… о миграционной политике в Европе

"После решения Меркель открыть границы в 2015 году страна приняла почти 1,2 млн беженцев", - пишет журналист Le Figaro Пьер Авриль.
"Меры санитарной предосторожности обязывают к тому, что несколько иностранцев молча ждут, прежде чем войти в здание центра социальной помощи в Моабите, неблагополучном районе Берлина. (...) Диана Хеннигес, директор этой независимой ассоциации, основанной в 2013 году, направляет всю свою энергию на управление приютом. "Мы постепенно профессионализировались. Начали мы с беженцев, а сейчас помогаем также всем нуждающимся. Мы предлагаем консультации по социальным процедурам и правилам предоставления убежища и наняли четырех человек", - объясняет женщина, у которой некоторые родственники погибли во время Холокоста.
"Как и берлинская ассоциация "Moabit Hilfe", часть немецкого общества в значительной степени поддержала политику приема мигрантов, инициированную Ангелой Меркель пять лет назад, что служит отражением образа великодушной страны", - говорится в статье.
"(...) Меркель тогда действовала на основе своих глубоких христианских и личных убеждений", - сказал на телеканале ZDF бывший в тот период вице-канцлером социал-демократ Зигмар Габриэль.
"Фраза "Wir schaffen das" ("Мы справимся "), которую Меркель произнесла в то время, сегодня суммирует ее четыре мандата. Этот лозунг стал столь же культовым, как отказ от атомной энергетики после аварии на Фукусиме. С 2015 года Германия приняла на своей земле около 1,2 млн беженцев. В 2018 году она выдала 544 тыс. видов на жительство, в два раза больше, чем Франция (265 тыс.). (...) Во имя ценностей христианской демократии несколько мэров из партии ХДС заявили о том, что готовы принять беженцев в своих муниципалитетах. Курсы в государственных языковых школах всегда переполнены. "Выполнение нашей задачи будет обеспечивать нам занятость в течение следующих пятнадцати лет", - уверяет Le Figaro Бенджамин Бекманн, директор интеграционных курсов в Федеральном управлении по делам миграции и беженцев.
"Однако эйфория первых дней исчезла. В политическом плане решение об открытии границы принимается поневоле. Просто не было "альтернативного решения", - считает тот же Зигмар Габриэль. Последний вспоминает о "наивности" руководителей того времени, в том числе бывшего главу компании Daimler Benz, который предсказывал наступление "экономического чуда" благодаря прибытию сирийских или афганских беженцев. "Мы недооценили огромную задачу по интеграции почти миллиона человек", - признает Зигмар Габриэль.
"В течение пяти лет у меня до сих пор нет документов, что мешает мне получить доступ к языковым курсам или найти работу", - подтверждает Le Figaro Ахмад, 27-летний иракский беженец, прибывший в Германию в октябре 2015 года и с тех пор живущий на ежемесячное государственное пособие в размере 400 евро. И наоборот, приток мигрантов, таких как этот молодой пекарь по образованию, повысил электоральные рейтинги крайне правой партии АдГ. Такое явление особенно заметно в восточной Германии. В Хемнице, бывшем Карл-Маркс-Штадте, где образ женщин в чадрах стал привычным для местного пейзажа, крайне правые получают почти четверть голосов. "Из-за своей обособленной иммиграционной политики Германия изолировала себя в Европе", - с осуждением говорит председатель крайне правой партии Йорг Мойтен. Если зеленые и социал-демократы поддержат Ангелу Меркель, то в общественном мнении постепенно утвердится осознание разделенного общества", - резюмирует Пьер Авриль.

Пьер АВРИЛЬ. Le Figaro
InoPressa, 7 сентября 2020 года

2 сентября исполнилось пять лет с тех пор, как фотография погибшего сирийского мальчика-беженца Айлана Курди потрясла весь мир. Кристина Линдквист оглядывается на те месяцы, за которые «добродетель солидарности превратилась в обузу».

Время от времени мы звали маму и папу, но наши голоса тут же заглушал ветер. Даже эхо не было, ничего». В романе Валерии Луизелли (Valeria Luiselli) «Потерянные дети. Архив» мальчик со своей младшей сестрой отправляются в пустыню неподалеку от мексиканской границы. Они хотят что-то разузнать о двух маленьких девочках, которые исчезли, после того, как была запланирована их высылка из страны. Вскоре пропадают и они сами. В своих загадочных блужданиях они затем встречают других одиноких детей, затерявшихся вдоль мировых границ.
2 сентября 2015 года фотография маленького мальчика в красной футболке разошлась по всему миру. Он лежал лицом вниз в прибое, и было ему не больше трех лет. Его семья вместе с другими сирийскими беженцами отправилась на шаткой резиновой лодке в море, надеясь перебраться из Турции в Грецию, а затем, возможно, и дальше. Теперь мы это знаем. Потому что фотография Айлана Курди, как говорится, потрясла весь мир, и миграционный кризис воплотился в детском теле.
Айлан Курди не первый и не последний ребенок, погибший в море. Но фотографии имеют свойство превращать «событие или человека в нечто, чем можно владеть», как пишет Сьюзен Зонтаг (Susan Sontag) в эссе «Страданиях других». И вот Айлан Курди стал появляться на передовицах газет, в политических речах, граффити, фильмах и мультфильмах. Китайский художник Ай Вейвей воссоздал жуткую сцену на берегу, улегшись сам животом в прибой. Зонтаг пишет, такого рода фотографии составляют «основополагающую часть того, о чем общество предпочитает думать, или делает вид, что предпочитает думать».
И вот осенью 2015 года очень многие предпочли думать о маленьком мальчике из сирийского Кобани. Франсуа Олланд назвал это событие «человеческой катастрофой», а Дэвид Кэмерон пообещал, что Великобритания возьмет на себя моральную ответственность за миграционный кризис. Стефан Лёвен (Stefan Löfven) принял участие в манифестации на Гражданской площади в Стокгольме и заявил, что «мы и впредь останемся страной, которая больше всего гордится именно своей солидарностью». Во время выступления в Упсале Оса Ромсон (Åsa Romson) сказала, что «без слез смотреть на фотографии ребенка, которого вынесло волнами на берег, нельзя». Как известно, вскоре ей пришлось поплакать снова.
За 2015 год в Швеции запросили убежища более 160 тысяч человек. Много ли это? На этот вопрос можно ответить по-разному, и один из ответов, конечно, «да». Это в два раза больше, чем было в 2014 году, и ни в какое сравнение не идет с теми 20 тысячами с лишним заявлений на убежище, что мы приняли в 2019. Зато по сравнению с Ливаном и другими странами, находящимися в непосредственной близости от охваченной войной Сирией, не так уж это и много. Немного это и с учетом того, насколько спасающимся от смерти людям на самом деле нужно укрытие.
В ходе дебатов о том, сколько Швеция должна принимать беженцев, часто говорится, что 2015 год был кошмаром, от которого мы в последний момент успели пробудиться. Попытки сформировать такое представление связано с желанием оправдать нынешнее ужесточение миграционной политики, не прибегая к идеологическим аргументам. Просто произнесите «2015», и все поймут.
Как все могло бы выглядеть, если бы гражданское общество само начало что-то предпринимать, не дожидаясь бездействующих властей, описывается в книге «Прибытие в Мальмё» (2018). Добровольцы организовывают центры, встречающие приезжих, собирают мебель и принимают одежду. Как пишет Петтер Ларссон (Petter Larsson) из Aftonbladet: «Когда это было действительно нужно, солидарная Швеция выступила вперед и сказала: Мы все устроим. Я по-прежнему убежден, что политики могли бы и дальше развивать и надстраивать эту мобилизацию, вместо того, чтобы идти навстречу ксенофобскому ворчанию» Но в ноябре 2015 года они решили взять передышку, которая означала меньше оснований для получения защиты, меньше временных видов на жительство и больше разлученных семей.
Цель не в том, чтобы преуменьшить проблему или усилия, предпринятые в самый напряженный период. Но за прошедшие пять лет в дискуссиях набирала силу тенденция говорить о миграционном кризисе в чисто рациональном ключе, не касаясь идеологического выбора. «Необходимая передышка», написала Dagens Nyheter после пресс-конференции правительства. «Важное политическое отрезвление», заявила Göteborgs-Posten. Лёвен, наконец, «очнулся», констатировала Expressen (24/11 2015). Редакция этой газеты еще в августе того же года пыталась провести постполитическую разграничительную линию между «идеалистами и реалистами», а годом позже написала по поводу миграционного вопроса: «вы должны простить нас за то, что мы оказались правы» (6/12 2016).
Такое определение понятия «правоты» лишилось всех моральных нюансов и свелось к желанию привлечь остальных на свою сторону. Это определение, используя которое ты позволяешь себе вольность игнорировать то, что сирийский город Алеппо в декабре 2016 был, по словам ООН, «полным крахом человечества». Но на вопрос о том, что значит быть правым, нельзя ответить, не заняв определенную идеологическую позицию по поводу того, какую долю ответственности можно возлагать на богатую и стабильную страну в случае гуманитарной катастрофы. Какие усилия будет разумным приложить и какое перераспределение материальных ценностей требуется?
Может быть, необходимо было вернуть налоги, которые на много сотен миллиардов сократил Фредрик Рейнфельдт (Fredrik Reinfeldt) — прежде чем весьма великодушно призвать шведов раскрыть свои сердца. Иногда все звучит так, словно для нас война в Сирии это нечто, что можно просто убрать из истории. Словно Швеция — это не часть мира.
Последние пять лет обнаружили, насколько сильно радикализовались некоторые элементы шведского правого крыла. В прошлом году газета Kvartal опубликовала текст, в котором содержались формулировки вроде «мультикультурный эксперимент пытается отменить групповую лояльность в белом большинстве» (7/3 2019), а публицист Svenska Dagbladet Ивар Арпи (Ivar Arpi) сейчас постоянно продвигает идею, что белые люди под угрозой. В статье об изменившейся «демографии» Арпи пишет, что мигранты, которые «слоняются без дела по улицам» все больше доминируют в шведских городах (11/6 2019).
После ужасного нападения в Сульне — которое должно стать темой для серьезной дискуссии о необходимости обеспечить школы, полицию и социальные службы ресурсами, чтобы они могли обнаруживать молодых людей и подростков с явными расстройствами поведения — Арпи прямо обратился к шведским родителям и назвал людей иностранного происхождения преступниками: «Они наслаждаются унижением ваших детей», написал он (26/8). Сторонники движения Black lives matter требуют «от белых подчинения», утверждает он (8/6), а Google, по его мнению, подтасовывает результаты поисковой выдачи так, что из нее исключаются белые представители Запада (19/6). В свете этого стоит вспомнить, что бывший журналист Svenska Dagbladet Пэр Гудмундсон (Per Gudmundson) пять лет назад был вынужден удалить пост в Твиттере из-за того, что там было словосочетание «мигрантский шоппинг» (Resumé, 18/9 2015).
Помимо этих отдельных примеров, можно констатировать, что меняется и тон общественной дискуссии, и у этого могут быть реальные последствия. На днях Шведская военная академия опубликовала отчет, где говорится, что существует большой риск терактов националистического характера и что радикализация общественных дебатов впоследствии может способствовать дегуманизации определенных групп, что в свою очередь приведет к учащению насильственных действий в отношении людей иностранного происхождения (DN 25/8).
Пять лет прошло с тех пор, как фотография Айлана Курди разлетелась по всему миру. Вы можете сравнивать и удивляться, видеть смещение границ, указывать на лицемерие, непоследовательность и то, как ранее немыслимое сегодня стало нашей повседневной пищей. Популярный прием — заглянуть в прошлое и найти своего рода ключ, объяснение тому, что происходит сегодня, но я начинаю сомневаться, нужно ли это на самом деле и для чего. Не начало ли нас утомлять, что дебаты о сотрудничестве умеренных со «Шведскими демократами» (шведские националисты — прим. перев.) постоянно зацикливаются на копании в истории и рассуждениях на предмет того, что Ульф Кристерссон (Ulf Kristersson — лидер шведской партии «Умеренные», прим. перев.) имел в виду своим «никогда» в этот раз? Самое-то интересное, что он именно сегодня, похоже, готов усесться на колени партии, которую основали в том числе нацистские ветераны и открытые расисты.
Точно так же довольно-таки бессмысленно попрекать Стефана Лёвена его речью о солидарности, после того как он пять лет спустя начал вести переговоры о драконовской миграционной политике будущего. Важнее всего не пустые слова, лицемерие или разница между тогда и сейчас. Важно то, что солидарность больше не считается добродетелью, она теперь обуза.
Вы, читающие это, возможно, не хотите знать, чем заканчивается роман Луизелли о потерянных детях? В таком случае немедленно беритесь за книгу, она просто фантастическая. Потому что я сейчас собираюсь рассказать, что они, конечно же, нашли американских девочек в пустыне, завернули их в одеяла и напоили апельсиновым соком.
А теряем мы других детей.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Кристина ЛИНДКВИСТ (Kristina LINDQUIST). Dagens Nyheter, Швеция, 31 августа 2020 года
ИноСМИ.RU, 7 сентября 2020 года

К чему пришла миграционная политика Евросоюза

Пять лет назад на Германию обрушилось человеческое цунами — беженцы из охваченных гражданскими войнами Сирии, Ирака, Афганистана, Ливии... Произошло это после того, как Ангела Меркель произнесла знаменитое «Wir schaffen das» («Мы справимся»).

К середине августа 2015 года власти ФРГ поняли: до конца года в страну въедет около 800 тысяч беженцев — в 5 раз больше, чем в рекордном, 2014 году (с начала 2000-х «норма» составляла и вовсе «каких-то» тысяч 35 в год). Этот поток с Ближнего Востока аккумулировался в Турции и оттуда уже валил в ЕС через Грецию, Северную Македонию, Сербию, Венгрию. Последняя в соответствии с правилами ЕС (беженцам надлежит оставаться в стране въезда в Евросоюз) приняла к лету 2015-го 150 тысяч, но уже в июне премьер Виктор Орбан начал строить «забор» на границе с Сербией и ужесточил условия содержания беженцев. Медиа стран ЕС принялись возмущаться полицейским насилием и показывать вокзал в Будапеште, забитый беженцами, скандирующими: Merkel и Germany. Подзуживал и таблоид Bild. 2 сентября, когда на греческом берегу обнаружили тело двухлетнего Алана Курди, утонувшего при переправе из Турции, Bild дал его фото на полосу, обрамив черной рамкой. Подхватив слова Меркель от 31 августа («Мы справимся»), таблоид вопрошал: «Кто это МЫ и что стоят наши ценности, если мы допускаем подобное?». Меркель, однако, сказав «мы справимся», конкретики в виду не имела: никакого плана у ее правительства просто не было.
Но у кого-то план был. Это стало ясно уже 4 сентября, когда 3 тысячи беженцев — малая часть из тех, что собрались в Венгрии — пошли пешком (около 700 км) в ФРГ, окруженные телевизионщиками всех стран и народов. Акция тут же получила название «марш надежды». Премьер Орбан из «гуманитарных» соображений выделил автобусы, чтобы «марш» побыстрее добрался до Австрии (180 км). Та справиться с нашествием одна не могла и попросила помощь большого соседа — Германии. 6 сентября Bild ликовал: «Им разрешено ехать к нам — Меркель прекратила будапештский позор». Уже к вечеру 6 (!) сентября число прибывших на мюнхенский вокзал перевалило за 17 тысяч и росло с каждым часом. Ни о какой регистрации, даже проверке и речи быть не могло...
Позже станет известно: погранслужба предлагала перекрыть границу. Меркель отказалась, исходя из того, что попытка остановить поток водометами, газом или, не дай бог, оружием приведет к непредсказуемым последствиям для Европы и для имиджа немцев. Что важно: приняла это решение Меркель, по сути, единолично, без дебатов в Бундестаге (не было времени), без обращения к народу по ТВ. Канцлер даже слово «кризис» не употребила.
Но кризис настал. В том числе и в правительстве: Хорст Зеехофер, лидер баварской партии (ХСС), входящей в правящую коалицию, назвал подход Меркель «торжеством беззакония».
Союзники объясняли решение христианским мировоззрением и взглядами канцлера, но факт в том, что нормы ЕС оно однозначно нарушило: немецкое гостеприимство так глубоко потрясло ЕС, что он не может выработать единую миграционную линию до сих пор. Более того, этот сюжет стал одной из главных линий разлада в Евросоюзе.
Что касается ФРГ, то к лету 2016-го в стране оказалось 1,4 млн беженцев едва ли не со всего мира. Появление такой массы абсолютно чужих людей с неясными целями вызвало серьезное напряжение в обществе: Германия поставила эксперимент на себе, и он обернулся расколом. Тот же Bild, подталкивавший Меркель к приему беженцев, быстро стал рупором ксенофобов и расистов. Взлетел рейтинг национал-популистской партии «Альтернатива для Германии» (АдГ): в начале 2015 года у нее не было серьезной поддержки, а с 2017-го она стала ведущей оппозиционной силой страны. И все потому, что на слова «мы справимся» лидер АдГ Александр Гауланд ответил: «Нет, фрау Меркель, мы не хотим с этим справляться».
Страна, да и вся Европа, раскололась на два примерно одинаковых лагеря. Почти половина немцев (51 процент, опрос Civey) не согласна с этой фразой, 44 процента поддерживают ее.
Еще печальнее выглядит ситуация, если смотреть в евроракурсе. События 2015 года показали, что страны ЕС не готовы выполнять принятые ими же решения о приеме и размещении беженцев. Выявилась и подоплека этих решений: яркий пример — Дублинский протокол, возлагающий ответственность за прием на страну, где беженцы впервые ступили на территорию ЕС. По этой логике всеми, кто попадает сейчас в ЕС по морю, должны заниматься лишь Греция, Италия, Мальта. Как же такое придумали? Не секрет, что в 1990-е решение принималось под давлением ФРГ: ведь попасть в Германию, минуя хотя бы одну страну ЕС, можно только на парашюте.
Кризис с беженцами показал, что невозможно заставить размещать беженцев у себя новых членов ЕС — Польшу, Венгрию, Чехию, даже попытки воздействовать «рублем» на саботажников не увенчались успехом. В итоге к началу 2016 года балканские страны и Австрия закрыли свои границы для беженцев, а Греция, первая страна на «балканском маршруте», оказалась отрезанной от ЕС. Контрабандисты, однако, продолжали перебрасывать туда людей из Турции, где осели миллионы беженцев с Ближнего Востока.
Переговоры Анкары и ЕС (их вели в основном те же немцы) в 2016-м закончились сделкой: ЕС платит Эрдогану 6 млрд евро, а он не выпускает беженцев. Увы, этот механизм тоже сбоит: нынешней весной дошло до того, что турецкие власти стали доставлять сирийских беженцев к границе с Грецией на автобусах.
Из-за коронавируса ситуация просто катастрофическая. Среди этих беженцев — а их за миллион — много инфицированных, но они рвутся в ЕС и бунтуют: почему первую волну пустили, а нам нельзя? Чем это чревато, показал гигантский пожар на острове Лесбос — он охватил и один из крупнейших лагерей беженцев, что вынудило эвакуировать его обитателей и жителей острова. Куда? Греция с бедой один на один.
Приток, однако, не прекращается. Контрабандисты переключились на переброску мигрантов из Ливии в Италию и на Мальту. Сообщения об утонувших поступают ежедневно, но согласовать единый подход к пограничной проблеме в ЕС не могут. Что должны делать военные корабли, увидев в море шаланду с беженцами? Топить? Нельзя. Отгонять — тоже. Их доставляют в Италию, это вызывает массу протестов и там, и в ЕС. Из-за пандемии совместные действия малореальны: обсуждение нового пакта ЕС по миграции и правилам предоставления убежища переносится с февраля 2020-го…
На днях на пресс-конференции Меркель спросили, повторила ли бы она свое заклинание сейчас. Та предпочла ответить уклончиво — нельзя, мол, вырывать фразу из исторического контекста…

Мария ПОРТНЯГИНА, Дмитрий САБОВ. Коммерсантъ, 14 сентября 2020 года