… о беженцах в Европе

Миграционная политика Евросоюза создает тупик для интеграции беженцев и играет на руку ультраправым движениям

Британский журналист Дэниел Триллинг известен своими материалами о беженцах, европейских границах и миграционной системе. Его тексты публиковались The Guardian, Al Jazeera, The London Review of Books, Newsweek, New Statesman и другими изданиями. Новая книга журналиста «Огни вдалеке» (Lights in the Distance), посвященная историям поиска убежища, выйдет в издательстве Picador в мае 2018 года. Недавно Триллинг был награжден премией Migration media award за свои репортажи о судьбах беженцев в Европе.
— Тема беженцев стала ключевой для европейских медиа и политиков 2015 году. Когда вы впервые занялись этой темой, и каким был ваш первый материал о беженцах?
Дэниел Триллинг: В 2012 году я посетил Афины, чтобы исследовать подъем ультраправых движений, которые в то время были главным предметом моих интересов. Там я отправился на интервью с группой афганских беженцев, ставших жертвами неонацистского насилия, и я был по-настоящему шокирован тем, что обнаружил. Эти люди жили в частной квартире в одном из пригородов Афин и теоретически были свободны, но в реальности они оказались в ловушке: не только по причине угроз и нападений со стороны Золотого Рассвета (неонацистская партия в Греции — прим. ред.), но и из-за полицейского насилия, из-за стремления и пограничной системы Европейского союза поставить под контроль передвижение беженцев и из-за неработающего в Греции механизма получения убежища. Мне стало интересно, как эта система функционирует, и как она повлияла на жизни тех, кто с ней столкнулся. Поэтому я отправился в разные части ЕС и в граничащие с ЕС страны, такие как Украина и Турция, где встречался с беженцами и другими мигрантами, а затем следовал за ними в их путешествиях.
— Европейский союз укрепляет границы для противодействия мигрантам. Что изменил так называемый «кризис беженцев» — с какими новыми препятствиями сталкиваются искатели убежища?
— 2015 год стал годом политических колебаний. Сначала, в апреле два кораблекрушения возле побережья Ливии, спровоцировали панику среди европейских лидеров. Через несколько месяцев ноябрьские атаки в Париже переместили фокус дебатов с гуманитарных соображений на безопасность, и ЕС устремился к тому, чтобы восстановить старую систему, нацеленную на то, чтобы не давать как можно большему числу беженцев добраться до европейских границ — а тех, кто доберется, задерживать в странах Юга и восточноевропейских государствах.
Эта система становится все более милитаризированной: с 2012 года в Греции, Болгарии, Венгрии и других странах были построены или расширены пограничные ограждения и сети наблюдения, а в Средиземном море были усилены патрули безопасности. Внутри ЕС все больше используются отдаленные лагеря и центры содержания под стражей (особенно в Греции и Венгрии), вводится расовый профайлинг во время полицейского контроля на внутренних шенгенских границах (например, на границе между Францией и Италией), а оказание помощи беженцам нередко криминазилируется (так что преследованиям начинают подвергаться уже граждане ЕС). ЕС также передал пограничный контроль на аутсорсинг в другие страны: сделка с Турцией, которая снизила число сирийцев и других беженцев, пересекающих Эгейское море в начале 2016 года, сопровождалась попытками заключить аналогичные сделки или инвестировать в пограничный контроль, или оказывать давление на страны в различных частях Азии, Африки и на Ближнем Востоке с тем, чтобы они принимали депортированных из ЕС беженцев.
Внедрение этой системы имело три важных последствия. Во-первых, подрываются принципы международной защиты беженцев, установленные Конвенцией ООН 1951 года, которые заключаются в том, что беженцы не должны подвергаться наказанию за попытку пересечения границы без разрешения, что их не следует депортировать в небезопасные страны, и что каждый человек заслуживает индивидуального подхода. Во-вторых, это создает больше насилия и нестабильности в странах, не входящих в ЕС, прежде всего в Ливии. Евросоюз фактически препятствует спасению на море и разворачивает лодки контрабандистов, в результате чего тысячи мигрантов оказались в ливийских центрах содержания под стражей, где они подвергаются насилию, пыткам и в некоторых случаях попадают в рабство. Недавняя попытка Италии выплатить ливийским бандам контрабандистов деньги за то, чтобы те прекратили отправлять мигрантов в море, также способствовала обострению борьбы между соперничающими вооруженными группировками. В-третьих, усилились противоречия в Европе: между мигрантами и той частью населения, которая опасается их прибытия; между государством и людьми, которые образуют сети солидарности для помощи мигрантам. Об этом и о том, как границы функционируют в глобальном масштабе, я писал здесь.
— В прошлом мигранты и беженцы не раз становились объектами спекуляций и нагнетания страха в таблоидах и желтой прессе. Во время нынешнего кризиса это просто повторилось вновь или есть нечто новое в том, как консервативная пресса освещает тему?
— Я буду говорить в общем, поскольку не могу следить за работой медиа в каждой европейской стране и на каждом европейском языке — но я считаю, что освещение кризиса беженцев было, прежде всего, фрагментарным. Что мы имеем, так это кризис европейской пограничной системы, проявляющий себя в разных местах в разное время: в центральном Средиземноморье, Эгейском море, Греческих островах, южной Италии, Балканах, Германии, Франции и т. д. Каждый раз, когда возникала новая ситуация, мы видели, как новостные СМИ спешили осветить ее. Если какое-то СМИ хотело вызвать симпатию, оно сосредотачивалось на человеческих потребностях и отчаянии. Если медиа хотели вызвать враждебность, то транслировали хаос, гнев или насилие. Зачастую можно было увидеть в деле одновременно оба эти подхода.
Однако такое освещение не могло показать более общую картину. Например, никак не принималось во внимание то, что нередко беженцы были вынуждены выбирать определенный маршрут просто, потому что другие пути им были закрыты — например, одна из причин, по которой люди добирались по морю из Турции в Грецию в 2015 году, а не пересекали границу между этими странами по суше, состояла в том, что эта граница была полностью перекрыта в 2012 году. Кроме того, на протяжении длительного времени страны ЕС систематически снижали возможности для других, законных и безопасных способов соискания убежища — таких как обращение с просьбой о предоставлении убежища в зарубежных посольствах.
Без такого контекста значительная часть репортажей в средствах массовой информации — даже в случае благонамеренного освещения — создавала впечатление непреодолимой и беспрецедентной волны беженцев, возникшей, казалось бы, из ниоткуда. На мой взгляд, выход из этого заключается в том, чтобы журналисты не только предоставляли адекватный контекст, но и думали о людях, которые отправились в такой длительный путь, как об индивидуумах с политической волей, личностях, попытавшихся взять под контроль свои собственные жизни. Благонамеренный стереотип о беженце как невинном ребенке — хотя, конечно, существуют уязвимые дети, нуждающиеся в помощи — также может нанести вред.
Вы правы в том, что мигранты и беженцы всегда были в фокусе внимания расистских СМИ. В этом смысле ничего не поменялось и на этот раз: опять зазвучали знакомые мотивы про «вторжение чужаков», «столкновение цивилизаций» Ислама и Запада, якобы дикое или некультурное поведение мигрантов. Что было особенного, так это то, что все эти мотивы объединились, сформировав новый, специфически европейский расизм, возвышающийся над различными национальными формами. Бенедикт Андерсон описывал нации как «воображаемые сообщества»; Европейский Союз — это еще один вид воображаемого сообщества — как формирующий реальность на местах, так и подвергающийся воздействию этой реальности. ЕС создал границу, которая отделяет его от остального мира; и поэтому люди, которые пересекают эту границу без разрешения, рассматриваются в качестве угрозы для проекта Евросоюза и паневропейской идентичности.
— Насколько отличаются то, как СМИ разных стран освещали тему беженцев?
— Некоторые из общих тем, которые я описал выше, были схожи по всей Европе, если судить по тому, что я видел. Но меня интересует то, как они достигают различных политических целей. Возьмем, к примеру, знаменитую фотографию беженцев, проходящих через Словению с полицией в октябре 2015 года.
Для немецкого издания, поддерживающего Меркель, это фото может быть доказательством того, что Европа должна действовать сообща, чтобы помочь разместить беженцев (или хотя бы сирийцев, которые среди них есть). Для издания, которое поддерживает венгерского президента Орбана, это фото может стать аргументом в пользу того, что «христианская» Европа должна построить стены, чтобы защитить цивилизацию от мусульманских пришельцев. В Британии это изображение было использовано праворадикальной партии UKIP на рекламном постере для агитации за Brexit во время референдума 2016 года. Постер намекал на то, что проблема не столько в беженцах, сколько в самом Евросоюзе. В контексте постера UKIP люди заметили схожесть этого изображения с нацистским пропагандистским фильмом о еврейских беженцах перед Второй мировой войной — однако это было полной противоположностью тому, что хотел показать сам автор упомянутой фотографии.
Медиа будут использовать одни и те же базовые ингредиенты для абсолютно разных задач — вот почему важно уделять внимание тому, как истории сконструированы и в каком контексте они представлены. Если вам интересна эта тема, то Сеть этической журналистики опубликовала исследование о том, как европейские и международные СМИ освещали кризис беженцев 2015 года и обнаружили некоторые основные проблемы.
— Ваша новая книга выйдет весной 2018 года. О чем она?
— Эта книга — портрет пограничной системы ЕС, увиденный глазами беженцев, столкнувшихся с ней. За несколько лет я следовал за дюжиной самых разных людей из Африки, Азии и Ближнего Востока, и книга подробно рассказывает их истории.
В нем также есть глава об Украине, вкратце сравнивающая путешествие, которое некоторые члены моей семьи совершили в 1920 году — они выехали из Киева в Берлин во время гражданской войны, а затем из Берлина в Лондон в 1939 году — с путешествием сомалийских беженцев и украинских переселенцев сегодня.
Был ли так называемый «кризис беженцев» использован российским правящим классом и контролируемыми ими СМИ для ослабления Европы, а также для усиления националистов и правых радикалов? Или это очередная теория заговора?
Некоторые комментарии действительно напоминали теорию заговора. Заявление главы НАТО о том, что Путин использовал беженцев в качестве орудия для разрушения Европы — это обвинение звучало всюду — думаю, это нонсенс. Оно приписывает России силу, которой она не обладает: Россия относительно слаба, и именно поэтому она спровоцировала и участвовала в войне для дестабилизации Украины, поэтому осуществила жесткое вмешательство для поддержки режима в Сирии. Этот подход также упускает из виду роль европейской пограничной системы в создании кризиса беженцев. Именно эта система вынуждает беженцев выбирать все более опасные и хаотичные маршруты. Он также не учитывает роль западных держав в других конфликтах: сирийцы составляют примерно половину от всех беженцев, прибывших в Европу в последние годы, однако есть и значительное число людей из Ирака, Афганистана и разных частей Африки. При этом, беженцам из Африки, чтобы попасть в Европу, нужно сначала прорваться через хаос, охвативший Ливию.
Тем не менее, понятно, что связанные с Кремлем группы влияния внутри России стремились усугубить социальную напряженность и оказать поддержку крайне правым, антииммигрантским движениям в ряде европейских стран. Одним из недавних примеров является исследование Лондонской школы экономики, показавшее, что пророссийские группы помогали продвигать Альтернативу для Германии (AfD) в преддверии парламентских выборов в этом году. В прошлом году стало известно, что французский Национальный фронт получил кредит от российского банка. Российские медиа время от времени распространяли слухи об угрожающем поведении беженцев в Европе, например, как в случае с заявлением об изнасиловании девушки российского происхождения в Берлине, которое впоследствии оказалось неправдой. И в более широком смысле международная сеть Russia Today предлагает платформу для европейских крайне правых голосов, а также некоторых из левых, таким образом, что кажется будто Европу раздирают неразрешимые социальные конфликты. (Спойлер: это не так, и это в наших силах преодолеть существующие противоречия.)
Но расизм и национализм начинаются дома. Правящий класс России вполне может видеть свои интересы в продвижении реакционных националистических взглядов, чтобы вызвать враждебность по отношению к мигрантам в Европе. Но он не может создать эти явления из ничего. Рост европейских крайне правых партий проистекает из кризиса политического представительства, где господствующие левые и правые в той или иной степени принимают неолиберальную идеологию: рыночные ценности — это ценности, которые управляют обществом; государство существует не для того, чтобы что-то строить, но только чтобы обеспечить порядок. При этом альтернативы этой парадигме обесцениваются. Когда крайне правые движения оспаривают это положение вещей, обращаясь к националистическим или расистским настроениям, их пламя часто раздувается реакционным освещением в средствах массовой информации, и правящие партии склонны к тому, чтобы впитывать этот месседж, а не выступать против него. Национализм — это клей, который элиты используют в попытке сохранить единство в обществах, раздираемых неравенством и несправедливостью. Это проблема, с которой мы все сталкиваемся.
— Как изменилась Европа в результате этих событий? Сохраняют ли СМИ интерес к теме беженцев?
Убежище и миграция — постоянная тема, представляющая интерес для европейских СМИ, но в настоящее время она в значительной степени отошла на задний план. Что касается того, как изменилась Европа… Об этом еще рано говорить: число беженцев, которые прибыли в 2015 году, относительно невелико — менее миллиона, при населении Европейского Союза в 508 миллионов человек. Но то, как они прибывали, было хаотичным, и есть серьезные вопросы о том, как мы можем обеспечить друг друга всем необходимым, жить вместе, укреплять общество. Это не просто вопросы о беженцах и «местных»; они также применимы к сообществам, пострадавшим от политики жесткой экономии или экономического неравенства и деиндустриализации. Можем ли мы строить сети, которые формируются в ответ на кризис? Можем ли мы убедить людей, которые настроены скептически или враждебно, что у нас общие интересы? Здоровые СМИ помогут нам обсудить эти вопросы.

Виталий АТАНАСОВ, Open Democracy, Великобритания. 10 апреля 2018 года
ИноСМИ.RU. 18 апреля 2018 года

Для организации миграционного хаоса в ЕС России нужна поддержка Турции

На прошлой неделе президент России Владимир Путин предупредил Запад о том, что новый удар по Сирии может привести к «хаосу», а министр иностранных дел Сергей Лавров сообщил, что даже самая незначительная ошибка в Сирии может обернуться для Европы волной беженцев.
14 апреля Соединенные Штаты, Франция и Великобритания нанесли удар по Сирии, который был ответом на возможное применение химического оружия сирийским правительством.
В конце 2015 — начале 2016 года Россия незаконно пропустила более 1,7 тысяч просителей убежища на пограничных пунктах пропуска Салла и Райя-Йоосеппи.
Этот сюрприз привел к временному ограничению работы восточной границы, которое продолжалось около полугода. В тот момент Финляндия не видела необходимости в продлении договора.
Таким образом, если в случае возникновения нового кризиса Россия пустит беженцев на свою территорию, они могли бы добраться до ее северных границ, и история повторилась бы снова.
По мнению исследователя Института внешней политики Финляндии Теему Таммикко (Teemu Tammikko), в 2015 году на восточной границе речь шла о меньшем потоке беженцев по сравнению с тем, который шел в Финляндию через Балканы и страны Северной Европы.
«Тогда восточная граница не была основным маршрутом. Правда, строились догадки, может ли она стать таковым, и может ли Россия использовать его как средство оказания давления».
«Такое может произойти, так как балканский маршрут сейчас перегружен, граница во многих местах закрыта, и маршрут беженцев постепенно сдвигается к востоку».
По мнению Таммикко, событие двухлетней давности вполне могло быть проверкой, которую Россия устроила Финляндии и странам ЕС.
Он полагает, что в конце прошлой недели Лавров упомянул о миграционном кризисе именно потому, что понимает, что это слабое место Европы.
Миграционный кризис 2015 года был внутренним кризисом ЕС. Отношения между странами-членами Евросоюза дали трещину, общие договоры и принципы не соблюдались.
 «Это болевая точка ЕС, надавливая на которую можно обнажить слабые стороны. Эти вопросы до сих пор так и не смогли решить. Например, не смогли согласовать новый договор о распределении миграционного бремени».
Пропуская беженцев через границу, Россия, по его мнению, хотела показать, что при необходимости может воспользоваться и этими методами.
Однако он напоминает, что и у России могут возникнуть трудности с большими потоками беженцев.
«Хочет ли Россия действительно впустить на свою территорию миллионы просителей убежища? Создание давления предполагало бы передвижение огромных масс людей в Европу через Россию. Есть ли в этом смысл?»
Халил Гюрханли (Halil Gürhanli), специалист Хельсинкского университета по вопросам Турции, считает, что, если бы разразился новый миграционный кризис, его главным объектом скорее стала бы Турция, а не Россия. ЕС заключил с Турцией миграционный договор, в соответствии с которым Турция остановит мигрантов, которые будут пытаться попасть в ЕС, и организует лагеря беженцев, за которые будет получать от ЕС хорошую компенсацию.
Гюрханли считает, что если Россия действительно хочет создать хаос в ЕС при помощи мигрантов, она должна для начала усилить свое влияние в Турции.
В последнее время Турция стремится отойти от взятой на себя роли эквилибриста, балансирующего между Россией и Западом. У Турции также нет последовательной линии в отношении Сирии. В какой-то момент ей придется выбирать, чью сторону она займет.
Турция, например, не выслала российских дипломатов после отравления в Солсбери. Но при этом, похоже, она поддержала ракетный удар западных стран.
По мнению Гюрханли, в данный момент Турция все же не заинтересована в выходе из миграционного соглашения с ЕС.
«Договор является единственным работающим соглашением в отношениях Турции и ЕС. Он практически поддерживает эти отношения».
Министр внутренних дел Финляндии Кай Мюккянен (Kai Mykkänen) уверяет, что «исключительная ситуация», которая возникла на восточной границе в 2015-2016 годах, больше не повторится.
«Нам действительно надо постоянно быть готовыми к тому, что по какой-то причине российская граница может изменить режим своей работы, но пока нам на это ничто не указывает, — говорит он. — Конечно, в будущем всегда может произойти что-то неожиданное, но я не вижу никакой особой причины, по которой нам стоило бы беспокоиться о том, что риск возрастет».
Мюккянен уверяет, что сотрудничество между российскими и финскими пограничными службами налажено хорошо. Он говорит, что государственные руководители сделали все для того, чтобы тесная совместная работа пограничных служб снова наладилась после произошедшего кризиса.
Он считает, что в том случае, если в Сирии снова поднимется волна миграции, Финляндия может принять участие в приеме беженцев непосредственно из зоны конфликта.
По мнению Мюккянена, главный акцент в миграционной системе надо делать на увеличении размеров квот по приему беженцев.

Пяйви ЛАККА (PÄIVI LAKKA) Ilta-Sanomat, Финляндия. 17 апреля 2018 года
ИноСМИ.RU. 20 апреля 2018 года

Представления американцев о Швеции как о мирной и благополучной стране давно устарели, отмечает Fox News. Из-за масштабного притока мигрантов в стране появились десятки «запретных зон», куда боится заходить полиция, а женщины и дети всё чаще становятся жертвами сексуального насилия.
Если вы считаете, что здесь плохо, вам следует посмотреть, что происходит в европейских странах, которые кажутся американцам супермирными. Если верить новой статье в Politico, ручные гранаты стали в Швеции частью повседневной жизни. Всё чаще происходят изнасилования и сексуальные домогательства. Сотни жителей уехали, чтобы присоединиться к ИГ. А в прошлом году в Стокгольме мусульманин-экстремист убил пять человек, протаранив знаменитый городской универмаг угнанным грузовиком.
- Кейти Хопкинс ведёт рубрику в The Rebel Media. Рад, что вы с нами, Кейти!
Кейти Хопкинс, журналист: Спасибо.
- В Швеции творится какой-то ад. По сути, представления людей о Швеции уже примерно 40 лет как устарели.
Кейти Хопкинс: Как вы правы! Люди по-прежнему воображают, что Швеция — это такая идиллия. Горы, снежные вершины, люди скачут по улице вприпрыжку, и у всех косички. Я побывала там совсем недавно и обнаружила, что это очень враждебное место. Я прошлась по «запретным зонам». В Швеции теперь где-то 62 «запретные зоны», куда боится заходить полиция, куда не может по срочному вызову приехать скорая помощь, а пожарным машинам требуется сопровождение полиции, потому что на них нападают. То есть банды обосновываются там, не пускают полицию. И для этого каждая банда использует ручные гранаты, которые можно купить всего за 30 долларов, как что-то вроде аварийной сигнализации.
- Вы упомянули «запретные зоны». Всякий раз, когда мы говорим о них на канале Fox, европейские правительства с негодованием отрицают само их существование. Так что уточним: это неофициальные «запретные зоны». Я побывал в одной из них, в Русенгорде (район города Мальмё), где одинокий полицейский участок — всё равно что неприступная крепость. Можно набрать номер, и никто не ответит. Если вам зачем-то потребуется пойти в полицию, вы не сможете попасть в здание.
Швеция подверглась масштабной… Это было, по сути, этнически однородное общество, а теперь шведы, по прогнозам, к 2050 году станут меньшинством в собственной стране. Какие разительные демографические перемены!
Кейти Хопкинс: Там примерно 10 миллионов шведов, и они на самом деле исключительно красивы, как бы это ни раздражало. Меня вот раздражает. Но, в любом случае, к этому идеальному населению ввезли 170 тысяч мигрантов. И мы знаем, что происходит в странах, откуда они прибыли. А потом мы гадаем, отчего же Швеция стала местом, откуда сами шведы хотят сбежать.
- Да.
Кейти Хопкинс: Я постоянно слышу истории о шведах, которые хотят уехать из Швеции, потому что там слишком много насилия. Даже Норвегия заявляет, что не хочет уподобиться Швеции! И меня бесит, что СМИ не желают говорить об этом честно. Этих индивидов, этих мигрантов они называют «новыми шведами». Но знаете что? Нельзя просто так взять Магомеда, надеть на него белокурый парик, прицепить бейджик с именем Олаф — и превратить его в шведа. Так не бывает.
- Не бывает. Интересно, что это особенно бьёт по женщинам. Я говорил с молодой женщиной в Эстерсунде и с несколькими девушками, которые подверглись посягательствам сексуального характера на поп-концерте. Уровень сексуального насилия просто зашкаливает — в стране, которую мы по-прежнему считаем гораздо более мирной, чем США, Великобритания и большинство других стран…
Кейти Хопкинс: Да, и мы должны перестать так думать, это наивно! Мы импортировали в Швецию половину Ближнего Востока — и в результате, в частности, мужчины стали вести себя, как на Ближнем Востоке. В 43 процентах случаев жертвами изнасилований в этой стране становятся дети. По количеству изнасилований Швеция на втором месте в Европе.
Но если мы везде ищем плюсы, то есть замечательные новости: в сентябре там будут выборы, в сентябре либералов выгонят — и придут консерваторы и шведский аналог UKIP (Партии независимости Соединённого Королевства, выступавшей за выход Великобритании из ЕС).
- На этом нам придётся прерваться, Кейти.
Кейти Хопкинс: Конечно.
- Спасибо, что уделили нам время.

Baltnews.lv. 22 апреля 2018 года

Сколько «наших» среди «нас»?

На минувшей неделе многие немецкие СМИ ударились в статистику: опубликованы свежие данные об иностранцах в Германии. Что делать читателю с этими цифрами? Радоваться? Впадать в панику? Искать другой глобус? Или попросту забить на них, посетовав, что нет большей лжи, чем статистика?
Удивительно, но для каждой из названных реакций есть в этих данных вполне справедливый повод. Начнем с главной цифры. Итак, нам официально сообщают, что в Германии сейчас проживают 10,62 миллиона иностранцев. Что составляет почти 13% населения. Давайте я скажу сразу, что эта цифра не имеет ничего общего с реальностью вокруг нас, но при этом, конечно, абсолютно достоверна. Об этом парадоксе чуть позже.
А теперь заглянем в статистические закрома.
Номер один у нас турки, их 1,48 миллиона.
Вторые — поляки, 860 тысяч.
Третьи — сирийцы, 700 тысяч.
Четвертые — итальянцы, 650 тысяч.
Ниже коллеги не опускаются. Но я — человек любопытный и заглянул вглубь.
Румыны — 620 тысяч.
Хорваты — 370 тысяч.
Греки — 360 тысяч.
Болгары — 310 тысяч.
Афганцы — 251 тысяча.
Россияне — 250 тысяч.
Да, я догадался: на этом месте читатель статистике верить перестает. Потому что видит и слышит: русской речи в стране гораздо больше, чем турецкой, не говоря уже о других участниках рейтинга.
Здесь-то и проявляются причуды нашей статистики! Дело в том, что аусзидлеров, немцев-переселенцев из России и СССР, статистика иностранцами не считает. А это — самая большая иноязычная группа в стране: 3,2 миллиона человек! Хотя то же всеведущее Ведомство по делам иностранцев (BAMF) утверждает, что с начала приема переселенцев в 1950 году в ФРГ въехали более 4 500 000 немцев-аусзидеров и членов их семей.
Меняют эти цифры картинку? Еще как! Но они далеко не единственные такие.
Есть у нашей толерантной бюрократии определение — MMM. Это не про Мавроди. В раскрытии термин звучит так: Menschen mit Migrationshintergrund. То бишь люди с миграционными корнями. Вот родился человек за границей, как я, пусть он давно с бордовым паспортом и вполне себе бюргер, но он — МММ. И дети мои, выучившиеся здесь и возмужавшие за 27 лет, тоже МММ. Более того, внуки тоже идут под этой аббревиатурой: у них родители родились вне ФРГ. И таких у нас в стране 12,7 миллиона! У 9,6 миллиона — гражданство ФРГ есть, а у 9 миллионов еще нет.
Таким образом иностранцев в Германии отнюдь не 10 миллионов, а целых 18,6! А процент «наших среди нас» не каких-то там 13, а достойных 22,5%.
Вот такая мультинародная наша прекрасная страна, и не надо этого стесняться!
Статистика, она, конечно, коварная и обманчивая, но и доступная ведь тоже. Просто надо знать места, где скрываются самые занятные цифры
Вопрос на засыпку: кем больше других прирастала Германия в 2016/17 году?
Многие на автомате ответят: сирийцами.
Ан нет! Лидеры прироста: румыны и поляки, их добавилось за год соответственно 89 тысячи и 83 тысячи. А вообще за последних 10 лет из новых стран ЕС перебрались в Германию 1,7 миллиона человек.
И если ваши страхи новых беженских волн вслед за новостями уходят корешками на Ближний Восток, то они — фантомны. В конце концов, здешние сирийцы большей частью адаптируются в стране или вернутся со временем на родину. А вот, к примеру, албанцы, если верить статистике и прессе, никогда не сделают ни того, ни другого. А знаете, сколько их уже в Германии? Больше 350 тысяч! Конечно, любой «амт» эту цифру оспорит. Потому что статистика удобно коварна: албанцев из самой Албании к нам переселилось пока всего 55 тысяч. А вот 200 тысяч косовских албанцев албанцами не числятся, а считаются косоварами. Как и 100 тысяч албанцев из Македонии числятся македонцами. Вместе со 180 тысяч выходцами из Боснии-Герцеговины, будь статистика зрячей, они бы составили весомую конкуренцию лидерам рейтинга иностранцев в Германии…
Но наша учетность предпочитает слышать не ушами, а глазами. Поэтому-то «русских» в Германии всего четверть миллиона (да в одном Берлине русскоязычных живет больше!), а украинцев только 138 тысяч.
Но дело, в конце концов, не в капризах и причудах учета. Когда мы приехали сюда, в 1990 году, тех, кого статистика именует иностранцами, было всего 5 миллионов 500 тысяч, вдвое меньше, чем сегодня. А определения МММ вообще не существовало: эта дефиниция появилась лишь в 2005 году.
Словом, нынешняя наша родина это — Германия, которую мы изменили. И какие фобии ни пытались бы нас собой инфицировать, я уверен, что изменили к лучшему.

Арсений КАМАТОЗОВ, Русская Германия, Германия. 18 апреля 2018 года
ИноСМИ.RU. 19 апреля 2018 года