… о работе медиков

Врач и писатель Анна Андронова — в «красной» зоне

Я работаю в COVID-госпитале, бывшей многопрофильной городской больнице. Вместе со мной в стационаре трудятся терапевты, кардиологи, аритмологи, врачи лечебной физкультуры и ультразвука, хирурги различной специализации, эндоскописты, рентгенологи, неврологи. Все, прошедшие онлайн сертификационный курс по приему и ведению больных с COVID-19.
Анна Андронова, врач

Я не компетентна в эпидемиологии. О вирусах знаю в общих чертах из институтских лекций и практического опыта. Я не возьму на себя смелость анализировать организационные моменты, критиковать административные действия. Считаю неэтичным смаковать «страшилки» врачебных будней, раскрывать наши внутренние секреты, рассказывать о пациентах. Фотографий и репортажей о людях в белых костюмах и респираторах сейчас в СМИ более чем достаточно. Мне же очень хочется поделиться личным опытом — не лечения больных, а опытом «вхождения в COVID». Я хочу рассказать, как это происходило для меня и моих коллег. И я уверена, что это было нелегко всем: в любом городе, в любой стране.
С начала апреля наша инфекционная больница захлебнулась вирусными больными, пришлось перепрофилировать обычные городские стационары под лечение COVID-пациентов. 11 апреля в субботу все это началось для нас.
Итак, с 11 апреля хирургический корпус больницы закрыли, пациентов срочно перевели в терапевтические отделения. Определенная подготовка, конечно, велась, но конкретный день «Х» был неизвестен. Уже вечером дежурная смена запаковалась в костюмы и вышла навстречу скорым. Это было нереально: обычная хирургическая бригада на приеме по сути терапевтических пациентов. И даже тогда это было еще не с нами, не про нас.
Как раз в те выходные, перед ужесточением карантинных мер, мы во дворе жарили шашлыки. Счастливейший день моей жизни! Возможно, самый счастливый за этот год. Старшие сыновья и их девочки. Младший — в экстазе от того, что все собрались. Пес вне себя от общей суматохи и запахов. Мальчики разжигают мангал и готовят мясо. Девочки режут овощи на кухне. Все здесь, со мной. Мои дети — такие красивые, сильные. Мои любимые! Наши чудесные и замечательно разные девочки! Смех, большой стол. Общий разговор. Настольная игра после ужина. Изможденная беготней собака шкурой валяется у ног. Все то, о чем я мечтала. Возможно, даже с детства. Мой стол, мой дом, мое большое беспокойное семейство. Мое всё. Родители уже затворниками — на телефоне, и уже как-то не по себе от похода в магазин. Хочется надеть противогаз и перчатки до локтя, до шеи, до макушки. Поместить все это разномастное счастье в пластиковую капсулу и укатиться куда-то далеко, пересидеть. Конечно, я понимала, что пересидеть не получится. Что перед нами стоит задача не спрятаться получше, а сделать шаг вперед. Это было страшно. Страшно за всех. Только не родители, только не дети, не близкие. Аккуратно! Мойте руки, носите маски. Неизменно твердим, как мантру: мы это переживем. Хотелось отчаянно уцепиться за эти слова и считать их правдой, гарантией. Броней.
Все мы, наверное, перед непосредственной встречей с шипастым зеленым мячиком, COVID, прошли несколько стадий, подобных этапам переживания горя, о которых говорят психологи: шок, отрицание, гнев, депрессия, принятие. Приступы паники. Где-то очень глубоко все-таки надежда — пройдет стороной? Сначала семь больных в городе. Потом сто человек — в нашем хирургическом корпусе. Но самое тяжелое было не это.
Самым сложным стало ожидание: две недели сидения на иголках, когда же нас откроют как вирусный госпиталь. Уже было понятно, что работать на приеме таких пациентов в СИЗах гораздо безопаснее, чем в обычной больнице, потому что пациенты поступают с разными жалобами, с «простой» ОРВИ, врачи к ним выходят, естественно, без защиты. А позже оказывается, что часть больных COVID-положительные. Еще с конца марта ЛПУ периодически стали закрываться на двухнедельные карантины вместе со всем персоналом внутри, поэтому мы стали приходить на работу с вещами, с «тревожным чемоданом». Многие мои однокурсники в городе работают в стационарах, ориентированных на прием больных пневмонией. Довольно быстро от появления первых пациентов в городе их обеспечили костюмами и всех подобных больных стали принимать уже в защите. Коллеги ушли на фронт, а мы сидели.
Мы учились онлайн, читали статьи, слушали лекции, которые прибавляли страхов и тревог. От материалов, обязательных к изучению, волосы на голове начинали сами собой шевелиться. Нам казалось, что мы не готовы и никогда не сможем в одночасье переменить специальность. И не только. Не сможем просто решиться туда пойти. Тем временем одного из ближайших коллег забрали в хирургический корпус помогать. Прощаемся, как при отправке эшелона,– не забыл ли чего. Скотч, упаковку для телефона? Звони, пиши. Почти плачем! Это наш единственный мужчина в ординаторской. Он заметно нервничает, но собран. Обещает быть на связи. Всё. Пошел…
Мы сели и притихли. Когда же нас? Скорее бы, что ли! Мне это напомнило отделение патологии в роддоме, где лежат женщины перед самыми родами. Понятно, зачем пришли, вон, какие животы у всех. А все равно страшно. И готовы, и не готовы. А потом наступает день, когда утром приходит акушерка и говорит: «Все, Иванова, бери вещи. Пошли рожать». И Иванова берет приготовленный пакет и уходит. Руки чуть дрожат. И у остающихся в палате тоже. Но назад пути никакого нет.
Эта затянувшаяся фаза ожидания выматывала хуже самой тяжелой работы. Обычных наших «чистых» больных все меньше, мы форсируем выписку, сокращаем сроки госпитализации. В отделении проводят кислород, строят стену для шлюза. Мы учимся снимать и надевать костюмы. Топчемся на месте. То мы в первой очереди на перепрофилирование, то во второй. Качели. И в какой-то момент в эти две недели пребывания в подвешенном состоянии мы поняли, что уже хотим работать с COVID. Фаза отрицания и ужаса сменилась чисто профессиональным: стало страшно только за свою компетентность — что-то пропустить, не заметить ухудшения, неправильно лечить. Самое главное оружие любого врача — опыт. А его-то у нас не было. И во всем мире не было. Потому что месяц-два для доказательной медицины не срок. На смену нашим личным неврозам, бессонным ночам и страху за собственное здоровье пришло чисто медицинское беспокойство за лечебный процесс. И конкретные ежедневные задачи: хватит ли СИЗов, хватит ли лекарств…
Новая коронавирусная инфекция COVID-19 однозначно разделила жизнь на до и после. Разделила нас, врачей. Потому что выбор у всех был. Первый вариант — увольнение. Второй вариант — административный отпуск без содержания. Третий вариант — заявление на самоизоляцию, это касалось пожилых работников с хроническими заболеваниями или тех, кто живет в одной квартире с тяжело больными родственниками. Для меня и многих моих коллег, друзей это как раз было просто.
Именно это решение было самым легким за все изматывающие дни и недели: оставаться дома я не в состоянии, бросать медицину не хочу, а вернуться, «когда это закончится», и смотреть в глаза докторам в ординаторской — не смогу.
Я думаю, что для большинства врачей именно моральная сторона вопроса перевесила материальную заинтересованность: сохранить самоуважение, собственную личность, если хотите, профессиональную гордость без известного риска невозможно. Но люди и уволились тоже. Врачи. И те, от которых никто не ждал такого. И те, про кого мы знали, что в разведку не пойдут. Воспользовались и правом на самоизоляцию, написали заявления на административные отпуска. Мы никого не осуждали и не осуждаем. Это осознанное решение каждый принимал без нажима. И были объективные причины, болезни, домашние проблемы. Многие, к слову, нам сейчас помогают удаленно: на телефоне, при работе с родственниками больных, с документами. Пиковая ситуация всех расставила по местам.
С 24 апреля терапевтический корпус больницы заработал на COVID. Распределились смены и дежурства. Фаза принятия. Острота и новизна исчезли. Мы привыкли к ежедневной статистике, мы ее часть. Сколько поступило, сколько на кислороде, сколько на ИВЛ. Мы просто ходим на работу. Работы много. Выходных нет. Рутинная необходимость соблюдать множество ритуалов. Ежедневно. Принять сведения о тяжелых больных у ночных дежурных. Подготовить смену одежды. Последовательно и аккуратно надеть на себя все, что положено. Костюм, шапочку, респиратор, очки, бахилы, две пары перчаток. Проследить, чтобы все, кто рядом, оделись и вели себя правильно с точки зрения безопасности.
И здесь тоже огромное множество проблем мелких и крупных. Я бы так сказала: обострилось чувство личного пространства, тех самых пресловутых «чистых» полутора метров. Кто-то уже заболел, кто-то начинает высчитывать, кто и когда находился с заболевшим в одном помещении. Один человек, не осознавший важности аккуратного следования инструкциям, может заразиться и подвергнуть опасности всех, кто будет находиться с ним в одном помещении потом, без защиты. Надо правильно раздеться в шлюзе в обратном порядке, все сложить в обработку. Умыться спиртовым раствором. Принять душ. В нашей условно чистой зоне мы в масках. Не трогать лицо, мыть и мыть руки. И иногда это тоже подобно психозу, когда ловишь себя на том, что дома открываешь кран локтем и обычные очки снимаешь «вперед и вверх». Надо все соблюдать досконально.
Работать нелегко: жарко, тяжело дышать, час-полтора уходит на адаптацию дыхания в респираторе. Очки запотевают, пот капает с ресниц. Заложен нос, хочется пить. Зато морально проще.
Мы идем к больным, они, как и все наши обычные пациенты, напуганы, плохо себя чувствуют, им тоже страшно, непонятно, что будет дальше. Мы все одинаковые, в голубых коконах и капюшонах, лиц не видно. На фартуке спереди написаны имя и отчество и слово «ВРАЧ» красным маркером. «Доброе утро! Наденьте, пожалуйста маски. Как ваше самочувствие»?
Читаю пост на Facebook. Надпись под фотографией девушки в полной COVID-амуниции: «Это доктор Катя… присмотритесь — она красавица!» И правда, мы все красавицы и красавцы. С незаживающими мозолями на переносице и пролежнями на щеках от респиратора. С бороздой на лбу от шапочки. С красными и отекшими от антисептика глазами. С шелушащейся кожей. Без укладки и макияжа. Без нормального отдыха. Многие в изоляции от семьи, от детей и пожилых родителей. Мы работаем. Мы стараемся. У нас есть СИЗы и лекарства, мы учимся, мы читаем, мы спрашиваем. У нас уже есть свой опыт…
Мне хочется сейчас найти такие слова, чтобы не было лишнего пафоса, чтобы не казалось, что мы кичимся своей профессией. «Люди в белых халатах». И мы, и наши сестры, которые работают с кровью, в самой близкой близости от больного. Ворочают, перестилают, кормят с ложечки. И наши санитарки, и уборщицы, простые обычные женщины — низкий им поклон! Убирают, моют, разносят еду. И те, кто в колл-центре. И те, кто организует все процессы, обеспечивает лекарствами, кто возит на скорой, кто приходит из поликлиники к вам в дом. Мы все стараемся, как можем. И знаете что? Мы не герои. Это просто такая работа. Это изначально такая работа, но наши белые халаты давно перестали уважать. А мы, как в СОБРе или пожарном расчете, только вместо бронежилета и каски — диплом о высшем медицинском образовании. Мы в зоне риска всегда. В красной зоне.

Коммерсантъ, 11 мая 2020 года

"Часть медработников, утомленных условиями труда и отсутствием признания, думают о смене профессии после окончания санитарного кризиса", - пишет Slate.fr.
"Я уже размышляла о своем профессиональном будущем до этого кризиса, но сейчас я уверена, что расстанусь со своим халатом!" - рассказывает Марин, медсестра службы ухода и реабилитации (SSR) в департаменте Эр. "Я вижу слишком много смертей, и у меня нет никаких средств помощи. Я чувствую себя измотанной", - сокрушается она. Она планирует "при первой же возможности" завершить работу медсестры, поскольку глубоко разочарована тем, что видит каждый день. Однако она не представляет себе работу в отрасли, которая не связана с человеческими отношениями. Ее проект смены профессии? Можно стать парикмахером, помимо прочего", - говорится в статье.
"Столько таких людей, как Марин, считающих, что подобный кризис - это уже слишком невыносимо? Трудно сказать, но их достаточно много, чтобы вызвать обеспокоенность у профсоюзов, - отмечают авторы статьи. "Когда вы вынуждены надевать мешок для мусора, потому что у вас нет комбинезона, вы задумаетесь о своем профессиональном имидже", - возмущенно говорит Тьерри Амуру, представитель профсоюза медсестер (SNPI).
"(...) Между тем, медицинские профессии являются одними из наименее мобильных, доступ к ним ограничен и часто зависит от успеха на конкурсе. Так, согласно исследованию Министерства труда, опубликованному в 2018 году, среди людей, еще работавших в 2015 году, а в 2010 году исполнявших обязанности помощников медсестры, только 6% за пять лет сменили профессию. Что касается медсестер, то их только 2%. Цифры значительно ниже среднего показателя смены профессии по стране, который составляет 22%", - пишет Slate.fr.
"(...) Несмотря на то, что медработники сегодня нужны как никогда, они изобличают совсем иную реальность. "Ложь со стороны государства", "отсутствие признания", "нехватка средств", "потеря смысла". Медработники, стоящие на линии фронта в борьбе с Covid-19, измучены и истощены. Среди людей в белых халатах есть те, которые "отказываются бросать своих пациентов", и те, которые решают "выбыть из игры", пессимистично оценивая будущее своей профессии. Некоторые хотят вообще покинуть медицинский сектор", - говорится в публикации.
"(...) Отсутствие признания со стороны правительства и населения вынудило Валери Жуэн, медсестру скорой помощи в службе ОМС в Валь-де-Рей, в Нормандии, уйти из профессии. "Нам немного странно получать аплодисменты в 8 часов вечера. Это красивый жест, его нужно уважать, но я боюсь, что после кризиса все об этом забудут", - сожалеет она. Тем не менее, она признает, что смена работы будет для нее личной жертвой. Ее планы? Жить на берегу моря. "Мне нравится моя работа, но она мне нравится настолько, чтобы вовремя сказать "стоп". Сейчас я ощущаю себя медсестрой, а потом я просто буду заниматься чем-то другим".
"(...) У нас такое ощущение, что мы всегда оказываемся сбоку-припеку, - сетует Тьерри Амуру. - Сейчас мы ежедневно чувствуем общественную поддержку, но самая большая проблема - это презрение со стороны правительства и директоров больниц".
"По данным исследования, опубликованного в декабре 2019 года Министерством труда, 57,7% медработников страдают от отсутствия признания. 18,5% даже сталкивались с враждебным поведением", - говорится в статье.
"(...) Медработники очень часто испытывали чувство покинутости со стороны государственных органов. В марте 2019 года нападение на практикующего врача вызвало забастовку в отделениях неотложной помощи нескольких французских учреждений", - напоминают журналистки.
"(...) Нас не слушают. Сколько бы мы ни кричали понапрасну, наши больницы и наши профсоюзы не сдвигаются с места. Я больше не хочу драться", - говорит Валери Жуэн.
"Тома Пети, медбрат из профсоюза SUD (Союз солидарных профсоюзов), работающий в больничном (психиатрическом) центре в Рувре, 27 марта совместно с персоналом больницы вступил в такую борьбу, изобличая отсутствие масок. Внутренний циркуляр, опубликованный в прессе, призывал работников здравоохранения использовать по "две маски в течение четырех дней" и сушить их для повторного использования", - говорится в статье.
"(...) Нехватка средств защиты во время пандемии полностью обескуражила некоторых медработников, которые уже испытывают разочарование. Главная причина их профессионального выгорания - это переутомление, - отмечают авторы статьи. "На этой неделе я работала 77 часов. Немного в отделении неотложной помощи, немного в реанимации, плюс служба по присмотру", - вспоминает Валери.
"(...) Устав от неподобающих условий труда, доктор Фетхи Бретель, психиатр в больничном центре в Рувре, планирует создать свой собственный "кооператив по медицинскому обслуживанию", структуру, которая выходила бы из-под контроля региональных органов здравоохранения и государства. "Я хочу создать жизненное пространство, способствующее диалогу, чтобы медработники могли найти для себя подходящее для них занятие", - говорит врач.
"На данный момент психиатр подтвердил, что "20 медработников" заинтересовались его концепцией лечения. "Моя идея может показаться немного утопичной. Но кризисный контекст изменит ситуацию. Я думаю, что настроение умов к ней уже готово", - добавляет он.
"(...) Доктор Фетхи Бретель предчувствует перерастание скрытого гнева людей в белых халатах в "революционный импульс". "Я убежден, что медработники находятся на переднем крае движения, сопоставимого по масштабам с движением "желтых жилетов" и даже пенсионеров".

Селия СОММЕР и Александра МАРИЛЛ, Slate.fr, 13 мая 2020 года
InoPressa

В больницах, лабораториях и на станциях скорой помощи из-за коронавируса усилилась текучка кадров

Число вакансий врачей в бюджетных медучреждениях к маю выросло вдвое по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, показал опрос hh.ru. Это связано с увеличившейся нагрузкой в период эпидемии коронавируса и опасностью инфицирования на рабочем месте, считают опрошенные «Известиями» эксперты. Труднее всего приходится тем, кто находится на «первой линии фронта» — например, работникам скорой помощи. Поэтому многие сотрудники стараются хотя бы уйти в отпуск или на больничный, рассказали в профильных профсоюзах. Там добавили: ситуацию могли бы исправить стимулирующие выплаты, но до многих медиков они так и не дошли.

Свободные кадры
Количество вакансий врачей в России в январе-апреле выросло более чем в два раза по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Как сообщили «Известиям» в сервисе hh.ru, в 2019-м в эти четыре месяца было размещено порядка 7,5 тыс. таких предложений в бюджетной сфере, в 2020-м — уже 17 тыс. При этом количество предложений в частных учреждениях здравоохранения, наоборот, уменьшилось — на 8%.
Кроме того, на конец апреля 2020 года на 20% стало больше резюме врачей, желающих найти работу (в прошлом году было 132 тыс. соискателей, в этом — 158 тыс.).
Специалисты связывают эти тенденции с выросшей нагрузкой на медучреждения в период эпидемии.
— Развернуто более 100 тыс. коек для больных коронавирусом. Медицине нужны кадры. Увеличение вакансий связано с дефицитом ресурсов для оказания помощи таким больным. Пришлось даже задействовать студентов медвузов старших курсов, — отметил член комитета Государственной думы по охране здоровья Борис Менделевич.
При этом, по его словам, нельзя исключать, что какая-то часть специалистов отказалась работать в столь непростое время, поскольку врачи, как и обычные люди, боятся быть инфицированными.
— Случаи добровольных увольнений есть, поскольку многие медики в силу преклонного возраста находятся в группе риска или же могут страдать хроническими заболеваниями, — заключил Борис Менделевич.
Минздрав и Минтруд не ответили на запросы «Известий» о количестве уволившихся сотрудников государственных клиник в период эпидемии. На вопрос, сколько новых штатных единиц было создано для врачей в системе здравоохранения в это сложное время, в Минздраве сообщили, что такая статистика появится только в марте 2021 года.

Проблем хватает
В публичном пространстве то и дело появляются сообщения об увольнении медиков из-за коронавируса.
Так, 12 мая администрация Владимирской области сообщила на своем сайте об увольнении 40 сотрудников из подразделений больницы в Струнино, которые написали заявления из-за боязни заражения новой коронавирусной инфекцией и тяжелых условий труда. В этом списке было шесть врачей.
30 апреля из Покровской больницы в Санкт-Петербурге уволились четверо из восьми врачей второго кардиологического отделения, сообщали СМИ. В начале апреля они записали видеоролик, где пожаловались на отсутствие средств защиты.
Известны случаи увольнения руководителей медучреждений, которые не смогли обеспечить безопасность своим работникам. Например, покинул свою должность главврач Курской больницы скорой помощи Андрей Мильцын — после того как в учреждении был выявлен очаг распространения коронавируса. Об этом 13 мая сообщили в администрации Курской области. Ранее, 5 мая, стало известно, что главврач городской больницы №1 в Омске Георгий Соболев уволился, после того как в его медучреждении было обнаружено 16 случаев заражения коронавирусом.
Количество увольнений может увеличиться, считает зампред Профсоюза работников здравоохранения РФ Михаил Андрочников.
— Надбавки врачам выплачиваются из рук вон плохо. Работники скорой помощи, например, получили поощрение в 2–3 тыс. рублей. Мотивация при таких условиях сходит на нет, — подчеркнул Михаил Андрочников.
13 мая премьер-министр Михаил Мишустин потребовал от регионов ускорить выплаты надбавок врачам, не дожидаясь дня зарплаты. По его словам, из выделенных более чем 27,5 млрд рублей до медиков пока дошли лишь около 4,5 млрд. 11 мая скорость выплат надбавок врачам раскритиковал и президент России Владимир Путин. Он распорядился произвести их за четыре дня. Поощрить медиков материально глава государства предложил еще 8 апреля.
Как рассказал зампред Профсоюза работников здравоохранения РФ, не хватает также специальных средств защиты, соответствующих степени опасности: масок с фильтрами, костюмов. По его словам, особенно туго с этим было в первый месяц эпидемии в России — тогда в интернете создавались петиции с требованием обеспечить медиков необходимым снаряжением, а к закупке масок подключались фонды. Сейчас ситуация стала улучшаться, но к качеству средств защиты всё еще остаются вопросы.
Медучреждения не всегда соблюдают требования безопасности при работе с вирусом, из-за чего даже не входящие в «красную зону» врачи не чувствуют себя защищенными. Как рассказал «Известиям» младший научный сотрудник, врач-лаборант одного из учреждений Роспотребнадзора в Екатеринбурге (он пожелал остаться анонимным), в последнее время многие подумывают об увольнении из-за несоблюдения санитарных норм на рабочем месте.
— Опасные контейнеры сейчас носят через зону, в которой люди не работают с коронавирусом, одеты в простые халаты, одноразовые маски и шапочки, не имеют никаких особых средств защиты. Для утилизации особо опасных отходов, второй группы патогенности, обычно используют одноразовые, специально промаркированные контейнеры. Сейчас же эти красные «ведрышки» моют и повторно пускают в дело, — поделился собеседник «Известий».
По его словам, обещанные правительством надбавки никто в учреждении не получил.
— Сказали, если не будете работать без выходных, сверхурочно, вообще не получите надбавки, — заключил врач.

Я устал
Работники скорой помощи, которые первыми принимают удар инфекции на себя, стали массово уходить на больничный, потому что просто устали, рассказал «Известиям» председатель профсоюза скорой помощи Дмитрий Беляков.
Это подразделение, по его словам, стремится отработать как можно большее количество вызовов — этого требуют страховые компании. Рядовые же врачи не чувствуют никакой выгоды от роста этого показателя. Причем 90% обращений явно не имеют отношения к тяжелым заболеваниям. Сейчас в условиях риска заразиться коронавирусом каждый такой неоправданный вызов грозит не только здоровью работников скорой помощи, но и их жизни.
  — За последние дни в Реутово на подстанции от коронавируса умерли двое сотрудников. В Москве умер водитель на 16-й подстанции, врач и заведующая 11-й подстанции. В Одинцово скончалась девушка-фельдшер, которой было всего 32 года, — поделился Дмитрий Беляков.
Родственникам погибших медиков придется постараться, чтобы доказать, что они заболели или даже умерли именно после работы с больными коронавирусом, уверен Михаил Андрочников. О страховании врачей президент объявил 25 апреля, но указ был подписан позже, 6 мая. Медики же работали с коронавирусом задолго до этого.
В начале апреля Профсоюз работников здравоохранения РФ направил письмо в правительство, в котором предложил освободить от необходимости контактировать с коронавирусом врачей возраста 65+ и многодетных матерей. Общего решения по этому вопросу принято не было. Где-то, как в Москве, пожилым врачам позволили не работать, но в некоторых регионах они продолжают рисковать, заключил Михаил Андрочников.

Известия, 15 мая 2020 года

Медицинская помощь требуется бездомным людям так же, как и всем остальным, — особенно в период пандемии. Но получить ее человеку, живущему на улице или в сквоте, бывает нелегко — и из-за формальных ограничений (у многих бездомных нет паспортов и полисов ОМС), и из-за пренебрежительного отношения. Заботу о здоровье бездомных берет на себя так называемая уличная медицина — MeduzaCare разбирается, как она работает в России, несмотря на отсутствие легального статуса.

Кто помогает бездомным?
Уличная медицина устроена так: врачи-волонтеры в свободное от работы время выезжают в приюты и точки выдачи питания для бездомных, проводят осмотры и консультации. Работа с бездомными всегда начинается с оказания базовой первичной медико-санитарной помощи (ПМСП). «Человек приходит с жалобами [на здоровье], его осматривает врач общей практики, специалист [врач с конкретной специализацией] или фельдшер. Помогают им медсестры, студенты старших курсов медвузов и люди без медицинского образования», — говорит Сергей Иевков, основатель и руководитель петербургского проекта «Благотворительная больница».
«Мы можем провести медосмотр, обработать рану, сделать перевязку. Мы можем выдать общедоступные, безрецептурные лекарства, если у бездомного пациента есть предписание принимать таблетки (выписка, где говорится, что у него, например, диабет и ему нужен инсулин), но нет денег, чтобы их купить, — объясняет Сергей. — Если мы как медработники понимаем, что жизнь человека под угрозой и случай экстренный — инфаркт, инсульт, — мы вызываем „на себя“ скорую помощь. Удаленно отслеживаем, доставили ли человека в больницу, узнаем, когда его выпишут, — зачастую сообщают нам об этом волонтеры, работающие в том или ином стационаре».
В штате организации Иевкова сейчас порядка 130 человек, среди них около 20 медиков. Состав волонтеров постоянно меняется: одни уходят в отпуска, другим нужно сдавать сессию, третьи просто не могут посвящать себя волонтерству из-за большой загруженности на основном месте работы, особенно сейчас, в период пандемии. «Все, кто лечат бездомных и помогают с немедицинскими задачами в „Благотворительной больнице“, делают это в свободное от основной работы время. Все деньги, которые нам жертвуют, мы тратим на лекарства. И за счет этого продолжаем работать на улице уже второй год», — говорит Иевков.
Скромных ресурсов проекта хватает далеко не на все задачи, поэтому «Благотворительная больница» активно сотрудничает с другими петербургскими НКО, работающими с бездомными. «Мы пробовали запустить регулярное тестирование на ВИЧ среди бездомных в Петербурге, но один только тест крови на ВИЧ длится 15 минут, и это без консультации. Мы поняли, что будет проще делегировать эту задачу коллегам. Они по договоренности с нами ездят в приюты для бездомных, делают тесты, объясняют людям специфику ВИЧ, чуть ли не за руку приводят в СПИД-центры. Мы же можем подсказать бездомным, куда обратиться, если у них ВИЧ, но нет возможности поддерживать терапию», — говорит Иевков.
Пандемия COVID-19 внесла коррективы в работу уличной медицины. Сергей Иевков рассказывает, что «Благотворительная больница» сократила количество выездов, насколько это возможно, и число работающих волонтеров. «Чтобы не рисковать ими, вместо четырех волонтеров на точку питания приезжает двое, — говорит он. — Мы также решили, что на время пандемии в проекте останутся работать только медики. В обычное время у нас еще работали гражданские волонтеры без медицинского образования, как ассистенты — сейчас на них распространяется режим самоизоляции. Приюты для бездомных также закрылись на самоизоляцию, поэтому из приютов мы ушли».
Выросли и расходы «Благотворительной больницы» на средства индивидуальной защиты для врачей, хотя пока их хватает, чтобы следовать рекомендациям ВОЗ. «Мы полностью укомплектованы респираторами, комбинезонами, щитками, очками, шапочками и антисептиками и продолжаем их закупать», — говорит Иевков.

Почему бездомным в России сложно получить медицинскую помощь?
Формально любой бездомный, у которого на руках есть российский паспорт и полис ОМС, может обратиться в поликлинику. На практике ситуация сложнее: даже те, у кого необходимые документы есть, сталкиваются с откровенно враждебным отношением со стороны как работников медучреждений, так и посетителей, которым не приходится ночевать на улице. «Бездомные просто боятся обратиться и получить отказ. Боятся презрения, издевательств, унижения», — отмечает Сергей Иевков.
Об этом же говорит Евгений Косовских, один из создателей челябинского проекта «Другая медицина». «Даже тем бездомным, у кого есть [необходимые] документы, бывает очень сложно получить медицинскую помощь в больницах Челябинска. Персонал часто обходится с бездомными грубо только из-за того, что у них неопрятный вид, — объясняет Косовских. — Когда мы приезжаем на точку приема, где собираются бездомные, и я вижу человека в таком состоянии, что ему явно нужна госпитализация, он говорит: „Нет, пожалуйста, не надо“. Он не хочет, чтобы его оскорбляли, чтобы к нему относились пренебрежительно».
Зачастую у бездомных вообще нет никаких документов, и госпитализировать их могут только в случаях прямой угрозы жизни или риска получения инвалидности. Между тем сами врачи говорят, что многих экстренных случаев можно было бы избежать, если бы бездомные проходили профилактику и получали небольшую, но своевременную медпомощь.
Доктор Найджел Хьюитт, глава благотворительной организации Pathway, оказывающей медицинскую помощь бездомным в Великобритании, утверждает, что «бездомных убивает не жизнь на улице — они умирают от болезней, которые можно лечить». Российские коллеги Хьюитта разделяют его мнение. Сергей Иевков говорит, что многие болезни бездомных — это рутинные заболевания, для лечения которых не требуется ничего специального. Нужен прежде всего сам врач и тихое место для осмотра.
По словам Иевкова, жизнь на улице меняет отношение человека к собственному здоровью. «Бездомные долгое время игнорируют недомогание и никуда не обращаются. При температуре 39 °C они не идут к терапевту и не могут вызвать его на дом, а поликлиника их не берет, — рассказывает Иевков. — И когда они все-таки доходят до нас, мы часто видим запущенные случаи простых заболеваний, раны, которые сильно загноились, инфекционные болезни вроде пневмонии. Приходит ко мне пациент, которого в лесу укусила крыса. Неделю он не обращал внимания на маленькую ранку. Через неделю у него опухла половина лица, и его увезли на скорой. Выжил. И таких случаев очень много».
Но не всем бездомным удается получить помощь вовремя. «Приходишь в сквот, по очереди консультируешь пятерых бездомных, обсуждаешь их проблемы. Приходишь через полгода, а тебе говорят, что их больше нет, — говорит Иевков. — Иногда звонят из сквота и просят прийти, потому что тяжело больная женщина уже не может встать с постели. Приезжаешь, вызываешь скорую, но на следующий день она умирает в больнице. У меня был такой случай. Тогда после основной своей работы я поехал в больницу, чтобы доставить женщине лекарство, и узнал, что за полчаса до моего приезда она умерла».
Регулярно общаясь с волонтерами «уличной медицины», бездомные начинают внимательнее следить за своим здоровьем. «После двух лет работы нам удалось изменить их отношение, — говорит Евгений Косовских. — Бездомные стали вовремя обращаться [к нам], и нам удается обрабатывать раны и начинать лечить инфекционные заболевания на ранних стадиях». По его словам, снизилась не только смертность среди челябинских бездомных: «Раньше к нам обращались с глубокими обморожениями, ожогами (вплоть до четвертой степени), инфекциями (туберкулез, гепатит С, ВИЧ, ИППП). Сейчас это чаще всего микротравмы (человек поранил руку о проволоку) и зубная боль. Ожоги и обморожения встречаются намного реже. Мы стараемся сделать так, чтобы бездомные проходили поддерживающую терапию».
Своевременная помощь важна, но существенно и то, что волонтеры относятся к своим бездомным пациентам без осуждения. «Мы не манипулируем бездомными, мы принимаем их образ жизни и не пытаемся изменить его немедленно, здесь и сейчас. Мы знаем, что от напористого патернализма бездомные, как правило, и бегут из государственных учреждений», — говорит Иевков.
Прежде чем общество перестанет стигматизировать бездомных людей, может пройти немало времени, и это время, которого у врачей нет. Поэтому волонтеры ищут компромиссные варианты. Так, «Другая медицина» недавно получила от администрации Челябинска помещение в безвозмездную аренду и теперь собирается обустроить там место, где бездомные смогут умыться и почистить одежду. В таком виде, считают волонтеры, бездомным пациентам будет проще записаться на прием в поликлинику.
Другая инициатива состоит в том, чтобы убедить медицинские учреждения зарезервировать временные слоты для приема бездомных пациентов. «Сейчас мы бьемся за то, чтобы по пятницам или субботам больницы могли открывать амбулаторные кабинеты приема для бездомных дежурным врачом. Чтобы у них был „свой день“, когда они не будут встречать тех, кто относится к ним враждебно», — говорит Косовских.

Зачем уличной медицине легальный статус?
Мало-помалу волонтерам и активистам удается сокращать пропасть, которая разделяет бездомных и государственную медицинскую систему. «Три месяца назад одна из челябинских больниц, с которой мы находимся на связи, получила квоты из бюджета на прием бездомных пациентов [у которых нет полиса ОМС] в хирургическом, терапевтическом и пульмонологическом отделениях. За три года работы мы смогли этого добиться, для нас это прорыв», — говорит Евгений Косовских.
Его коллега Татьяна Авдеева на встрече с Владимиром Путиным в декабре 2019 года призвала легализовать уличную медицину. Благодаря этому обращению «уличная медицина» чуть ли не впервые появилась в заголовках федеральной прессы. «Уличную медицину необходимо легализовать, чтобы те, кто занимается ею, были защищены юридически. Сейчас уличная медицина сама по себе не запрещена — но и не регламентирована. Существуют правила, как должен вести себя врач или медработник в стационаре, амбулатории или машине скорой помощи. Но нет никакого регламента, с которым сверялись бы волонтеры, оказывающие помощь на улице. А значит, в теории возможна ситуация, когда ответственность за внезапную смерть или ухудшение здоровья бездомного пациента ложится на плечи врача — даже если он действовал профессионально», — говорит Косовских.
Лицензировать свою деятельность по нынешним правилам, у волонтерских организаций попросту нет ресурсов. «Для нашего маленького проекта это неподъемная задача, — говорит Сергей Иевков. — Нужно будет помещение, которого у нас нет, нужно будет регистрировать юридическое лицо. У нас нет даже человека, который мог бы заниматься вопросом лицензирования, не отвлекаясь ни на что другое».
Косовских отмечает, что упрощение законов об оказании медицинской помощи может привести к появлению черного рынка медуслуг: «Поэтому мы настаиваем, чтобы закон распространялся только на благотворительные организации».
Вместе с коллегами из новосибирской благотворительной организации «Дом милосердия», помогающей бездомным, участники «Другой медицины» составили предложение о разработке закона, который вывел бы уличную медицину из серой зоны. Документ волонтеры отправили в правительство, ответ на него они надеются получить этим летом.

Дмитрий КУРКИН. Медуза, 20 мая 2020 года