… о последствиях старения российской рабочей силы

ВВП страны, как известно, зависит от численности занятых в ее экономике и производительности их труда. С производительностью дела обстоят неважно, и за 150 последних лет наше отставание от стран Запада по этому показателю практически не сократилось. А как с численностью рабочей силы и ее структурой? Ответ на этот вопрос поможет понять наши перспективы с точки зрения темпов экономического роста, производительности, инноваций, распространения новых технологий и т. п.

Другая структура населения
У людей пожилого возраста есть много преимуществ перед молодыми – они опытнее и мудрее. Но у них есть и большой недостаток – их молодость прошла, а с ней часто и здоровье и та особая энергетика, что свойственна прежде всего молодым. В 2000-е гг. при быстром экономическом росте увеличивалась и общая численность занятых, и численность молодых в рабочей силе. По расчетам Всемирного банка, до трети темпов прироста ВВП в 2000-е обеспечили именно эти факторы – численный прирост занятости и ее омоложение.
От чего зависит общая численность занятых? От численности населения и уровней занятости в рабочих возрастах (уровень занятости – это доля имеющих оплачиваемую работу от численности населения в данном возрасте). Зная эти два параметра, мы можем спрогнозировать и общую численность занятых, и их возрастную структуру. Заглянем в 2030 г., который в последнее время часто рассматривается в качестве стратегического горизонта. Те, кто в 2030-м впервые выйдет на рынок труда, не только родились, но и уже ходят в школу. Росстат дает нам разные варианты прогнозной численности населения – согласно среднему сценарию она составит 147 млн человек, т. е. будет практически такой же, как сегодня. Есть ли надежда на дальнейший рост уровней занятости? Очень слабая. Для всех возрастных групп в интервале 25–54 года они уже весьма высоки (выше, чем в среднем в странах ОЭСР, примерно на 10 п. п.) и дальше им расти практически некуда. Правда, у наших женщин они ниже, чем у мужчин, но при этом выше, чем у женщин в других странах (кроме недосягаемых скандинавских). Даже среди женщин, имеющих маленьких детей, уровень участия в рабочей силе достигает порядка 70%! В этих основных рабочих возрастах резервов не видно.
Возможно, некоторые потенциальные запасы можно наскрести в младших (до 24 лет) и в старших (свыше 55 лет) группах, но и здесь есть свои жесткие ограничения, о которых скажем ниже. Так что предположение о неизменности уровней занятости по сравнению с сегодняшним днем выглядит достаточно реалистично (тем более что в последние годы они действительно почти не менялись). При таких условиях (средний вариант демографического прогноза и стабильные уровни занятости) мы получим численность занятых в 2030 г. около 66 млн человек. Это означает, что по этому показателю – фактически общему объему труда, вовлеченного в экономику, – к 2030 г. мы вернемся примерно в 2000 г. и потеряем около 8–10% по сравнению с 2015 г.
Как же так, общая численность населения практически не изменится, уровни занятости останутся теми же, а численность занятых уменьшится на 10%? Все дело в том, что в ближайшие полтора десятилетия резко поменяется возрастная структура населения. Скажем, к 2030 г. существенно – на 4 п. п. – увеличится доля в общей численности населения очень пожилых людей (70+), а у них уровни занятости по понятным причинам близки к нулю. Именно в результате резких подвижек в возрастной структуре населения экономике и предстоит потерять те самые 6–7 млн человек. Это много, к этому сокращению придется адаптироваться, но оно переносимо.

Минимум резервов
Есть ли у нас потенциальные резервы для того, чтобы поддержать численность занятых? Если и есть, то скудные.
Конечно, формулировать возможные меры намного проще, чем реализовывать. Их осуществление потребует не только политической воли (в большинстве своем они малопопулярные), но и наличия мощного институционального и интеллектуального потенциала, позволяющего проводить содержательные реформы. Даже если вдруг воля появится, то такой потенциал крайне ограничен. Как показывает опыт реализации многих предыдущих реформаторских попыток, включая, кстати, майские указы (2012) президента, формальная имитация у нас, как правило, успешно берет вверх над содержанием.
Еще можно искать резервы среди безработных. Но найти трудно. Безработица у нас оставалась низкой все время, и сейчас она насчитывает около 5%, или менее 4 млн человек – и это несмотря на стагнацию в экономике (в США такой уровень безработицы считается соответствующим состоянию полной занятости). При этом безработица относительно выше среди лиц без третичного образования, чей трудовой потенциал быстро обесценивается.
Более серьезные проблемы выявляются при анализе будущей возрастной структуры – как всего населения, так и рабочей силы. Старение населения – один из главных вызовов, с которым в ближайшие десятилетия предстоит столкнуться экономикам многих стран, и Россия здесь не исключение. Не только потому, что старение, как правило, сопровождается сокращением занятости. Здесь целый букет проблем: старение населения ведет к увеличению демографической нагрузки, а это означает, что даже при сохранении прежних темпов роста производительности труда темпы роста душевого ВВП – в силу чисто арифметических причин – начинают снижаться; производительность труда у пожилых ниже, чем у работников среднего возраста (в России пик производительности достигается достаточно рано – в 35–40 лет); сокращение численности молодежи подрывает инновационный потенциал общества (основная часть инноваций совершается в достаточно молодом возрасте); пожилые люди менее склонны к риску, и в обществе слабеет «дух предпринимательства»; для предоставления услуг людям пожилого возраста все большая доля работников должна перетекать из частного сектора в общественный (здравоохранение, социальное обеспечение и т. д.), где темпы роста производительности ниже; чтобы обеспечить финансирование пенсий растущей армии пожилых, трудно обойтись без повышения налоговой нагрузки на фонд оплаты труда; увеличение доли пожилых отрицательно влияет на норму сбережений (пожилые тратят уже накопленное), что сужает возможности для потенциальных инвестиций и т. д. (В то же время, заметим, старение населения должно вести к снижению уровня преступности, так как большая часть преступлений совершается, как известно, молодыми мужчинами.)

Зато меньше преступности
На выходе мы получаем менее динамичное, менее открытое, более консервативное, более ригидное, можно даже сказать, более «скучное» общество, не готовое к быстрому освоению достижений научно-технического прогресса. К этому стоит добавить, что реального опыта эффективного решения проблем, связанных со старением населения, до сих пор нет ни у кого, эта ситуация является новой и для развитых стран. Что будет в подобных условиях с экономическим ростом, пока не ясно.
В-третьих, это реформа всей пенсионной системы. Ее задача не только в том, чтобы втянуть в занятость дополнительную рабочую силу в старших возрастах и дать возможность пенсионерам получать достойную пенсию, но и в том, чтобы создать для всех стимулы эффективно трудиться, а для экономики – длинные инвестиционные деньги.
Второй потенциальный резерв связан с более полным вовлечением в занятость молодежи в возрасте до 24 лет. Относительно невысокие уровни занятости молодежи (тоже ниже, чем в среднем в странах ОЭСР, на 10 п. п.) объясняются прежде всего ее активной вовлеченностью в учебу. Чтобы уровень занятости повысился, надо ограничить доступ молодежи к образованию, но это по многим причинам и невозможно, и неправильно. Сегодня раздаются призывы остановить приток в вузы, мол, численность работников с высшим образованием избыточная. Такие призывы совершенно не обоснованы. Высокий уровень образования рабочей силы является безусловным достижением и сравнительным преимуществом. Высшее образование стало социальной нормой. В результате сокращения молодых возрастов к 2030 г. численность работников с высшим образованием уменьшится автоматически в силу демографии, а с этим уменьшится и располагаемый человеческий капитал страны.
Один из них связан с повышением уровней занятости в старших возрастах (они у нас ниже, чем в среднем в странах ОЭСР, на 10 п. п.). Рано или поздно, тем или иным образом мы проведем пенсионную реформу – и они подрастут. Но на сколько? Ответ на этот вопрос зависит от многих неизвестных. В качестве ориентира для оценок мы можем взять достигнутые уровни занятости в странах ОЭСР, которые и сами богаче, и пенсионный возраст у них повыше. Облик будущей пенсионной системы нам не известен, нас в данном случае интересует лишь возможное изменение в уровне занятости как итог реформы. Предположим, что в возрасте 55–59/60–64 он повышается на 5 п. п., т. е. с нынешних 48 до 53%. Сопоставимый уровень занятости наблюдается в целом ряде богатых стран ОЭСР, как, например, Ирландия, а в Австрии, Италии, Испании или Франции он даже ниже. Но подобный прирост принесет лишь 0,4 млн работников. Если реакция будет сильнее и даст повышение на 10 п. п., мы получим еще столько же. Даже прирост на 15 п. п. – чего добиться будет очень нелегко – добавит лишь 1,2 млн человек. Это не сможет компенсировать ожидаемые потери; и рост занятости пожилых не остановит обвал занятости в более молодых возрастах.
Миграция? Это возможный источник, но особо уповать на него не приходится. Во-первых, черпать его по полной мешают политические ограничители. Во-вторых, средний вариант демографического прогноза Росстата (от которого мы отталкиваемся) уже предполагает чистый миграционный приток примерно по 300000 в год на протяжении всего периода. Даже этот приток обеспечить будет непросто (до сих пор этот прирост был заметно меньше), хотя он уже учтен в прогнозе.

Резервы эффективности
Не хотелось бы излишне драматизировать ситуацию. Сокращение численности работников в самой продуктивной возрастной группе 35–39 лет к 2030 г. будет частично компенсировано приростом численности когорты сорокалетних, у которых показатели производительности ненамного ниже. Рост демографической нагрузки (соотношение между численностью занятого и численностью незанятого населения) к 2030 г., хотя и крайне неприятен, вернет нас к ситуации 2000 г., когда российская экономика быстро росла. Отрицательное влияние старения населения на инновационный потенциал и «дух предпринимательства» может быть нейтрализовано созданием иной, более дружественной бизнес-среды, чем сейчас.
Если нет резервов численности и если старения населения в любом случае не избежать, надо искать резервы эффективности в использовании той рабочей силы, что есть (или будет).
Во-первых, дефицитный ресурс должен использоваться там, где он дает наибольшую отдачу. Это требует от рынка труда большей количественной гибкости, позволяющей рабочей силе находить себе наилучшее применение, а не застревать на малопроизводительных рабочих местах.
Во-вторых, любое образование и навыки устаревают и нуждаются в непрерывном обновлении в течение всей трудовой карьеры. Этот тезис звучит банально и не вызывает жарких споров. Однако практическое создание системы непрерывного образования и переобучения, включая стимулы для фирм инвестировать в нее, – задача небанальная и пути ее решения не очевидны.
Возвращаясь к российскому опыту, отметим, что в 2000-е гг. общее увеличение численности занятых сопровождалось увеличением численности работников в возрасте от 25 до 40 лет. Их прирост был значительным – почти 4 млн человек. В последующие 15 лет процесс будет обратным – численность этой возрастной группы занятых сократится на 10 млн. Но эта возрастная группа и является двигателем перемен! Именно она движет технический прогресс – разрабатывает и распространяет новые технологии. Например, средний возраст российских программистов – около 30 лет. Единственное, что здесь утешает, что этот процесс «размоложения» будет идти постепенно, давая шанс приспособиться.
Авторы – директор Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ; член-корр. РАН, замдиректора Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН

Владимир ГИМПЕЛЬСОН, Ростислав КАПЕЛЮШНИКОВ
«Ведомости», 13 сентября 2017 года