тому, что дальше в этой тетрадке нарисованы разноцветные круги, показывающие распределение всех депутатов 2-й, 3-й и 4-й Государственных дум по партийной принадлежности и по сословию. В грамоте же я в те годы был не очень силен: и писал "интелегенция", "умерают" и т.д.

Графическое изображение готовых данных меня вскоре однако перестали удовлетворять и я принялся за "самостоятельные" расчеты. В этой же тетрадке появилась страничка с надписью "Разная статистика, обработанная Борисом Урланисом". Здесь содержатся уже не только результаты, но и производившиеся мной арифметические действия на следующие темы: "на сколько человек больше женщин или мужчин в разных русских городах"; "на сколько жителей в разных русских городах приходится одна книга"; "на сколько жителей в разных странах издается книг". Все эти мои демографические и статистические увлечения относятся к 1915 и 1916 годам. Вслед за этим я вступил в период узкой "специализации" своих интересов, остановившись на изучении городов. Внимание мое привлекла купленная братом книга немецкого ученого К.Гассерта "Города", изданная в Москве в 1912 году. На титуле книги значилось: в переводе и переделке с немецкого с добавлениями Л.Д.Синицкого, а Л.Д.Синицкий был директором Коммерческого училища Московского Общества распространения коммерческого образования, куда я поступил в 1914 году и где учился до конца 1918 года, когда перешел в "91-ю школу II-ой ступени". Л.Д.Синицкий был весьма представительным мужчиной, крупный, высокий, важный; типичный директор училищ дореволюционного времени. Нам, ученикам, он казался находящимся на совершенно недоступном пьедестале, и никто из нас не решался к нему подойти. Увидев фамилию своего директора, я заинтересовался этой книгой, жадно прочел ее и после этого "заболел" городами. Меня привлекла также другая книга из библиотеки брата "Большие города, их общественное, политическое и экономическое значение". Это был сборник переведенных статей Бюхера, Майра, Зиммеля и других немецких ученых. В этой книге, изданной в Петербурге в 1905 году, мое особое внимание привлекла статья выдающегося немецкого демографа Георга Майра "Население больших городов".

Увлекшись населением городов, я задумал составить список всех больших городов, расставляя эти города по числу жителей. Вначале я решил ограничиться городами с населением свыше 200 тысяч, потом снизил "ценз" до 150, а затем - до 100 тысяч, то есть до границы, которая и теперь принята при определении категории больших городов. И вот 1917-й год, год переломный в мировой истории, у меня "ушел" на составление списков городов. Этим спискам я давал номер, писал дату их составления и следующее название: "Население городов всего мира кроме Китая". Не выходя из дома и обладая только "подручными" средствами скромной семейной библиотеки, я не имел никаких сведений о городах Китая. Большую помощь в этой работе мне оказал "Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона", на который был подписан мой отец. Этот словарь я довольно хорошо изучил, прочитал в нем изрядное количество статей, главным образом о странах, городах и выдающихся людях. Словарь прекратил свое существование на букве О, которой заканчивается ее последний, 29 том. Помню мою радость, когда на даче у дяди в Болшево обнаружил у него другой Энциклопедический словарь-"Словарь Гранат", тот самый, для которого В.И.Ленин написал статью "Карл Маркс". В этом словаре были даны более дальние по алфавиту буквы (в том числе такая важная буква как С), и это дало мне возможность уточнить и пополнить мои списки.

Свои списки городов я непрестанно совершенствовал. Многие из них у меня сохранились. Список № 6 датирован маем 1917 года, № 7 -так же маем, №8 - даты почему-то не имеет, №9 - 3 октября 1917 года, № 10 - 6 декабря 1917 года, № 11 - 29 апреля 1918 года. Этот последний список "знаменателен" тем, что в него включены китайские города. В словаре Брокгауза в статье "Китай" о городах этой страны не было никаких сведений. Подобное расширение списка оказалось возможным вследствие того, что я решил не ограничиваться источниками из небольшой семейной библиотеки, а переступить порог библиотеки Румянцевского музея, ныне библиотеки имени В.И.Ленина.

Жили мы тогда на Остоженке (ныне Метростроевская ул.) на растоянии "пешеходной доступности" от этой библиотеки. Я хорошо помню свой первый поход туда. Пришел со школьным ранцем на спине, подошел к раздевалке. Гардеробщик взглянул на меня с удивлением и отказался принять пальто. Я расплакался, так как рушились мои мечты об обладании богатствами публичной библиотеки. Очевидно, искренние слезы тронули его, и он принял от меня пальто. Я поднялся на 2-й этаж и перед моими глазами предстал огромный читальный зал Румянцевской библиотеки. Мне казалось, что он уже давно существует, и лишь впоследствии я узнал, что этот зал был открыт лишь за 3 года до моего появления в нем, а именно в 1915 году.

Я был записан читателем зала (персонал мне не чинил никаких препятствий из-за моего возраста) и начал забрасывать сотрудников кафедры подручной библиотеки читального зала своими требованиями на различные энциклопедии, в которых были бы китайские города. Таких городов было много, а сотрудников было мало, им скоро надоело таскать на кафедру толстенные тома различных энциклопедий, и один из сотрудников сказал : "мальчик, зайди за кафедру, вот тут все энциклопедии, бери себе сам, что тебе нужно". Моему восторгу не было предела. Я очутился в книжном царстве один на один со всеми энциклопедиями. Помню, что даже настолько "обнаглел", что взялся за немецкую энциклопедию, поскольку в немецком языке уже начал разбираться, получая за свои домашние работы от учительницы отметки "зер гут". Помню, что тома энциклопедий были изрядно покрыты пылью, так как на них был тогда малый спрос, а стирать с них пыль было некому. В скором времени я стал в хранилище энциклопедий, что называется "своим человеком". Персонал был очень доволен "избавлением" от моих многочисленных заказов, так как я уже не брал книги на свое место в читальном зале, а тут же у полок делал необходимые выписки. Таким образом, я получил возможность составить список городов всего мира и не писать "за исключением Китая".

В библиотеку Румянцевского музея я пришел не только за "китайскими городами". Я мечтал прочитать книгу Адны Ферри Вебера "Рост городов в XIX столетии", переведенную на русский язык А.И. Котельниковым и изданную в Петербурге в 1903 г., - на эту книгу ссылался Л.Д.Синицкий в своем предисловии к книге Гассерта. И вот, получив эту книгу по заказу в читальном зале, я с затаенным дыханием раскрыл ее страницы. Помню, что многое в ней мне было непонятно (в частности я не знал, что значит слово "структура"), но многое оказалось очень интересно, и я еще больше увлекся городами.

Список городов №11 был последним. Добившись полного охвата всех городов с населением свыше 100 тысяч жителей, я прекратил свои "изыскания". Этот листок, который сейчас лежит передо мной, начинался городами-миллионерами. Их было 25 и население в них было следующим:

Население городов в тысячах

За ними шли Осака, Калькутта, Константинополь, Бостон, Рио-де-Жанейро, Глазго, Гамбург, Ливерпуль и еще три китайских города с населением в 1 млн. человек.

Глядя теперь на этот список, я вижу, как резко изменилась численность городов только на протяжении одной моей жизни. За 60 лет Лондон по численности своего населения остался на том же уровне, население Берлина даже сократилось на 700 тысяч, население Вены уменьшилось с 2,2 млн. до 1,6 млн. Зато население многих других городов увеличилось в несколько раз. Наша Москва увеличила в 4? раза свое население, Ленинград, несмотря на все бедствия, постигшие этот город, - в 2 раза. Города США также увеличились по населению в 2-3 раза. Но что является разительным, так это рост городов вне Европы. Так, Токио, занимавший в моем списке 8-е место, переместился на первое, увеличив свое население в 5 раз. Совсем близко около него сейчас Шанхай, 2-й город мира по населению, а в моем списке он занимал 42-е место! 39-е место занимал Каир, а сейчас в нем свыше 8 млн. и он является одним из крупнейших городов мира. Ошеломляющий рост обнаружили города Латинской Америки. Мехико, занимавший у меня 81-е место, имевший население всего 471 тысяч, увеличил свое население почти в 20 раз и имеет теперь около 9 млн. Богота, столица Колумбии, которая у меня была почти в "хвосте" всего списка, имея 150 тысяч человек, теперь насчитывает около 3 млн., увеличив свое население также в 20 раз! Феноменальный рост обнаружили такие города, как столица Перу - Лима, увеличившая свое население со 140 тысяч до 2,5 млн., и Джакарта (б.Батавия), тоже увеличившая свое население со 140 тысяч до 4,5 млн., т.е. более чем в 30 раз! Скромные мало заметные города "третьего мира" превратились в огромные многолюдные центры, опередившие по населению крупнейшие города самых развитых стран!

Увлечение статистикой и демографией не заслоняли от меня всю грандиозную значимость политических перемен, которые происходили в нашей стране в этот период. Я отчетливо помню, как в предреволюционные годы все дети нашей семьи во главе со старшим братом усаживались в дальней угловой комнате нашей квартиры, доставали из потайного места книжку без обложки с текстом революционных песен, изданную еще в 1905-1907 годах, и в полголоса хором их пели. Это были "Интернационал", "Варшавянка", "Красное знамя", "Марсельеза", "Вы жертвою пали" и многие другие.

Отлично помню я дни Февральской революции и то ликование, которым был охвачен народ после отречения от престола Николая II, которого я видел еще в 1913 году на Солянке проезжавшего на автомобиле вместе с женой во время празднования 300-летия династии Романовых. Меня тогда поразило его смертельно-бледное лицо человека, напуганного опасностью покушения на его жизнь.

Мое училище, о котором я уже говорил, было "имени цесаревича Алексея", и его огромный портрет висел в большом рекреационном зале. Когда в школе стало известно о том, что Алексей уже не "цесаревич", наши учителя с радостью приняли участие в снятии его портрета.
Помню, как все надели красные бантики, и звуки Марсельезы неслись со всех сторон. Помню также выборы в Московскую Городскую Думу и списки 7 партий, выставивших своих кандидатов. Во главе большевистского списка №5 стоял М.С.Александров (Ольминский). Во главе меньшевистского списка №4 стоял председатель Московского Совета Рабочих депутатов Л.М.Хинчук, впоследствии ставший большевиком и долгое время возглавлявший Центросоюз. Во главе эсеровского списка стоял И.С.Минор, бывший каторжанин. Он был затем избран председателем новой городской Думы, т.к. эсеры получили в ней на этих выборах абсолютное большинство.

Хорошо помню лето 1917 г. Мы жили на даче в Лосиноостровском (теперь Бабушкин), тогда это было вполне дачное место. Я в то лето прочел всего Жюля Верна, полное собрание сочинений которого было в местной библиотеке. Помню, что уже тогда начались серьезные продовольственные трудности.

Летом 1917 года в Москве было сравнительно тихо. Никаких "июльских дней", подобно событиям в Петрограде, не было. Затем наступили октябрьские дни. Если в Ленинграде революция произошла в одну ночь, после штурма во главе с Антоновым-Овсеенко Зимнего дворца и ареста членов Временного правительства, то в Москве дело обстояло иначе. Начались бои солдат с юнкерами, которые продолжались пять дней. В нашем доме, как и в других домах, парадные закрывались: ни войти, ни выйти было нельзя, а в вестибюле толпились люди, жители дома, гудевшие, как пчелы в улье. Вокруг раздавался грохот снарядов, так как в 200 метрах от нашего дома был штаб военного округа. Мы перетащили свои диваны, кушетки в переднюю, так как в комнатах жить было страшно: вот-вот пушечное ядро ворвется в комнату. И, действительно, осколок снаряда залетел в ванную комнату, разбив стекло. Питались тем, что случайно осталось в квартире. Через 5 дней боев юнкера сдались, и в Москве победила власть Советов. Вскоре Советская власть утвердилась почти по всей стране, и начался новый период мировой истории.

Для меня, 11-летнего мальчика, наступивший 1918 год означал дальнейшее увлечение городами, и последний список датируется, как я уже сказал, апрелем этого года. Покончив со списком городов свыше 100 тысяч жителей, я пошел по линии расширения своего интереса к городам в историческом плане, а затем и в более широком: я задумал написать уже целую "монографию" о городах. У меня сохранился план этой "монографии".

Глава I. Положительные и отрицательные стороны городской жизни
Глава II. Предрассудки (?!) о различии города и деревни
Глава III. Причины роста городов
Глава IV. Причины гибели городов
Глава V. Условия возникновения городов
Глава VI. Общая история урбанизации населения
Глава VII. Город прошлого, настоящего и будущего
Глава VIII. Современное городское хозяйство и его проблемы

Как видно, "замахнулся" я очень широко, но, конечно, реализовать такой план мне было явно не под силу. Однако писать такую "книгу" я все же начал. У меня сохранилась школьная тетрадка с маркой на обложке "Мюр и Мерилиз".

На этой тетрадке во всю страницу написан был мною специальный "титульный лист"

БОРИС УРЛАНИС

Рост городов
Экономическое и географическое обозрение в области городского развития.
Краткое популярное изложения.

I - ое издание
Москва 1918 г.

Небезынтересно привести предисловие "от автора", которым я тогда снабдил свою "книгу".

"Нижеследующая книга не претендует на особенную новизну, так как она частью составлена из более или менее известных трудов, коих суть:

1. "Новый Энциклопедический Словарь Брокгауза и Ефрона";
   
2. Реклю. Всемирная география, изд. 1870 -1886 гг., 11 томов;
   
3. Гассерт и Синицкий. Города;
   
4. Цимерман. Путешествие по Соединенным Штатам Северной Америки в 1870 году и другие труды.

К сожалению, вследствие Великой Европейской войны 1914-1918?¹ года очень затруднились сношения между Россией и другими европейскими, а тем более неевропейскими странами. И потому сообщений о результатах переписей населения городов в эти годы поступало очень мало, и мне пришлось сообщить цифры о населении городов преимущественно довоенных годов еще потому, что война еще не кончилась, и положение городов пока не выяснено, принадлежит ли какой-нибудь город к той или иной стране. При показании данных я поместил по возможности новые сведения и, конечно, старался ставить год переписи.

В предлагаемой ниже читателю книге помещены не только цифровые данные о росте городов, но и есть сведения об общем положении городского населения, есть сведения о жилищном вопросе, сообщаются сведения о причинах разрастания и гибели городов, распределении городского населения по вероисповеданию и национальностям, также есть и о распределении населения по поясам и многие разнообразные сведения".

Борис Урланис"

Дальше следует текст I главы "Плотность населения". Всего в этой тетрадке было исписано немного страничек. Остальной собранный мною материал остался разбросанным на отдельных листочках, так что в общем "книги" у меня не получилось. Вообще, сейчас мне трудно представить себе, чем я руководствовался в этой затее. Наверно я тогда представлял себе, что все это -не более чем игра в "науку", но, очевидно, эти занятия доставляли мне большое удовольствие.

Получив доступ к книжным богатствам Румянцевской библиотеки, я смог значительно расширить список используемой литературы, который, кстати, у меня сохранился. В нем значатся, в частности, следующие книги: Янсон, "Сравнительная статистика России и западно-европейских государств"; В.Зомбарт "Современный капитализм", Бюхер "Происхождение народного хозяйства", Лихтенберг, "Современная Германия" и другие.

Я уже не удовлетворялся литературой на русском языке и в списке приведены также иностранные источники: "Статистический еженедельник Германии" и известный "Готский альманах". Брал я не только немецкие, но и французские книги, хотя французский язык знал очень плохо. У меня сохранился требовательный листок Румянцевской библиотеки от января 1919 года, в котором меня сейчас заинтересовал номер моего читательского билета - №14. Это говорит о том, что я записался в библиотеку в начале года. Читателей в эту пору было очень мало. Зал был почти пуст. Он перестал отапливаться, все читатели сидели в верхней одежде. Во всем зале было, может быть, 10-15 человек.

По сохранившимся у меня записям 1918 года видно, что я увлекался не только современностью, но и численностью населения городов в античную эпоху (Вавилон, Ниневия, Рим, Мемфис и др.), в средневековье. Так, у меня сохранился лист со списком больших городов (т.е. с населением свыше 100 тысяч) в 1500 году (Константинополь, Париж, Неаполь, Венеция, Милан, Лиссабон), в 1600 (их стало уже 14) и в 1800 году (22 города, не считая Китая). Но мое главное внимание привлекал, конечно, XIX-й век, и у меня сейчас перед глазами десятки листочков с таблицами численности населения городов в различные периоды XIX века. Особенно много таблиц по России, в которых дана динамика численности многих городов страны.

Судя по сохранившимся у меня материалам, которые теперь храню в папке под названием "Детская демография", я не ограничивался только численностью отдельных городов, но и выписывал данные по сельскому и городскому населению, подсчитывал общую численность населения в больших городах и даже превращал абсолютные величины в относительные. Так, у меня сохранилась таблица по Англии о динамике численности населения за 1801-1911 годы, причем абсолютные данные за 1801 год приняты за 100. Такая обработка показала картину роста сельского населения за 110 лет всего в 1? раза, рост Лондона более чем в 5 раз, а всех больших городов Англии в 16 раз. Все эти материалы должны были быть положены в основу задуманной мною "монографии". Для этих же целей должны были, очевидно, служить и многочисленные графики-кривые, наглядно показывающие бурный рост городов в XIX веке.

Особенно быстро росли города в США, и поэтому именно эта страна привлекла мое особенное внимание. Не закончив одну "книгу", я взялся за вторую, специально посвященную Соединенным Штатам. У меня сохранилась обложка тетрадки "Соединенные Штаты Северной Америки". II-ое издание (!), полное, начато 31-X-18 г., окончено -?! В этой тетрадке исписано 26 страниц весьма примитивного текста с большим количеством сносок, совсем как у "настоящих" книг.

Эти два "научных" начинания 12-летнего мальчика, были, в несколько ином варианте реализованы мною уже в зрелые годы. Так, вместо рукописи о Соединенных Штатах, спустя 20 лет мною была издана книга по истории американских переписей, а вместо рукописи о "росте городов" спустя 23 года я написал книгу о "Росте населения в Европе". Недаром французы говорят, что каждый любит возвращаться к предмету своей первой любви…

Отдельная тетрадка была посвящена России. Начиналась она так "Россия - одна из тех стран земного шара, где городское население наименее развито, составляя в 1915 г. относительно ничтожный % - 15,3". На стр.3 этой же тетради можно прочесть следующий текст: "Но быстрый рост русских городов, однако, не проявил ничего любопытного. Нужно помнить, что вопрос, который нас интересует - это урбанизация, и постараемся подробно рассмотреть это в высшей степени любопытное явление, когда городское население растет за счет сельского". Характеристика урбанизации как "любопытного" явления показывает всю наивность моих детских "опусов". Потом я забросил эту тему и спустя два года написал только концовку, датированную 1 мая 1920 года. Это послесловие, дышащее гневом по адресу царского самодержавия, кончается словами о том, что для него "жизнь сотен тысяч каких то мужиков ничего не значит, лишь бы его брюхо и карман были бы полны…". Критика царизма, надо сказать, несколько запоздала…

В 1919 и 1920 гг. мое увлечение демографией не ослабевало, и я составил целый разноцветный альбом диаграмм и картограмм по структуре, динамике и размещению населения, только я этих слов не знал и потому не применял. Одна из диаграмм в моем альбоме представляется мне любопытной, так как в ней делается попытка установить зависимость явлений, а именно связь % грамотности с одной стороны и % городского населения с другой. Такую диаграмму я назвал "урбанизация и культура" и дал ее в виде разделенных надвое полукругов для каждой стороны; левая часть полукруга дает графическую характеристику % городского населения, правая - % грамотности в этой же стране. Картина, надо сказать, получилась наглядная; эта попытка представить зависимость явлений графическим путем нравится мне и сейчас.

Примерно к середине 1920 года закончилось мое увлечение демографией. Очевидно, к этому времени я исчерпал все возможности своей "научной" работы в этой области и потому остыл к ней. Начался новый этап в моих научных интересах. Однако прежде чем перейти к нему, мне кажется, представляет интерес дать некоторое представление о жизни в Москве в тот период; тем более, что уже мало осталось москвичей, переживших эти годы в городе и к тому же мне что-то не попадалось в мемуарной литературе описания жизни в Москве в годы гражданской войны.

Прежде всего, следует сказать, что продовольственное положение было тяжелым. По карточкам давали очень мало, а на рынках цены было высокие, к тому же они очень быстро росли. Я тогда исчислял, что каждый год цены увеличивались примерно в 10 раз. На теперешнем языке это означает, что "инфляция" достигала 1000% в год.

Помню, что мой отец в целях улучшения продовольственного положения населения стал одним из инициаторов создания кооперативных огородов. Было организовано специальное общество, где его избрали заместителем председателя правления. Он взял на себя вербовку членов в это общество. С этой целью им было написано воззвание к населению со следующим текстом, напечатанным крупными буквами.

"Граждане!
Хлеба нет, продуктов нет!
Голод на пороге"

Дальше следовало предложение записываться в организацию "Кооперативные огороды" и указывался адрес.

Эти "прокламации" были напечатаны большим тиражом в виде плаката среднего размера. Расклейка плакатов на улицах частично была поручена мне. Это был мой первый заработок в жизни, у меня сохранилась следующая запись: "Деньги, которые я заработал с начала моего существования. Начало 1918 г. Расклеивал плакаты. 5 копеек за плакат. Потом было увеличено до 7 копеек. Всего заработал около 70 рублей. Купил на эти деньги ботинки себе". Из этого видно, что тираж плакатов был большой, если я один расклеил свыше 1000 штук. Организация кооперативных огородов имела успех и просуществовала 2-3 года. Ей предоставили специальное помещение в начале Остоженки, была организована контора с пишущей машинкой Ундервуд, избрано правление.

На протяжении 1918 года продовольственное положение Москвы продолжало ухудшаться. Становилось голодно. Я сужу об этом по записям в своем дневнике. Вот запись от 23 мая 1918 г. "Я уже давно не писал дневник. Да и что писать теперь, кроме кризисов, которые мы теперь переживаем. Тошно описывать. Сегодня утром я был очень голоден. Обед - очень голоден, ужин - очень голоден. Общий результат - очень голоден. Да я уже и не помню те незапамятные дни, когда я был основательно сыт. А вообще так бы хотел я заморозиться на время…" И еще запись от 27 июня 1918 года. "О! Жизнь! Каждый раз, когда я надеваю широкий пояс, я вижу, что он спадает… Ну что же! Это очень понятно, когда я вечно голоден (подчеркнуто мною в дневнике Б.У.). Не мудрено и совсем стану скелетом. Я уже не помню те времена, когда я был сыт. Сыт! Какое чудесное слово! Какой чудодейственной силой оно обладает. Как приятно быть сытым. Оно вдохновляет мою душу и работа легче, и приятно на сердце. При одном воспоминании о сытости, мое сердце трепещет, и хочется неудержимо мчаться куда-то, к сытости в беспредельную даль…"

Голод усиливался, и наша семья стала подумывать об отъезде из Москвы. К тому времени Москва уже начала пустеть. Население Москвы с 2 млн. в 1915 году сократилось до 1027 тыс. по переписи 1920 года.

Из 174 тысяч квартир в Москве в 1920 году более 16 тысяч стояли пустыми: в них не было ни одного жильца!² Народ разъезжался в разные края, где можно было как-то прокормиться. Мы тоже собрались ехать в городок Коротояк, где-то около Воронежа. Нас уверяли, что там хорошо с продуктами. Но в Коротояк мы не поехали, а остались в Москве, хотя с питанием становилось все хуже и хуже. Помню, что каждому из членов нашей семьи выдавался на день паек: кусочек черного хлеба весьма низкого качества.

Наступила зима 1918-1919 годов. Лифты не работали (а жили мы на 6-м этаже), центральное отопление также не работало. В нашей квартире наступил "ледниковый период". Из 5 комнат мы переехали в две, которые согревали небольшой железной печуркой: по комнатам и передней протянулись железные трубы на кухню в дымоход, предназначенный для самовара. В месте соединения труб подвешивались баночки, куда стекала жидкость, что-то вроде жидкой сажи. На этой же печурке готовили себе пищу. Например, достали где-то турнепс (что-то вроде кормовой свеклы), резали его на кусочки, клали на печку и в теплом виде ели, это было чуть ли не лакомством.

Весной 1919 года мой старший брат, сотрудничавший в газете "Экономическая жизнь", получил назначение: заведовать отделением этой газеты в Харькове. Он уехал туда, взяв с собой одного брата. В апреле 1919 года он приехал в Москву на несколько дней. Зная наше тяжелое продовольственное положение, брат задумал взять с собой в Харьков мою мать, меня и одну из сестер. В конце апреля мы сели в поезд, оставив в Москве только двух членов семьи. Уехать из Москвы в ту пору было совсем непросто. Начальником вагона был некто Гопнер, и он дал разрешение на отъезд "Урланиса с матерью", а я и сестра не были указаны. Когда Гопнер перед отъездом обходил вагон и увидел лишних пассажиров, он выразил свое неудовольствие, но все же меня с сестрой не выгнали, и после довольно долгой езды в конце апреля 1919 года оказались в Харькове. После голодной Москвы я был потрясен городом, имея в виду его продовольственное положение. Мы ежедневно обедали в ресторане гостиницы Метрополь, где и жили в отдельном номере, который до нас занимал Ю.Л.Пятаков, оставивший там, между прочим, свои сапоги. Особенное впечатление произвел на меня Благовещенский базар: нескончаемые ряды крестьянских подвод с превосходным украинским салом, с крынками молока, покрытого коричневой пенкой. Такое изобилие продуктов мне и не снилось. На улицах - Мечниковские магазины с простоквашей. Мне прямо не верилось, что я попал в такой "продовольственный рай".

Однако это продолжалось недолго. Деникинские войска начали наступление и вскоре подошли к Харькову. Мы переехали из Метрополя на Каплуновскую улицу, около Технологического института, и, поднявшись на крышу 5-этажного дома, я видел дым от орудий: фронт был уже очень близко. Надо было спешить уезжать. Брат, занимавший тогда важный пост по эвакуации Харькова, получил "теплушку", как тогда называли товарный вагон, приспособленный для перевозки людей, и мы уехали. Путь на Москву был отрезан, оставался путь на Ворожбу и через нее мы очутились в Киеве. Харьков был взят деникинскими войсками, возглавлявшимися генералом Май-Маевским.

Пробыв в Киеве всего неделю, мы вернулись в Москву, где вскоре после приезда меня постигло самое страшное несчастье в моей жизни: умерла моя мать. Смерть матери произвела на меня необыкновенно сильное впечатление, и единственное, что меня приводило в чувства, это слова одной нашей знакомой, видевшей мое ужасное состояние: "Не переживай так, Боря, ведь этот конец неизбежен для всех людей".

Смертность в те годы в Москве была высока. Об этом можно судить по следующим данным.³

Голодные годы - это как раз период, когда общий коэффициент смертности дает правильное представление об уровне смертности. В 1919 году этот коэффициент был почти в 2 раза выше довоенного. В 1920 году он уже начал снижаться, хотя продовольственное положение еще продолжало оставаться очень тяжелым. Все же приведенные данные показывают, что условия жизни москвичей в те годы хотя и были трудными, но не катастрофическими. "Сверхсмертность" в результате голодных лет в Москве измеряется лишь несколькими десятками тысяч человек. Это не идет ни в какое сравнение с блокадой Ленинграда.

Зима 1919-1920 годов была голодной и холодной. По карточкам давали мизерное количество продуктов. Приходилось подкупать на рынке, где было все очень дорого. У меня сохранилась "таблица 5. Хлеб покупаем на рынке. 5-го декабря 2 1/2 фунта за 450 руб., т.е. 180 руб. за фунт. 21 декабря 3 3/4 фунта за 575 р., т.е. 175 р. за фунт".

Меня лично выручала неизвестно кем основанная "Лига спасения детей". Эта "Лига" открывала столовые, где детей подкармливали. У меня в записной книжке тех лет сохранилась запись "Таблица II. Что в Лиге дают?" Вот некоторые из этих записей: "15 декабря (1919). Овсяная запеканка и хлеб с монпансье. 16 декабря: хлеб с медом и хлеб с салом. 17 декабря: компот из чернослива и хлеб с монпансье, 18 декабря: хлеб с ветчиной и с монпансье. 19 декабря: макароны, хлеб и пряник" и т.п. записи в другие дни. Зная, что дома у меня сидят голодные, я пытался кой-какие продукты, выдававшиеся мне, спрятать в карман, чтобы унести для своих. Но это делать нам всячески запрещалось. Нас даже иногда обыскивали!

Надо еще сказать, что супы раздавали по школам. Школьники на салазках везли большие жбаны в распределительный пункт и там получали обычно пшенные супы, которые привозили в школу и распределяли среди всех учащихся.

Кроме того, какие-то "обеды" организовывались дома. В той же записной книжке имеется таблица II. "Какие у нас обеды". Вот некоторые записи.

Бывали и "мясные" дни. Так, например:

Летом 1920 года меня на один месяц брат устроил в детскую колонию в Сокольниках, где я наслаждался пшенной кашей, обильно политой подсолнечным маслом. Я до сих пор люблю это простое блюдо.

Так вот и держались. Во всяком случае, от голода не падали, а мерзлую картошку, если она мне попадалась в супе, я есть отказывался. И все свободное время тратил на свои "демографические" изыскания". Значит были силы ходить в библиотеку, в школу и заниматься дома своим "хобби".

К середине 1920 года, несколько остыв к "демографии", я перенес свои увлечения на историю вообще и историю народных восстаний и социалистического движения, в частности. Читал книгу Инсарова (псевдоним будущего председателя Совнаркома Украины Х.Г. Раковского) "Современная Франция", книгу Эндрюза по истории США, мемуары Бебеля "Из моей жизни" (в 2 частях), Ал. Алтаева "Гарибальди", Джованьоли "Спартак" и др.

Поворот к истории привел меня к довольно любопытному приему - попытке использовать графический метод для описания политической жизни страны - Франции и Италии. Я придумал "политграмму". Она состояла в том, что вдоль всей страницы с левой стороны проводилась ось времени, а по оси Х-ов откладывался "уровень" политического направления. В середине этой "политграммы" проводилась линия, показывающая длину существования министерств, а их место определялось степенью реакционности или прогрессивности премьер-министра. Такую политграмму я составил по Франции от самого конца империи Наполеона III и до 1920 года, а по Италии от "революции 1848 года до наших дней". На этих "политграммах" стоит точная дата их изготовления - 19-20 августа 1920 года.

Построение этих "политграмм" свидетельствует о пробуждении у меня общественных интересов. Ненависть к империализму, порождающему войны, зародилась у меня давно. Веря в успехи цивилизации XX века, я никак не мог примириться с мыслью о том, что на войне люди убивают друг друга. Припоминаю свое негодование, когда, высунувшись из окна квартиры, смотрел как по Остоженке бесконечные шеренги солдат с пением "Соловей, соловей, пташечка" шли на фронт погибать на поле боя. Эти переживания детства были, вероятно, одной из причин, побудившей меня 30 лет спустя взяться за монографию о военных потерях, изданную в 1960 году и переведенную затем на 7 языков.

Кроме того, меня возмущало социальное неравенство: почему одни люди утопают в роскоши, а другие прозябают в нищете. Как можно терпеть такую несправедливость! Вот из этих настроений и возникло мое увлечение историей социалистического движения в России и за рубежом.

Примерно в это же время мой старший брат получил как-то пропуск в Кремль на заседание ВЦИК. Он предложил мне пойти с ним вместе. Я, конечно, очень обрадовался и согласился. Мне тогда не было и 14 лет, я был невысокого роста, без всяких объяснений прошел с братом через все контроли и очутился на заседании ВЦИК. Помню, тогда А.В. Луначарский делал доклад о работе Народного комиссариата просвещения. Во время его доклада в президиум с бокового входа вошел В.И.Ленин и занял крайнее место сбоку на сцене. Помню, как почувствовалось "движение зала": "Ленин пришел". Так я впервые увидел В.И.Ленина.

Затем наступил октябрь 1920 года. Мой брат в ту пору был заведующим культурно-просветительным отделом ЦК Союза рабочих и служащих кожевенного производства. На съезде этого союза 2 октября 1920 года в Малом зале Дома Союзов (теперь этот зал называется Октябрьским) он должен был делать доклад об итогах работы своего отдела.

Брат предложил пойти на съезд послушать его доклад. Мы пришли в Дом Союзов. Брат пошел в президиум. Он уже приготовился выступать, как вдруг председатель (им, кажется, был председатель ЦК Союза Капранов) объявил, что пришел В.И.Ленин и будет делать доклад о международном положении.

Когда присутствующие увидели Ленина, началась овация всего зала, не умолкавшая до тех пор, пока Владимир Ильич, показав аудитории часы, дал понять, что надо беречь время. И вот я с затаенным дыханием стал слушать речь вождя.

В.И.Ленин произнес большую речь, в которой обрисовал роль международного империализма в деле помощи белополякам. Он подробно остановился на роли созданного английскими профсоюзами "Комитета действия", на политическом значении этого Комитета. При этом мне запомнилось, что говоря о трэд-юнионах, В.И.Ленин сделал ударение на букве ю, т.е. сказал трэд-юнионы. Тогда это слово еще только входило в русский обиход, и Ленин произнес его на английский манер. Далее в своей речи Ленин сказал "Шинели и сапоги - вот самое главное, чего недостает нашим солдатам, вот из-за чего так часто срывались наступления, вполне победоносные. Вот в чем трудность, которая мешает быстрому использованию для победного наступления новых частей, которые мы имеем в достаточном числе, но которые без достаточного снабжения не могут быть сформированы и не представляют из себя сколько-нибудь боеспособных войск".⁴

После этого призыва на съезде с энтузиазмом было принято решение всемерно увеличить производство сапог для Красной Армии.

После окончания речи Ленина, я быстро подбежал к выходу и ждал появления В.И.Ленина, чтобы ближе его рассмотреть. Вскоре появился Ленин, он быстрым взглядом посмотрел на мальчика в коротких штанишках, и на этом обмене взглядами закончилась моя встреча с В.И.Лениным.

В тот же день В.И.Ленин выступал на III-ем Всероссийском съезде Российского коммунистического союза молодежи, где произнес свою знаменитую речь, посвященную задачам Союза молодежи.

Возвращаясь к своим "научным" интересам, должен сказать, что во второй половине 1920 года во мне "пробудилась" страсть к словарям. "Новый энциклопедический словарь" уже давно был моим неизменным "спутником". Но я задумал создать свою собственную "энциклопедию", посвященную только социализму. И вот в какой-то день у меня "родилась" идея создать "МАСОЭН", что означало "Малая социалистическая энциклопедия". Задача этой энциклопедии - дать в алфавитном порядке все сведения, относящиеся к социалистическому движению. Надо сказать, что такого энциклопедического словаря на русском языке действительно не было. Лишь впоследствии я узнал, что "социалистическая энциклопедия" издана была в Париже на французском языке под редакцией Компер-Мореля. Для реализации поставленной цели я составил словарик, завел картотеку всех слов и заносил туда все сведения, которые я добывал из книг, периодической печати и других источников. Помню, что много материала я извлекал из журнала "Коммунистический Интернационал", дававшего обширную информацию о работе социалистических и коммунистических партий многих стран. В картотеку я записывал все биографические сведения о деятелях международного рабочего движения, все данные об итогах выборов в парламент в различных странах, о числе членов партий и многое другое. В этой картотеке у меня было более тысячи карточек. После того, как было собрано много материала, я приступил к составлению "энциклопедии". Начал с буквы А. На эту букву у меня были написаны статьи - "Аванти", "Австрия", "Адлер Виктор", "Аксельрод П.Б.", "Александров М.С." (Ольминский)", "Алексеев Петр", "Андреев А.А.", "Анфантен", "Апрельская конференция РСДРП", "Аптекман О.В.", "Арну А.", "Артем (Сергеев Ф.А.)" и многие другие, которых я уже не помню. Закончив А, перешел к букве Б: "Бабеф, Балмашев, Барбес, Бауман, Бебель, Бельгия, Болгария… Б мне закончить не удалось и вот почему.

К нам на квартиру часто заходили лекторы, которых брат по своей работе в ЦК Союза кожевников приглашал для чтения лекций на фабриках и заводах. Среди них, между прочим, был А.А.Трояновский, впоследствии видный советский дипломат, и некоторые другие. Как-то зашел и лектор Н.Н.Авдеев, с которым брат меня познакомил. Н.Н.Авдеев долго пробыл у нас, рассказывая о страшных событиях последних лет. Оказывается, в конце 1919 года он и его жена были видными деятелями большевистского подполья в Тюмени. В марте 1919 года они были схвачены колчаковцами и вместе с тремя другими большевиками расстреляны на Базарной площади города. Вот как он сам описывает это: "После расстрела раздался возглас: "Кто-то из них жив, надо добивать их штыками…" Вдруг удар штыком в спину возле позвоночника… Я лежал на боку, и штык не пронзил меня насквозь, а нанес мне рану вниз по спине. Было больно, но не очень… Даже стало несколько легче, чем было до этого… Очевидно, штыком солдат вытолкнул пулю, засевшую у меня в позвоночнике". Николай Николаевич, у которого хватило сил добраться до своей квартиры, постепенно оправился. Жена его, Ольга Дилевская, тогда умерла от пулевых ранений на этой же площади. На следующий день "ночные сторожа донесли властям, что на Базарной площади находится 4 трупа, а было 5: один "труп" ушел". Это и был Н.Н.Авдеев. Сейчас я это пишу по его собственным воспоминаниям о своем расстреле, опубликованным в "Молодой Гвардии"⁵, но более подробно я об этом слышал в вечер нашего знакомства из его собственных уст. Оправившись от ран, полученных при расстреле, он переехал в Москву и был приглашен на работу в ЦК партии. Конечно, его организм был подорван этими страшными событиями. Позднее я узнал, что он не мог долго ходить по улице, страдал одышкой, часто останавливался. Через несколько лет жизни в Москве Н.Н.Авдеев скончался.

Проведя у нас вечер, Н.Н.Авдеев обратил внимание на картотеку моей МАСОЭН. Я ему рассказал свои замыслы написать такую энциклопедию. Он почитал отдельные карточки, это были материалы для написания статей, очень заинтересовался ими. И тут же пригласил меня перейти на работу в ЦКРКП(б), в отдел по изучению истории партии и Октябрьской революции. Такая комиссия была учреждена решением Совнаркома в 1920 г., а в 1921 г она перешла в ЦКРКП(б) на правах его отдела. В этом отделе Н.Н.Авдеев работал в качестве научного сотрудника.

В то время я уже начал свою трудовую жизнь в канцелярии учебной части Главной военной школы физкультурного образования трудящихся. Эта Школа помещалась рядом с домом, в котором мы жили. Я поступил туда на работу 29 марта 1921 года по предложению моего учителя физики Г.Х.Кекчеева. В этой Школе Г.Х.Кекчеев работал заведующим Научно-экспериментальным кабинетом (НЭК), изучая различные медицинские показатели спортсменов. Г.Х.Кекчеев был очаровательным, эрудированным и остроумным человеком. Позднее, когда он стал уже видным профессором, членом корреспондентом Академии педагогических наук, членом Правления Дома ученых, мы с ним тесно соприкасались по совместной работе в Доме ученых, где он руководил секцией Организации труда ученых. Как-то на школьных занятиях он спросил меня, хочу ли я поступить на службу в Школу физкультурного образования. Так как она была рядом с нашим домом и так как ее сотрудникам полагался так называемый "фронтовой" паек (т.е. 2 фунта хлеба в день и еще различные продукты) я согласился и стал ходить на службу. Таким образом, я стал в 14 лет, можно сказать "кормильцем" семьи. Работа была очень противная: линовал тетрадки для записи учебной работы спортсменов по всем видам спорта, диктовал машинисткам и выполнял всякую другую канцелярскую работу. В свободное на работе время я старался тайком читать книги. Помню, как-то начальник канцелярии меня "накрыл" на этом деле, схватив со стола, за которым я сидел, книгу П.П.Маслова "Экономические причины мировой войны", с презрением бросил мне ее обратно, ограничившись замечанием: "читал бы уже что-нибудь стоящее, а не эту дребедень". Я работал по 6 часов в день, в то время как будучи подростком, имел право работать 4 часа, но этой "льготой" решил не пользоваться, хотя 6 часов длились, казалось, бесконечно долго. Я только ждал конца рабочего дня, чтобы сорваться с места и взбежать на 6-й этаж - взяться за свою "МАСОЭН" - занятие, которое мне доставляло огромное удовольствие. В конце 1921 года Школа физкультурного образования переехала в Казарменный переулок (около Покровских казарм). Трамваев не было, а пешком туда идти было довольно далеко (более 40 минут). Трамваи в ту пору шли, главным образом, в летние месяцы, так как зимой некому было очищать улицы от снега. Об интенсивности работы трамваев в эти годы в Москве говорят следующие цифры о количестве перевезенных пассажиров (см. указанный выше ежегодник, стр.234).

Таким образом, в 1920 году объем пассажирских перевозок по сравнению с 1916 годом сократился в 16 раз, в 1921 г. в 14 раз!

Предложение Н.Н.Авдеева меня вполне устраивало. Самое главное - то, что работа предстояла интересная, паек был не хуже, а лучше, идти было недалеко (ЦК РКП помещался тогда на Воздвиженке, теперь проспект Калинина, в доме, где сейчас помещается Институт теории и истории архитектуры и Музей архитектуры), а наш отдел был размещен совсем близко, в Крестовоздвиженском переулке, в доме рядом с библиотекой Румянцевского музея. В этом небольшом доме был размещен архив б. Министерства Иностранных дел. Ходьбы мне до него из дому было минут 10-12.

Оформление было осуществлено очень быстро и 16 января 1922 я впервые пришел на работу в ЦК РКП(б) в должности научного сотрудника. Предварительно снялся в черной рубашке с закрытым воротом в фотографии ЦК партии, получил пропуск и приступил к совершенно новой, на этот раз уже "всамделишной" научной деятельности. Итак, пятнадцати лет я стал научным сотрудником, и сейчас, на склоне лет своих, продолжаю быть в том же "звании".

Вскоре я записался в библиотеку Социалистической академии. Библиотека помещалась в 3 минутах ходьбы от моей работы. Эта библиотека вообще в моей жизни сыграла большую роль, она стала для меня вторым домом. Я примерно прикинул, что в ней я провел больше времени, чем дома (если, конечно, считать только время "бдения"). Удивительно хороший коллектив там подобрался - и в читальном зале, и в кабинетах, и в справочном бюро. Помню, как заказанные мною книги приносились прямо к моему столу. В этой библиотеке я чувствовал себя совсем по-семейному. Не то, что в Ленинской библиотеке, где при входе ждет тебя милиционер!

В Истпарте пришлось работать в маленькой, темной комнате над различными, плохо напечатаными материалами, и я быстро испортил зрение, перейдя на пенсне, а затем на очки, которые с тех пор и не снимаю. Потом мы перешли в одну большую комнату, в которой находился, пожалуй, весь Истпарт. В этой же комнате работала А.И.Елизарова, сестра В.И.Ленина, с которой я тогда познакомился. Помню, как-то позвав меня, шутливо сказала: "товарищ Урланис, на вас смотрит вся Европа!" "Что же такое случилось?" - спросил я. "Дело в том,- сказала она, - что т. Волковичер (сотрудник наш) заболел, лежит один в Лоскутной гостинице, и ему нужно отнести пирожки". Я, конечно, принял это поручение и выполнил его.

Возглявлял Истпарт М.С.Ольминский, носивший седую большую бороду, казавшийся мне совсем старым человеком, хотя ему не было тогда и 60 лет. Заместителем его был П.Н.Лепешинский, с которым мне часто приходилось иметь дело. Помню, что в 1923 году я ему послал письмо (почему-то я не решался поговорить с ним лично) с предложением отметить 40-летие со времени организации "Группы Освобождения труда". Он меня вызвал, и мы с ним поговорили на эту тему. Уже много лет спустя мне приходилось с ним не раз встречаться. Однажды я был у него дома. Он жил тогда в Доме Правительства у Каменного моста, ныне ул. Серафимовича. Помню, что у него в кабинете, тут же у стола, было рассыпано пшено, которое клевали маленькие цыплята. "Приятно, когда видишь молодую жизнь", - сказал он мне в ответ на мой удивленный взгляд. Пантелеймон Николаевич был приветливым, мягким, сердечным человеком. Его жена, Ольга Борисовна, дожившая до глубокой старости, увлекалась биологией и изучала влияние различных факторов на продолжительность жизни человека. За свои работы она получила Государственную премию. Лепешинский находясь в свое время в эмиграции, очень дружил с В.И.Лениным. Он написал увлекательные, интересные воспоминания, которые были опубликованы в 1923 году под названием "На повороте". В этих воспоминаниях были напечатаны его замечательные карикатуры из партийной жизни времен Швейцарской эмиграции. К сожалению, эти воспоминания были затем переизданы в сокращенном виде и без его рисунков.

К нам заходило много разных людей, расписывающихся в специальной книге при входе. Помню, однажды зашел Л.Г.Дейч, один из основателей Группы Освобождения труда. Он был уже совсем старым. У нас в библиотеке брата была книга его воспоминаний под названием "За полвека". Я тогда удивлялся: как это долго живут некоторые люди.

В Истпарте мне пришлось познакомиться с интересными материалами. Например, с оригиналами дневников Николая II - тетрадки средних размеров (с вклеенными туда фотографиями) были заполнены весьма примитивным описанием быта "августейшего монарха".

Задачей нашей группы была подготовка хроники событий 1917 года. Мы разделили между собой месяцы этого года: мне поручили сентябрь. Я должен был изучить все газеты за этот месяц и составить хронику событий именно за этот месяц. Работа слишком разрослась, и от опубликования ее было решено воздержаться. Была издана только небольшая книжка В.В.Максакова и Н.В.Нелидова "Хроники революции", в которой и были использованы материалы нашей группы.

В целом Истпарт работал очень продуктивно. Ежемесячно с 1921 года выходил журнал "Пролетарская революция", в котором печатались воспоминания о дореволюционной деятельности и гражданской войне. Кроме того, печатались отдельные книги бывших подпольщиков. В общем, литературная "продукция" была очень велика.

Весной 1923 года меня вызвал к себе Лепешинский и говорит: "тов. Урланис, Вы будете у нас красным купцом. Вот скоро начинается XII съезд партии, поручаем Вам продавать на съезде литературу Истпарта. Я согласился. Мне выдали постоянный пропуск в Кремль, там выделили комнату для склада всей литературы Истпарта. Тут же в коридоре этого, кажется, б. Кавалерского корпуса, были квартиры видных деятелей. Помню, например, на двери одной из комнат была прикреплена карточка: Ян Эрнестович Рудзутак. В 1923-24 ггодах он был секретарем ЦК РКБ.

17 апреля открылся съезд. Перед самым входом в коридор, который вел в зал заседаний съезда, я расположился на большом столе, разложив там книги и журналы, изданные Истпартом. Надо было видеть, какой огромный интерес делегаты съезда проявили к этой литературе! Мой стол был плотно окружен делегатами. Я еле справлялся с продажей книг и журналов, и второпях, а также и по молодости лет, изрядно просчитался в деньгах. Выяснилось, что литературы мне на складе выдали на значительно большую сумму, чем я собрал денег. Да это и не удивительно: в такой огромной суматохе, образовавшейся вокруг меня, я не мог правильно сосчитать требующуюся сумму и, наверно, ошибался определяя стоимость и давая сдачу. Энтузиазм делегатов вполне понятен: им очень интересно было прочитать о подпольной деятельности, своей собственной и товарищей, ведь она велась ими всего за 6-7 лет до съезда.

Заканчивая воспоминания о работе в Истпарте, я хочу отметить еще такой факт. Заработную плату научные сотрудники получали разную. Это вызвало недовольство сотрудников, получающих более высокую зарплату, и они решили складывать зарплату всех вместе и делить поровну, чтобы не было никакой разницы. Этот факт характеризует моральный уровень сотрудников.

Летом 1923 года я покинул Истпарт, так как надо было поступать в вуз. Школу я кончил в 1922 году, по возрасту я не мог стать тогда студентом и поэтому поступил на вечерние подготовительные курсы при МГУ, нам обещали по окончании этих курсов принимать в Университет без экзаменов. Но потом это постановление было отменено, и нужно было готовиться к экзаменам.

Предо мной стал вопрос: куда поступать? Я узнал, что в МГУ на факультете общественных наук имеется статистическое отделение. Туда принимали по командировкам. Моя семья еще до революции был знакома с А.Л.Вайнштейном. Он был математиком по образованию, но после революции стал работать по статистике и быстро занял довольно видное положение. Вот он и дал мне рекомендательное письмо к П.А.Вихляеву, который тогда был членом коллегии ЦСУ СССР и заведовал отделом учебных заведений. По письму Вайнштейна я пришел на Спасопесковскую площадь, д.8, познакомился с Вихляевым, он дал мне командировку в Статистическое отделение МГУ, и я подал туда заявление. Одновременно я подал заявление о приеме в Институт народного хозяйства имени Плеханова. Тогда это разрешалось делать, так как документы принимались и в копиях.

31-го августа 1923 года держал испытания в МГУ. Запись в дневнике: "Как будто бы благополучно". Потом приписка: "Да, очень благополучно". А через несколько дней держал экзамен в Плехановке. Там нужно было сдавать по математике, физике и литературе. По физике чуть-чуть не "завалился": помню, что плохо знал формулу колебания маятника. Но преподаватель все-таки после своих колебаний решил меня пропустить. Таким образом, я был принят в два вуза одновременно, но предпочел, конечно, Университет, куда и был зачислен 17 сентября. Я стал студентом и только тогда почувствовал себя взрослым.

Статистическое отделение Факультета общественных наук было организовано за год до моего поступления, в 1922 году. Осенью 1922 года на это отделение была принята первая небольшая группа студентов.

Из их числа выдвинулся В.И.Вейц, который много сделал для создания энергетической статистики и в 25 лет стал профессором, а в 28 лет членом-корреспондентом АН СССР. Он был одним из основателей научно-исследовательского Энергетического института АН СССР и в 1942 году стал лауреатом Государственной премии. Из этого же выпуска следует отметить очень рано скончавшегося Л.С.Ципкина, который был заместителем заведующего сектором промышленной статистики ЦСУ СССР.

В 1923 году прием увеличился, и было принято уже около 50 человек. Специальности были две: цикл промышленной статистики и цикл сельскохозяйственной статистики. Я пошел на промышленную, сожалея, что нет демографического цикла. Позже статистическое отделение ФОНа было ликвидировано, передано в Плехановский институт, где организовали специальный факультет, а еще позднее этот факультет был преобразован в Московский институт народнохозяйственного учета, переименованный потом в Московский экономико-статистический институт, существующий и поныне.

О перечне предметов, преподававшихся в Университете, можно получить полное представление по моему диплому. Там указаны следующие предметы: история социализма в России, государственное устройство, история империализма, теория статистики, английский язык, мировое хозяйство, экономическая география, наука о финансах, хозяйственная статистика, промышленная статистика, организация фабрично-заводских предприятий, товароведение, технология, история ВКП (б). Почему-то пропущена политическая экономия, которую преподавал Ш.М. Дволайцкий, пришедший на смену А.А.Богданову. Я очень сожалел, что не придется слушать лекции Богданова, научные заслуги которого мне были хорошо известны. К тому же я очень увлекался его фантастическими романами "Красная Звезда" и "Инженер Мэнни".

Из профессоров, читавших нам лекции, мне нравились лишь некоторые. Так, историю социализма в России блестяще читал Б.И.Горев. Коммунистическая (б. Богословская) аудитория во время его лекций была набита народом. Он читал лекции с большим подъемом, обнаруживая огромную эрудицию. Его лекции я посещал регулярно. Тогда у студентов было свободное расписание: каждый посещал лекции по своему желанию. Только на семинарах была регистрация присутствия студентов.

С интересом я посещал лекции проф. П.П. Гензеля по финансовой науке. Он мне также дал много нового. Помню, на лекции он жаловался на низкий уровень его заработной платы по сравнению с тем, что он получал до революции. Впоследствии Гензель уехал читать лекции в Оксфордский университет в Англии, где и остался. Уже в 40-х годах в одном американском экономическом журнале мне попался его краткий отзыв на одну из моих книг.

Увлекательно читал лекции О.А. Ерманский по научной организации труда. Помню, как он рекомендовал резко различать интенсивность труда и производительность труда, а то и другое вместе называл "успешность труда". О.А. Ерманский давал много живых примеров, а это нравилось студентам.

Экономическую географию читал проф. Н.П. Огановский, автор книги "Закономерности аграрной эволюции", изданной до революции. Его я слушал редко, так как он не смог заинтересовать студентов своим предметом.

Курс мирового хозяйства читал М.Н. Спектатор. В его лекциях часто встречались ошибки с точки зрения правильности русского языка, так как лектор значительную часть жизни провел за рубежом.

Государственное устройство читал Магеровский. Его лекции я посещал редко.

Хозяйственную статистику читала М.Н.Смит-Фалькнер. Ее лекции я тоже посещал редко, так как на них было довольно скучно. М.Н.Смит имеет большие заслуги в деле развития советской статистики. Я лично много почерпнул для себя из ее трудов. Умерла она в глубокой старости, дожив до 90 лет.

Теорию статистики читал П.А. Вихляев. Этот самый важный предмет с точки зрения профиля я также посещал не очень аккуратно, хотя на меня произвел впечатление приводившийся им классический пример с урнами белых и черных шаров, бросанием монеты, падением "орла и решки" и т.д. Однако, всю прелесть, и сказал бы даже, обаяние закона больших чисел я после его лекций не почувствовал. Это произошло несколькими годами позже, во время чтения книги В.Г. Воблого "Статистика". Именно тогда меня, можно сказать, "осенило", и я прямо-таки был потрясен возможностью вскрывать закономерности явлений на основе массовых наблюдений. Три года обучения статистике в Университете не смогли сделать то, что я получил за три минуты чтения книги украинского академика-статистика!

Курс "Элементы высшей математики" читал Б.С. Ястремский. От него я впервые узнал, что В.И.Ленин много сделал для совершенствования теории статистики. Вообще же свой курс Б.С. Ястремский читал вполне квалифицированно, но совершенно не учитывал уровень математических знаний студентов. Я лично очень плохо усваивал преподносимый им материал. Он прямо, можно сказать, огорошил студентов бесконечным количеством различных функций, давая на лекциях громоздкие формулы, которые потом мне ни разу не оказались нужными во всей моей последующей деятельности. Он, например, много внимания уделял тригонометрическим функциям, трансцендентным функциям, строке Тейлора и ее частному случаю - строке Маклорена - все это было для нас очень трудноусвояемым материалом. Надо учесть, что и в элементарной математике студенты тогда были очень слабо подготовлены: многие из них кончили рабфаки, где преподавание математики было очень сокращенным, а те, кто кончил среднюю школу, как я, во время занятий больше были в то время озабочены тем, как избавиться от чувства голода, чем тем, чтобы разобраться в алгебре. Мне, кстати сказать, особенно не повезло в этом отношении, так как в школе, где я учился, был очень симпатичный, добрый преподаватель математики, у которого можно было почти совсем не учиться! Конечно, такая доброта кроме вреда для учащегося ничего не может дать. Это дало мне повод уже много позднее написать в стенгазете МГУ статью под названием "Строгий педагог - друг студента". Либерализм преподавателя несет в себе большую опасность, это надо помнить всем молодым педагогам.

Трудность изложения материала, подававшегося Б.С. Ястремским, привела к тому, что в студенческие годы я не понял основных идей дифференциального и интегрального исчисления, красота которых открылась для меня уже после окончания Университета.

Вообще же надо сказать, что Б.С.Ястремский сыграл большую роль в развитии советской математической статистики. Он предложил способ сглаживания динамических рядов скользящими отрезками парабол. Этот способ в математической науке носит его имя. Позже я с ним познакомился ближе, он многие годы был моим соседом за столом президиума Статистической секции Московского Дома ученых. Я как-то был у него на квартире и заснял на киноленту, как он вертит ручку арифмометра, как он угощает гостей за столом и еще какие-то сценки. Он был большим "поклонником" закона нормального распределения, применяя и трактуя его с позиций диалектического материализма. Умер он в возрасте 85 лет.

Семинар по теории статистики вел П.А.Вихляев. Он нам раздал различные ряды распределения, на основе которых мы должны были исчислять разные величины: средние арифметические, моды, среднее квадратическое отклонение и др. Мне, например, был дан ряд распределения подростков женского пола, занятых в обработке шелка, по величине дневного заработка в июне 1914 года. Мы все честно корпели над вычислением всех этих статистических величин, но делали это, большей частью, совершенно механически, формально, не вдумываясь в логический смысл производимых операций и полученных результатов. Даже корреляция, которой мы также, конечно, занимались, не произвела на меня никакого впечатления: я попросту совершенно ее не понял, и воспринимал лишь как набор каких-то арифметических операций, не отдавая себе отчет в их логическом смысле. Все очаровательное великолепие этого раздела теории статистики было предо мной закрыто. Это приходится говорить потому, что будучи на статистическом отделении ФОНа МГУ, статистике я не научился. Вся прелесть этой науки, к которой я, как уже указывал, чувствовал тяготение с детства, была постигнута мной только в порядке самостоятельного изучения предмета уже после того, как я стал обладателем диплома о высшем статистическом образовании.

П.А. Вихляев был весь седой и с большой седой бородой: он казался совсем старым, а ему было тогда всего 55 лет.

До революции он был видным земским статистиком и на протяжении 10 лет руководил статистическим отделом Московского губернского земства. После революции он, занявшись теорией статистики, опубликовал учебник "Очерки теории статистики", выдержавший три издания. Умер он в возрасте 58 лет. В последние годы своей жизни он руководил кафедрой статистики в Сельскохозяйственной Академии имени Тимирязева.

Семинар по экономике промышленности вел у нас А.М. Гинзбург, занимавший тогда крупный пост в ВСНХ. До революции он под псевдонимом Наумов издал книгу о рабочих бюджетах. Студенты делали доклады на разные темы, а затем было их обсуждение. При обсуждении докладов я всегда молчал, "как рыба". Не хватало смелости для выступлений. Сам доклады делать я любил и готовился к ним основательно. Помню, на семинаре А.М.Гинзбурга у меня был доклад на тему "Синдикаты и тресты". Кончив доклад, я резюмировал: "Короче говоря, организация синдикатов - это есть борьба за сбыт". "Короче говоря и неправильно говоря", - подал реплику А.М.Гинзбург и дал затем критику моего доклада.

Семинар по историческому материализму вел Милонов, молодой способный философ. На занятиях по историческому материализму у нас часто развертывались оживленные дискуссии.
Я в них участия не принимал, предпочитая задавать вопросы в письменной форме. У меня сохранилась записка с перечнем вопросов:

1. Почему Дарвин был религиозен?
   
2. Могут ли сторонники идеализма быть атеистами?
   
3. Пример перехода количества в качество среди органической природы.
   
4. Как совместить дарвинизм с теорией скачкообразных изменений?

Эти вопросы в известной степени характеризуют уровень и направление интересов молодых людей того времени.

Темой своего доклада по историческому материализму я избрал "Роль личности в истории". К изучению этого вопроса, который меня интересовал уже давно, я подошел серьезно, перечитал много литературы и, как мне кажется, сделал неплохой доклад, если судить по тем материалам, которые у меня сохранились. Я пришел тогда к выводу о четырех позициях в вопросе о роли личности. Первая - это школа Карлейля, исходившая из того, что "великие люди - единственный фактор исторического прогресса", вторая позиция - фаталистическая, сводящаяся к полному отрицанию роли великих людей, третья позиция - "платформа буржуазной философии", согласно которой "великие люди - гегемоны человеческой истории" и четвертая позиция - "платформа исторического материализма", исходящая из того, что решающим фактором является "развитие производительных сил и условия эпохи". В качестве исторических иллюстраций я взял Наполеона, Лютера, Бисмарка, Мирабо и Ленина. После этого всего в моем плане доклада шли выводы, в которых была показана справедливость марксистской точки зрения. Этот доклад позволил мне уяснить историческую роль великих людей: великие люди, безусловно, играют роль, но не решающую, которая принадлежит общему характеру закономерностей исторического процесса. Закончил я свой доклад следующей цитатой из Плеханова: "Великий человек велик не тем, что его личные особенности придают индивидуальную физиономию великим историческим событиям, а тем, что у него есть особенности, делающие его наиболее способным для служения великим общественным нуждам своего времени".

Теперь я припоминаю, что эту тему я избрал потому, что в юности увлекался биографиями великих людей. В библиотеке брата было около 80 книжек из известной биографической библиотеки издателя Павленкова "Жизнь замечательных людей". Я их почти все перечитал, а затем и сам вздумал писать биографии. Примерно в 1920 году я написал биографии Наполеона, Лютера, Гарибальди, Леонардо да Винчи. Материалы для таких биографий у меня были очень скудные, и, разумеется, дальше самых примитивных компиляций я не пошел.

По экономической политике вел занятия неизвестно откуда взявшийся Зоннеештраль-Пискорский. На его семинаре я делал доклад о протекционизме и фритредерстве, главный образом, опираясь на Шапошникова.

Значительно больший след оставил у меня семинар по статистике труда, который вел А.Г. Рашин. На этом семинаре я делал большой доклад об индексах стоимости жизни. Этого рода индексы уже давно были предметом моего интереса. Впервые я их применил на практике в 1920 году, когда знаменитый окулист академик М.И.Авербах делал мне операцию от астигматизма. Почему-то эта операция стоила немалых денег, которые заплатил за меня мой брат. Я помню, что обещал ему возместить расходы, переведя стоимость операции по индексу рыночной стоимости хлеба. Конечно, этот расчет имел чисто символическое значение, и я вспомнил о нем лишь как о примере применения индекса.

На его книгу "Население России за 100 лет" я опубликовал рецензию, в которой отмечал положительные и отрицательные стороны работы. Надо сказать, что он был превосходным знатоком статистической истории русского рабочего класса и автором трудов на эту тему.

Совсем недавно мне довелось снова вспомнить о нем, когда по просьбе редакции написал его биографию для энциклопедического словаря политэкономии.

Семинар по экономической статистике вел у нас Я.С.Улицкий. М.Н.Смит представила его нам как ученика Р.М. Орженцкого, видного статистика, но некоторых студентов эта характеристика не убедила и они перебежали в семинар В.Г.Громана, который тогда имел большое имя. Я же остался "верен" Я.С.Улицкому, и не жалею. Мы с ним потом стали большими друзьями. Он был человек очень широких и оригинальных мыслей. Помню, он мне как-то сказал: "Знаете, что важнее всего для человека: умение ценить простые вещи!". Он же мне говорил о проблеме поколения, критически излагал взгляд о том, что "нас эксплуатируют внуки". Именно под влиянием Улицкого, я написал книгу "История одного поколения" и в предисловии отметил роль Я.С.Улицкого. Интересно отметить, что Я.С.Улицкий был прекрасным знатоком музыки. Еще в возрасте 25 лет он опубликовал статью: "О песенном творчестве детей", а незадолго до смерти написал популярную книгу "Что надо каждому знать о музыке". Умер он в 1956 году в возрасте 65 лет.

Промышленную статистику вел В.Е. Варзар, "отец" русской промышленной статистики, руководитель промышленных переписей 1900 и 1908 годов. Он уже тогда был стар (ему было 75) и вел занятия довольно вяло. На его семинаре я "спасался" от скуки тем, что тайком и бесшумно лузгал семечки. Я их часто покупал у крестьянок на улице, мне это было вполне по средствам (1 коп.- стакан), и я не гнушался развлекаться этим занятием. Промышленная статистика меня тогда совершенно не интересовала, и я даже не помню темы своего доклада.

Наши семинарские занятия часто проходили на ул.Герцена в помещении б. Хоровой Академии. Там же помещался Статистический кабинет, возглавлявшийся Н.А. Свавицким. Он и его жена, З.М. Твердова-Свавицкая, были превосходными знатоками земской статистики. В статистическом кабинете МГУ была собрана большая коллекция земско-статистических трудов. С Н.А. Свавицким я тоже познакомился ближе, часто встречал его в библиотеке Социалистической Академии. Участвуя в молодости в революционном движении, он оказался в тюрьме, где заболел туберкулезом. Он так и не вылечился, часто кашлял и умер от туберкулеза в 1963 году, в возрасте 57 лет. Его жена, Зинаида Михайловна, в календарный день его смерти регулярно устраивала поминки, на которых я неизменно бывал. У нее была большая библиотека, которую она завещала Московскому экономико-статистическому институту. Много позднее я привлек З.М. Свавицкую к ведению практических занятий по теории статистики на экономическом факультете МГУ, и она, руководя производственной практикой студентов, ставила интересные обследования о зависимости производительности труда от возраста работниц.

Первый год пребывания в Университете был омрачен смертью Ленина. Помню жестокую морозную ночь, когда мы стояли в очереди в Колонный Зал на Моховой улице, уходя иногда погреться в вестибюле Университета. Несмотря на огромные массы людей, порядок был полный, и очередь шла очень организованно. В глубоком молчании проходили люди мимо гроба, утопавшего в цветах. Глядя на В.И.Ленина, я вспоминал как только за три с половиной года до этого обменялся с ним взглядом…

Вспоминая студенческие годы, хочу отметить мое увлечение шахматами. Был организован турнир на звание чемпиона МГУ. В составе его были 10 лучших игроков, в том числе 9 математиков и среди них я - гуманитарий. В турнире я отличился тем, что выиграл партию у тогдашнего чемпиона МГУ Костюка и, вследствие этого, чемпионом по шахматам в Университете стал Я.И.Лукомский, впоследствии мой друг и превосходный знаток математической статистики. Он является автором классических работ по теории корреляции. Его ранняя смерть от инсульта в возрасте 54 лет - огромная потеря для советской математической статистики.

Говоря о шахматах, хочу упомянуть о Московском Международном турнире 1925 года. Помню, он проходил в Метрополе, по углам в зале игрались партии, и около них обычно бывала небольшая группа зрителей. Как это не похоже на теперешние турниры, когда зрители оттиснуты на далекое расстояние от участников! Помню, как при мне проходила замечательная партия советского шахматиста Верлинского с Капабланкой: Верлинский предложил интересную жертву - ферзя и выиграл партию. Осуществилась мечта его жизни: победить чемпиона мира!

С другим участником турнира, гроссмейстером С.Г.Тартаковером, представляющим Францию, мне удалось сыграть в сеансе одновременной игры. Это было в Белом зале Дома ученых в том же 1925 году. В этом сеансе Тартаковер вынужден был мне сдать партию за 1 ход до мата. Кроме меня в сеансе выиграл партию еще один человек (если не ошибаюсь, это была будущая чемпионка мира среди женщин Ольга Рубцова).

Студенты, принятые на статистическое отделение ФОНа МГУ в 1923 году, были довольно разнородны по своему составу, прежде всего с точки зрения возраста. Самыми старшими были Ф.Ф.Федоров и М.Т.Гольцман. Самыми молодыми - тройка представителей 1906 года рождения. Это были А.Я.Боярский, Т.С.Хачатуров и я.

С А.Я.Боярским на I курсе мы часто сидели рядом на лекциях и иногда возвращались вместе после занятий. Мы шли домой пешком до того места, где Ленивка "впадает" в Волхонку, там он поворачивал на Каменный мост, а я продолжал свой путь по Волхонке к Остоженке, на которой прожил с 1914 по 1963 год в одной и той же квартире. А.Я.Боярский уже тогда выделялся среди студентов. Он получил хорошее математическое образование, так как его учителем был П.П.Шушерин, впоследствии ставший соавтором его учебника по демографической статистике. Хорошее знание математики ему очень помогло усваивать излагавшиеся на лекциях Б.С.Ястремского материалы. Но он разбирался и в нематематических вопросах. Например, помню, как он спросил на занятиях педагога: как бюджет Наркомата путей сообщения проходит по Госбюджету - в виде брутто или в виде нетто, т.е. в виде чистой прибыли. Я подумал тогда: вот как студенты разбираются в вопросах! На первом курсе он был очень маленького роста, а на втором и третьем сразу вырос и вместе с физическим весом увеличился вес и в общественном смысле. Уже вскоре после окончания Университета, будучи еще совсем молодым, он опубликовал в журнале "Вестник Статистики" (1928 г., книга 3) большую статью "К вопросу о методологии изучения грамотности", и этим обнаружил свою хорошую собственную "грамотность", но на уровне высшей математики.

Вслед за этой статьей, А.Я.Боярский опубликовал вскоре другую, о средних величинах, статью, которая стала основополагающей в теории средних, так как в ней он дал обоснование выбора средних величин при помощи отыскания вида определяющей функции.

Уже в 1930 году он стал одним из четырех авторов учебника по математической статистике.

В дальнейшей своей, весьма плодотворной научной деятельности, он очень активно проявил свои незаурядные способности в трех отраслях знания: статистике, демографии и экономике. Его учебник по демографической статистике является единственным на русском языке, известен за рубежом и часто цитируется в различных публикациях. В настоящее время - он директор НИИ ЦСУ СССР, заслуженный деятель науки РСФСР, заведующий кафедрой статистики в МГУ.

Вторым из тройки, родившихся в 1906 году является Т.С.Хачатуров. Я с ним познакомился в Университете, где-то в садике во время поступления в МГУ. Вскоре выяснилось, что у него уже имеется рукопись по истории и экономике мировой войны. Это в 16-то лет! Вот, подумал я, какие есть молодые люди! Выяснилось также, что он тоже поступает на статистическое отделение ФОНа. Став студентами, мы подружились. Я часто стал бывать у него дома, он у меня. На квартире у Т.С.Хачатурова мы вместе с другими студентами часто собирались для совместного выполнения практических заданий по предметам.

Т.С.Хачатуров, в отличие от меня, на семинаре был очень активен: часто выступал в прениях, обнаруживая немалую эрудицию. Еще не кончив Университет, он начал работать в Промэкономсовете ВСНХ и написал свою первую статью о сезонных колебаниях в каменноугольной промышленности СССР. Эту статью он послал в журнал "Хозяйство Украины", где она и была принята. Для 20-летнего юноши это был большой успех, и я помню, как он с большим нетерпением ждал выхода журнала со своей статьей. Потом он стал работать научным сотрудником ЦСУ СССР с окладом в 150 р., тогда как большинство окончивших получали 60-80 рублей в месяц. В дальнейшем он увлекся экономикой транспорта, получил докторскую степень, минуя кандидатскую, был директором НИИ транспортных проблем, затем стал членом-корреспондентом АН СССР, потом - академиком и академиком-секретарем отделения экономики. В настоящее время он главный редактор журнала "Вопросы экономики", председатель Научного Совета АН СССР по эффективности капитальных вложений, читает лекции аспирантам МГУ.

Следующим по молодости был представитель 1905 года рождения - В.Н. Старовский, который начал свою работу в организации статистики в Коми АССР еще до поступления в Университет, т.е. совсем подростком. Помню, как он поразил меня самостоятельностью построенной линии регрессии, показывающей зависимость между двумя явлениями. После окончания университета, он некоторое время был в аспирантуре, потом перешел на работу в ЦСУ СССР, где быстро выдвинулся и в 1940 году стал начальником ЦСУ СССР, находился на этом посту в ранге министра на протяжении 35 лет, будучи самым старым (по стажу, а не по возрасту) членом Правительства СССР.

Он также рано стал профессором и еще в 1930 году стал одним из авторов учебника "Теория статистики", где им написаны разделы: "Индексы" и "Выборочный метод". Эти разделы в учебнике являются самыми доступными. В дальнейшем В.Н.Старовский, став членом-корреспондентом АН СССР, много внимания уделял демографии, выступил с докладами и статьями по вопросам прогноза численности населения.

Двумя годами старше был представитель 1902 года рождения Я.Б.Кваша, впоследствии крупный специалист по проблемам экономики капитальных вложений и по статистике труда и промышленности. Работая в 30-х годах в ЦСУ СССР, составил программу переписи рабочих крупнейших отраслей промышленности, а затем разработал классификацию промышленного оборудования, произвел перепись оборудования в 1932 и 1934 годах. Им был написан ряд книг и статей по вопросам фондовооруженности труда, капитальных вложений и др. Ему была присуждена степень доктора экономических наук.

Еще несколькими годами старше был Ю.А.Калистратов, с которым я потом дружил многие годы. Он в студенческие годы поразил нас, показав свою книгу "Профсоюзы - организаторы масс". По окончании университета он тоже работал в ЦСУ СССР, а потом посвятил себя созданию новой науки - экономики кинематографии. В этой области он добился больших успехов, организовав специальную лабораторию в НИКФИ, произвел ряд оригинальных обследований, издал книги.

Ю.А.Калистратов был, что называется, "душой" курса, организатором разных мероприятий и т.д. Доктором экономических наук он стал уже в зрелые годы.

На нашем курсе статистического отделения учился И.Ю.Писарев. По окончании университета он успешно работал в органах государственной статистики, с 1942 по 1951 год был заместителем начальника ЦУНХУ, а затем ЦСУ СССР. Позднее он перешел на научную работу: в 1951-1955 годах заведовал сектором статистики в Институте экономики АН СССР. В 1954 году И.Ю.Писарев очень активно отстаивал взгляд о необходимости применения теории статистики не только в общественных науках, но и в естественных. Ему было присвоено звание профессора. В 1953 году он был в числе трех делегатов от СССР на международном демографическом конгрессе в Риме. И.Ю.Писарев написал ряд книг и статей по вопросам статистики и демографии.

В общем можно сказать, что наш курс представлял собой настоящее "созвездие" будущих светил в области статистики, демографии и экономики. Должен отметить, что во всех последующих выпусках ничего похожего не наблюдалось на протяжении 50 лет. Из 46 человек, окончивших статистическое отделение ФОНа МГУ, в выпуске 1926 был один будущий член правительства, один будущий академик, пять будущих профессоров и докторов экономических наук.

Впоследствии наш выпуск собирался три раза: один раз спустя 10 лет после окончания, другой раз спустя 25 лет, третий раз - спустя 30 лет, т.е. в 1956 году. Собрались мы тогда в Доме ученых. Нас было 19 человек. Я провел небольшое демографическое обследование. По возрасту распределение было таким: три человека до 50 лет, 14 человек от 50 до 59 лет, двое - старше 60 лет. По семейному состоянию эти 19 распределялись так: 15 женатых, 2 холостяка, 2 вдовых, по полу: мужчин 14, женщин 5. По количеству детей: бездетных - двое, однодетных- 5, двухдетных - 10, трехдетных ни одного, четырехдетных - один (об одном нет сведений). Всего 29 детей на 18 человек, т.е. 1,6 ребенка на 1 человека. У некоторых были уже внуки.

Должен отметить, что участь в Университете я начал кое-что писать и печатать. Первая моя публикация относится еще к предыдущему периоду, т.е. к 1922 году, когда в газете "Коммунистический труд" была опубликована моя заметка с критикой каталогов в Румянцевской библиотеке. В ней я подверг критике каталог подручной библиотеки, речь шла о том, как в нем были представлены книги по социалистическому и рабочему движению.

В следующем, 1923 году, я решил заняться писанием рецензий на книги. Истпарт издал книгу Аркомеда о рабочем движении на Кавказе. Я написал отзыв, опустил его в почтовый ящик, причем в рукописном виде, в адрес газеты "Правда" и через несколько дней увидел его напечатанным в газете. Тогда же вышла книга Х.Г.Раковского "Современная Румыния". Я опять написал рецензию, послал ее и через 3-4 дня она уже была напечатана. Помню, что я в ней подчеркнул резкое снижение удельного веса румынского населения после I-й мировой войны, так как Румыния получила земли со значительным венгерским населением.

Затем я писал рецензии на Политические словари, выходившие тогда. Один из них был издан в Кременчуге, имел много ошибок и я иронизировал над "кременчугскими литераторами".

Свои рецензии в "Правде" я подписывал псевдонимом: Ю.Буров. Буров потому, что Бур - это начальные буквы моего имени и фамилии. А однажды мне вдруг захотелось одну рецензию подписать так: Ю.Буров (Б.Урланис). Так и было напечатано в "Правде"!

Бросив детскую мысль об издании своей собственной энциклопедии, я решил связаться с аналогичными начинаниями некоторых учреждений. Так, в ту пору при Главполитпросвете была создана редакция "Малой русской энциклопедии". Главным редактором ее был старый большевик Н.Л.Мещяряков, фактически же руководил делом Д.И.Новомирский (?). Я каким-то образом связался с этой редакцией и предложил писать биографии видных деятелей Советской власти. Работники редакции дали согласие на это, и я энергично приступил к работе. Я стал работать в архиве б. Охранного отделения, который помещался на Москворецкой улице (теперь этот дом снесен). Там я брал дела, заводившиеся охранкой на видных большевиков, и на основе материалов в этих папках устанавливал биографию крупных советских деятелей. Но этим я не ограничивался и решил составить специальную анкету с перечнем ряда вопросов, ответы на которые дали бы мне возможность составить их биографию.

Работа шла успешно. Сужу об этом по следующей записке в дневнике от 17 сентября 1923 г. : "После долгого перерыва был у Новомирского. Сдал 25 биографий". 27 сентября 1923 г. : "Опять был в Малой Русской Энциклопедии. Сдал 15 биографий. Получил 5 миллиардов (!) рублей. Запись 26 сентября 1923 г: "Был у Пятакова, Ногина, Лежавы". И еще две записи. 3 октября: "Получил автобиографическую стенограмму Ногина и анкету Мещерякова. Дал анкету Лашевичу". 4 октября: "Был в МРЭ. Она переехала в 6 подъезд, 2-ой этаж, к.59. Занимают 3 комнаты. Сдал 14 штук". Заметив, мою активность, один из руководящих работников редакции Н.С. Дорватовский пригласил меня работать в редакции ежедневно, проверяя все статьи. Я один месяц поработал, регулярно ездил на трамвае А до Сретенских ворот, терпеливо выдерживая длительную стоянку трамвая у Арбатских ворот, где была конечная станция Бульварного кольца и трамваи ждали "очереди" для соблюдения графика. На Сретенском бульваре в огромном доме б. Страхового Общества "Россия" помещалась редакция Энциклопедии.

Недавно, в середине 1975 года на заседании Секции Охраны Природы в Доме Ученых на докладе доктора биологических наук Н.Ф.Реймерса об экологических проблемах, моим соседом оказался Н.С.Дорватовский с которым мы, таким образом, встретились спустя 52 года. Он меня, конечно, не узнал, сказав, "вы тогда были совсем черненьким"! Еще бы в 17 лет не быть черненьким! Ему уже более 80 лет, но он продолжает активную общественную работу.

К большому сожалению, все подготовленные тома "Малой Русской Энциклопедии" по неизвестным мне причинам не увидели света. Очень жаль, ведь Большая Советская Энциклопедия начала свою деятельность лишь несколько лет спустя и издание этой "Малой" принесло бы немалую пользу…

После того, как выяснилась неудача с Малой Русской Энциклопедией, я решил написать свой политический словарь. Мне одному реализовать это было не под силу, и я решил "кооперироваться" с другом нашей семьи Л.Е. Гальпериным.

Л.Е.Гальперин - очень колоритная и интересная фигура, к сожалению, почти забытая, хотя он в начале века играл видную роль в русском социал-демократическом движении. В 1901 - 1902 гг. он был агентом "Искры" в России. В 1902 г. участвовал в знаменитом побеге "искровцев" из Лукьяновской тюрьмы в Киеве. Будучи кооптирован в ЦК После II-го съезда РСДРП, он участвовал в заседании четырех членов ЦК, вместе с В.И.Лениным, П.Н.Лепешинским и Г.М.Кржижановским 12/25 ноября 1903 г. На этом заседании была предложена крайняя мера уступок меньшевикам. Документ с изложением этих уступок получил название Ультиматума ЦК.

Впоследствии Л.Е. Гальперин вернулся в Россию и жил в Москве. В конце 1923 г., встретившись с ним, я предложил ему совместно написать Политсловарь. Он согласился. Его в Росиздате хорошо знали, подписали с ним договор, и работа закипела. Я чуть ли не каждый день ездил к нему на квартиру (он жил в большом доме в самом начале Солянки); там мы долго сидели у него в кабинете и писали статьи для словаря. Помню, как он мне рассказывал про свои встречи с Лениным в Швейцарии, когда Ленин разошелся с Г.В.Плехановым. Он мне рассказывал, что в ту пору они вместе в В.И.Лениным долго сидели у берегов Женевского озера и обсуждали партийные дела, которые тогда были очень сложными.

Помню также, как Л.Е.Гальперин как-то спросил меня: "Борис, сколько вам лет?". Я ответил: "17 лет". "Как вы преступно молоды" - сказал он!

Словарь мы этот написали, сдали, я получил 450 рублей (уже была проведена денежная реформа, страна перешла на твердую валюту и "миллиарды" кончились), но словарь по каким-то причина издан не был.

Несмотря на эту неудачу, я принял предложение Л.Е.Гальперина составить "Словарь для школьника". Замысел был очень интересен. Речь шла о составлении словаря русских слов, встречающихся в обиходе, но представляющих известные трудности для понимания. Я с радостью взялся за это предложение, такой словарь написал, сдал, но и его постигла та же судьба. Между тем, мне кажется, что такого словарь и поныне нет…

Однако на этом не кончились мои словарные увлечения. Несколько лет спустя я задумал написать книгу "Наши современники". Эта книга должна была состоять из 1000 биографий крупных современных деятелей науки, литературы, искусства, спорта и общественной жизни всех стран мира. На этот раз я кооперировался со своим старшим братом, который предложил такое издание издательству "Московский рабочий". Им это понравилось, договор был заключен, и мы принялись за работу.

По иностранным деятелям я использовал различные зарубежные источники, а вот по отечественным у нас материалов почти не было, так так Большая Советская Энциклопедия только начала издаваться. Тогда я составил анкету вроде той, которую применял в Малой Русской Энциклопедии и направил ее для заполнения тем, кого мы включили в список. Все, кому мы направили анкету, охотно откликнулись, и мы собрали очень ценный биографический материал. Подробные ответы прислали, я помню, А.В.Нежданова, И.М.Москвин, Лужский и многие другие выдающиеся деятели искусства. Посылали мы анкету и видным политическим деятелям. Так, например, М.М.Литвинов аккуратно заполнил ее, снабдив сбоку красными чернилами следующей надписью: "Прошу не наделять меня никакими фамилиями и кличками сверх перечисленных мной".

В.П.Ногин вместо анкеты прислал свою автобиографию на 10 страницах машинописного текста. В общем, мы собрали большое количество анкет на основе которых писали биографии. К огромному сожалению, весь этот драгоценный материал, который я бережно хранил, во время войны был сожжен соседями в целях отопления квартиры, как и многие другие материалы моего архива.

Говоря об этом издании, могу сказать, что мы не ограничивались только биографическими данными, а сочли необходимым давать еще характеристику творчества. Это ни мне, ни брату было не под силу, и мы привлекли ряд людей. Помню, по советской литературе прекрасные характеристики писателям и поэтам дал нам молодой критик, друг моей юности Э.М. Блюм. По иностранной литературе характеристики писала Е.Ф. Книпович. Вообще же общее руководство этим отделом взял на себя А.С. Серафимович. Отдел науки возглавил уже упоминавшийся Г.Х.Кекчеев, по искусству - Я.А.Тугендхольд.

Работа была доведена до конца и сдана в издательство, но не увидела света. Я и теперь еще сожалею об этом, так как такого типа работы не было тогда ни в одном стране мира, и наш Советский Союз был бы первым.

Больше в тот период я уже к словарям не возвращался, если не считать, что для первого издания "Большой Советской энциклопедии" написал около 100 различных биографий, главным образом, экономистов, которые вошли в различные тома этой энциклопедии.

Для II издания я написал только биографии Р.Кучинского и Р.Пирля.

В январе 1926 года Я.С.Улицкий пригласил Т.С.Хачатурова сотрудничать в Промышленно-Экономическом Совете ВСНХ СССР, а через два месяца и меня. Штатного места ни для меня, ни для Т.С.Хачатурова не было. Тогда с поступлением на работу было совсем не просто. Мне предложили изучать материалы ОСВОК'а (Особое совещание по восстановлению основного капитала). Во главе ОСВОК'а стоял Ю.Л.Пятаков. Какие-то доклады по вопросам с.х. промышленной промышленности было поручено подготовить Н.П.Огановскому, а мне нужно было проделать какую-то предварительную работу. Помню, мы тогда разбирали вопрос: что это за экономическая категория - "сельскохозяйственная промышленность", и пришли к выводу, что под этим надо понимать промышленность, работающую на сельскохозяйственном сырье. Я провозился с различными докладами, нашел какие-то ошибки, сделал что-то вроде выводов. В этот период я непосредственно работал с Н.П. Огановским, который тогда жил очень близко от ВСНХ в домах на Старой площади, где теперь помещается ЦК КПСС. Я не раз бывал у него дома и знал, что он работает значительную часть ночи, а днем спит по 3-4 часа. Огановский в 1918 году был одним из руководителей "Комитета членов Учредительного Собрания" ("Комуч"), действовавшего в Самаре в период восстания Чехословацкого экспедиционного корпуса, но потом отошел от политической деятельности, вернулся в Москву и стал работать в ВСНХ.

Во главе Промэкономсовета ВСНХ стоял Е.С.Каратыгин, внук знаменитого артиста Малого Театра. Каратыгин до революции был редактором "Торгово-промышленной газеты", а затем его призвали к работе в ВСНХ. Промэкономсовет был как бы зародыш научно-исследовательского института.

Ученым секретарем был В.Я.Канторович, тогда совсем молодой экономист, а впоследствии - писатель, автор ряда книг с социологическим уклоном.

Ученым секретарем Статистической секции был Я.С.Улицкий. После окончания работы с Н.П.Огановским мне предложили стать ученым секретарем Секции колонизации Промэкономсовета с окладом весьма скромным - 40 рублей в месяц. Я согласился, так как ничего другого у меня не было. Эта работа заключалась в организации заседаний Секции, в ведении протоколов и т.д. Уже тогда очень активно ставился вопрос о необходимости скорейшего освоения огромных природных богатств Сибири и Дальнего Востока.

К нам в Промэкономсовет часто заглядывал А.Л.Вайнштейн, о котором я уже писал. Он делал доклад о новых проблемах в области статистики промышленности и труда. Незадолго до этого в 1925 году он был в Риме, на сессии Международного Статистического института как представитель СССР. Там он собрал много материалов, которые опубликовал затем отдельной книгой.

Наступило лето 1926 года. 28 июня наш выпуск вместе с профессорами и преподавателями в Университетском дворе сфотографировался по традиции у подножия памятника Ломоносову. Во втором ряду мы посадили нашим учителей Л.Б. Кафенгауза, В.Е.Варзара, П.П.Маслова, А.Е.Лосицкого, В.М.Обухова, Б.С.Ястремского, А.Г.Рашина. Многие из них не были упомянуты мною выше т.к. вели занятия на цикле сельскохозяйственной статистики. Всего на фотографии 43 студента, значит, только трое не пришли на съемку.

Окончание Университета я отметил пребыванием в санатории Комиссии содействия ученым - в Болшеве. Он был размещен в сосновом бору. Обедали мы все на террасе за одним большим столом, как бы одной семьей. Каждого опаздывавшего иронически встречали аплодисментами. Рядом помещался дом отдыха какого-то завода. Помню, мы устроили "день смычки" с рабочими: приехали к ним, а они к нам. Приехала также корреспондентка из "Вечерней Москвы", которая потом описала свое посещение санатория. Она отметила в своей статье опубликованной в "Вечерней Москве", что наряду с учеными старшего поколения там отдыхает также 20-летний юноша, только что окончивший ФОН. Это был я.

Действительно 28 августа 1926 года мне исполнилось 20 лет.

Начиналась осень, я вступал в свое второе 20-летие, к описанию которого я надеюсь приступить позднее.

1 - После цифры "1918" я поставил вопросительный знак, так как война еще происходила!
2 - "Статистический ежегодник г. Москвы и Московской губ.". Вып.2.
Статистические данные по г. Москве за 1914-1915 гг. М.,1927, стр.9.
3 -"Статистический ежегодник г. Москвы и Московской губ." 1924-25 г. вып.2, М., 1917, стр.88.
4 - 1 В.И.Ленин. Речь на съезде рабочих и служащих кожевенного производства 2 октября 1920 г.
5 - Его воспоминания названы "В кровавом омуте". "Молодая Гвардия", 1923, № 4-5.