… о российской нации

Мы продолжаем знакомить читателей с материалами IV Общероссийского гражданского форума, объединившего силы представителей гражданского общества и экспертного сообщества страны. Мы публикуем тезисы импульс-доклада "Народный суверенитет или официальная народность: альтернативы национальной политики в России" специалиста в области этнополоитологии, профессора НИУ ВШЭ Эмиля Паина.

В конце октября 2016 г. глава государства одобрил разработку закона о российской нации. Можно отметить перемены в риторике власти: в 1990-е гг. она вообще ничего не говорила о нации; в новейшей Стратегии государственной национальной политики до 2025 г. уже использовалось это понятие, а теперь наши верхи решились его кодифицировать на уровне закона. На мой взгляд, хорошо то, что население России постепенно приучают к словосочетанию «российская нация» после десятилетий сугубо этнического понимания слова «нация». Но одновременно все более заметны признаки подмены сущности явления: вместо нации как общества, овладевшего государством и сделавшем его орудием реализации общественных (народных) интересов, предлагается   подданническая «нация», которая «строится» (во всех смыслах этого слова) государством, сверху.   Происходящее можно назвать очередным историческим циклом реанимации политики «официальной народности», которая всегда противостояла идее гражданской нации как общества, основанного на принципах народного суверенитета.

Первый цикл: огосударствление и этнизация «нации»
Идея нации как выражения народного суверенитета пришла в Россию из Франции в самом конце XVIII в. Она вдохновляла дворянских революционеров, будущих декабристов. Поначалу принимали ее и власти. Когда Александр I готовился взойти на престол, он в духе своего времени провозглашал, что дарует стране Конституцию и «нация изберет своих представителей». Но после восстания декабристов 1825 г. и польского восстания 1830–1831 гг. идея нации стала крайне нежелательной для власти,  и  в 1833 г., министр народного просвещения Сергей Уваров, представил царю Николаю I то, что на современном языке можно назвать политической технологией: идею нации не запретили, а подменили  внешнее похожей, но содержательно иной  идеей  народности.
Принципиальное отличие «народности» от «нации», по Уварову, в том, что первая исключает суверенитет общества, легитимацию народом государственного управления, ведь власть царя «от Бога», царь лишь должен заботиться о своем народе, как отец о детях.
Даже в официальном политическом языке «народность» приживалась плохо. Государственные умы продолжали свои поиски адекватной замены крамольной «нации». Новой вехой стали идеи графа Петра Валуева, одного из высших сановников следующего царя Александра II. Граф предложил заменить политическую категорию «нация» сугубо фольклорной – «национальность». Это понятие обозначало совокупность культурных обычаев того или иного народа. Заметим, Валуев ввел в оборот и другой известный ныне термин «национальный вопрос» (в донесении о ситуации на Украине), подразумевая под этим словосочетанием угрозу этнического сепаратизма. Не прошло и нескольких десятилетий, как валуевское прочтение нации стало преобладающим.
Крен в этническую сторону позволил развить идеи эссенциализма – сформулировать набор исконных и природных черт русских, отличающих их от прочих народов и предопределяющих «особость пути». Таким образом, некогда революционный концепт нации удалось поставить на службу имперской идеологии и государственным интересам. Подавление гражданских свойств нации прошло успешно и уже к началу XX в. о гражданской нации прочно забыли.

Второй цикл: «великий поворот» Сталина
Коммунисты, придя к власти, изначально объявили курс на борьбу с великодержавным шовинизмом. Иосиф Сталин в 1923 г. заявил, что в Советском Союзе сохраняются «пережитки великодержавного шовинизма, являющегося отражением былого привилегированного положения великорусов. <…> Поэтому решительная борьба с пережитками великорусского шовинизма является первоочередной задачей нашей партии».  Однако уже в эпоху Великого перелома его курс меняется: в 1930–1940-е гг. небывалого размаха достигает политика депортации народов. В годы войны вместо идеи обеспечения фактического равенства восстанавливается имперская идея иерархии народов: русские объявляются старшими братьями, а Россия – старшей сестрой. Вместо ранее объявленной борьбы с великорусским шовинизмом Политбюро в 1943 г. одобряет текст советского гимна, в котором говорится, что «великая Русь» сплотила остальные республики. Государство заказывало творческой интеллигенции произведения, восхваляющие особый русский характер (так, скажем, называется один из рассказов Алексея Толстого), но одновременно советская государственная пропаганда разжигала фобии по отношению к «народам-предателям», подвергшимся этническим чисткам и депортациям со своих этнических территорий. В 1948–1953 гг. отчетливо проявился государственный антисемитизм в кампании борьбы с «космополитизмом».  Народность, как и требует уваровская традиция, в СССР конструировалась на противопоставлении русской-советской культуры, чуждой западной, поощряла патернализм и «особость пути».
Советский вариант официальной народности  базировался  на тех же трех главных элементах, что и уваровский оригинал:

• негативной идеологической консолидации против внешних врагов (будь то Франция, Германия, обобщенный образ Европы или США, мировой капитализм);
• эссенциализме – представлении о том, что русский народ по каким-то причинам (природным или мистическим) изначально и навсегда не приемлет идею народного суверенитета и демократии;
• патернализме.

При Сталине государственный национализм развивался, а самодеятельный – жестко преследовался. Даже участники студенческих кружков, пытавшиеся изучать труды русских националистов, репрессировались, отправлялись в  ГУЛАГ.
Примечательно, что самодеятельный русский национализм, развивавшийся после смерти Сталина во времена хрущевской оттепели, так и не смог возвыситься над валуевскими представлениями о нации как об этносе. Различные «почвенники», «радонежцы» оставались идейными попутчиками власти, симпатизируя негативной консолидации по принципу «мы – они». Неудивительно, что и в начале 1990-х гг. большая часть русских националистов вступила в союз с коммунистами: наследники «Черной сотни» нуждались в имперской политике, не принимая идей гражданской нации. Хотя, заметим, легально существовать они могли только в относительно либеральные времена (так было в период хрущевской оттепели, горбачевской перестройки, во времена Б. Ельцина и микрооттепели президента Д. Медведева) и оказывались под запретом всякий раз, когда официальная народность входила в полную силу и сметала своих попутчиков.

Третий цикл: население вместо общества
Так происходит и ныне, когда официальная народность стала возвращаться в своем третьем изводе и самодеятельный русский национализм перестал быть кому бы то ни было интересен, превратился в лишнего попутчика. Как показывают последние исследования, после «крымского консенсуса» посещения самых массовых националистических групп в социальных сетях сократились более чем вдвое в текущем году по сравнению с аналогичными периодами в прошлом. Кроме того, националисты потеряли свой специфический предмет обсуждения – теперь их чаты мало чем отличаются от информационных лент государственных СМИ: речь все о тех же США, Украине и внутренних врагах. Даже излюбленные националистами темы про «нашествие мигрантов» освещаются ими вяло, без интереса. Рядовые россияне, естественно, мало сочувствуют самодеятельным националистам, уж скорее они поддерживают одобренных государством казаков. А «Русские марши» кажутся бледной тенью самих себя…
Для окончательного вызревания имперского национализма наступает очень благоприятное время, и тут государство как раз и анонсирует появление нового политического и социального феномена – российской нации.
При всем желании обмануться и поверить, что речь идет о воспитании в народе чувства гражданственности, наблюдаемые факты не дают поводов для оптимизма.
Важнейшим следствием циклического воспроизводства официальной народности является подавление гражданского самосознания россиян. Происходит атомизация общества, которая ведет к следствиям, хорошо описанным еще Эрихом Фромом в книге «Бегство от свободы»: «Атомизированный человек поддается магическому влиянию того, что называется массовым внушением». В начале и середине 1990-х гг. наблюдался рост гражданского самосознания, усиливалась поддержка идей народного суверенитета. Во всяком случае, в 1995 г. почти 40% россиян поддерживали идею «Мы должны заставить государство служить нашим интересам», но спустя 20 лет эта доля уменьшилась почти втрое – до 13%. Стремление россиян к реализации принципа народного суверенитета падает. Не проявляется в России и другой важнейший признак роста гражданского самосознания – желание участвовать в управлении страной. Более половины опрошенных за 10 лет (2006–2015 гг.) отметили, что вообще «избегают вступать в какой-либо контакт с властью». В эти же годы подавляющее большинство опрошенных (от 72 до 85% в разные годы) отмечали, что они не оказывают какого-либо влияния ни на политическую, ни на социально-экономическую жизнь в стране.
Мы наблюдаем все признаки деполитизации и дегражданизации россиян, которые окончательно теряют черты нации (в ее изначальном понимании – как общества, овладевшего государством) и возвращаются к состоянию населения, трудового и демографического ресурса. Здесь сколько ни говори «халва» – «российская нация», во рту слаще не станет.
Без развития национально-гражданской идентичности не может существовать демократическая система.

• политический пластилин не способен осуществлять народовластие. Этатизм, по сути, парализует общественную активность, а гражданская индифферентность компенсируется культом вождя и мифологией сопричастности человека-песчинки с некой абстрактной массой «наших»;
• донациональное, не интегрированное  сообщество не может решить проблему интеграции мигрантов;
• такое общество не может противостоять империализму архаичной периферии и политико-административные нравы российских султанатов все больше распространяются и в остальных регионах России.

Вместе с тем донациональное, имперское сознание формируется преимущественно под воздействием социально-политических обстоятельств и прямого конструирования. И все это указывает на возможность радикального перепрограммирования такой массовой психологии.
К сожалению, пока в нашей стране не видно той политической силы, которая способна начать деконструкцию имперского сознания. Более того, продолжается дискредитация базовых идей гражданской нации, при этомсо стороны не только властей, но и оппозиции. Либеральная общественность, основная опора проекта политической модернизации, не защищает идею гражданской нации. Она демонстрирует стереотипное, в духе советских трактовок, понимание нации и не различает вертикальное, этатистское, имперское сознание от горизонтального национального. Получается, что сегодня в России антилиберальный национализм имперского толка хорошо дополняется антинациональным либерализмом интеллигенции. Все это подрывает желание и веру людей в возможность общества овладеть государством.

Что делать
1. Начать с переосмысления господствующих представлений как о нации, так и о ее взаимосвязи с идеями свободы и демократии. Еще в 1960-е гг. известный политолог Данкварт Растоу отметил, что единственным предварительным условием демократии является национально-гражданская консолидация. Необходимость осознания обществом своего места в политической системе как источника власти, суверена требует развития системы гражданского  просвещения, включая широкие дискуссии на эту тему, одну из наименее понятных общественности.
2. Создать усилиями гражданского общества, независимых экспертов проект развития гражданской нации, альтернативный идеям огосударствления нации, доктрине «официальной народности». 
3. Подготовить «дорожную карту» перехода от населения к обществу, от нынешней атомизации к гражданской консолидации. Этот процесс не может охватить сразу всю страну, его первыми плацдармами неизбежно будут крупнейшие города. Наши исследования показывают, что именно здесь формируются горизонтальные связи, не редко проявляющиеся как система, препятствующая эскалации этнических и религиозных конфликтов. Здесь же, в наибольшей мере, проявляются и массовые протестные настроения, пока в основном в форме голосования ногами.

«Полит.ру», 3 декабря 2016 года