… о мифе русского пьянства

Алколог Александр Немцов том, почему антиалкогольные кампании в России никогда не были эффективными

Принято считать, что русские — пьющая нация. Борьба с этой проблемой в нашей стране идет безостановочно, но результатов от нее мало. И хотя, согласно официальным цифрам, во время кризиса потребление легального алкоголя уменьшилось, точная статистика по алкогольному теневому рынку остается неизвестной. На фоне обнищания населения рынок суррогатов, вроде настоек боярышника, процветал на протяжении почти всего 2016 года. Открытая Россия поговорила с ведущим специалистом в области алкогольной смертности и алкогольной политики, доктором медицинских наук Александром Немцовым о том, чем обусловлено пьянство в стране и как решить эту, казалось бы, нерешаемую проблему.
— Вы считаете, что с 2000 года у нас в стране идет вторая антиалкогольная кампания. Расскажите, с чего она началась и как выглядела.
— Когда наш нынешний президент был премьер-министром, он столкнулся с большими бюджетными проблемами, которые начались в советское время, усилились в перестройку и стали еще тяжелее при Ельцине. Тогда, в 1999 году, стали искать средства для пополнения бюджета, был намечен целый ряд мероприятий. Решили, как это часто бывало, поправить бюджет за счет алкоголя.
Путин стал президентом в январе 2000 года, а в марте, в день инаугурации, он подписал указ о создании Росспиртпрома (РСП). В конце года началась антипивная кампания. Эти два взаимосвязанных явления обозначили новую алкогольную политику в нашей стране.
Вся дальнейшая алкогольная история в значительной степени определяется именно поисками бюджетных средств на алкогольном рынке. Производными от этой задачи было противостояние производителей водки и пива, Единая государственная автоматизированная информационная система (ЕГАИС), небывало многочисленные законодательные и подзаконные акты, «зверства» (иначе не скажешь) РСП и Росалкогольрегулирования (РАР) на рынке спиртных напитков.
РСП придумал собрать всю алкогольную промышленность и торговлю в одних руках и монополизировать их. Почти все государственные предприятия были переданы РСП, а частные начали банкротить, продавать задешево, и в конце концов сосредоточивать в руках нескольких очень крупных владельцев.
В 2009 году оказалось, что Росспиртпром не оправдал надежд властей. Он был заменен Росалкогольрегулированием, которое стало давить еще жестче. Однако и эта организация не решила в полной мере поставленных задач, и в январе 2015 года РАР потеряло свою независимость и было переподчинено министерству финансов вместе с полномочиями формирования алкогольной политики в стране. Эта акция окончательно выявила истинные причины всех мероприятий в области алкогольной политики в стране и обозначила начало второго этапа необъявленной второй антиалкогольной кампании. Первая, как мы помним, началась в 1985 году.
— Насколько эффективной оказалась антиалкогольная кампания?
— В результате драконовских мер Росспиртпрома в 2004 году началось снижение потребления алкоголя, которое, замедляясь, продолжается до сих пор. В 2006 году были приняты два антиалкогольных закона, и в течение двух лет несколько ускорилось снижение потребления. Однако с 2008 года снижение потребления алкоголя стало замедляться, и сейчас оно прекратилось и вышло на плато.
В целом эффект был благотворным, хотя и побочным по отношению к основной цели. Произошло решительное снижение заболеваемости и смертности и, соответственно, увеличение продолжительности жизни населения; снизилась связанная с алкоголем преступность. Все это еще раз обозначило связь фундаментальных основ жизни в стране со злоупотреблением алкоголем.
В 2014 году было некоторое повышение количества смертей при отравлении алкоголем, а этот показатель является наилучшим индикатором реального его потребления, поскольку у нас огромное количество крепкого алкоголя поступает на рынок из нелегальных источников. Поэтому по официальным продажам мы не можем судить о реальном потреблении алкоголя. Лучше всего это отражают такие косвенные показатели, как отравление алкоголем и алкогольные психозы. Они обычно идут, взявшись за руки. Сначала они снижались, потом произошло замедление, и сейчас это вышло на плато, отражая тем самым динамику потребления алкоголя.
В нынешнем году ужесточились все правила, Росалкогольрегулирование в подчинении министерства финансов стало работать более эффективно, включилось ЕГАИС. Как будто бы наметилось некоторое дополнительное снижение.
Все это дает мне право считать, что в 2000 году у нас началась вторая антиалкогольная кампания, которая, повторюсь, привела к снижению потреблению алкоголя, к существенному снижению смертности и увеличению продолжительности жизни. Но это было неким побочным эффектом в деле пополнения бюджета. Поэтому все вопросы о вкладе социальных факторов в эту тему и прочих составляющих почти лишены смысла.
Со всеми этими процессами связано давление на производство и рынок пива. В 2000-х началось и происходит до сих пор сокращение потребления крепких алкогольных напитков, и это было не в интересах крупных производителей водки, они хотели потеснить производителей пива.
В конце 2000-х пиво приравняли к алкогольным напиткам, что, скорее всего, правильно. Однако при этом не учитывалось различное влияние на здоровье населения водки и пива. Я исхожу из того, что в мире и в нашей стране пили, пьют и будут пить. Это данность, от которой никогда не уйти. В этих условиях важно выбрать из двух зол меньшее. А это вино и пиво. Но из-за климатических условий в нашей стране вино никогда не будет дешевым и широко распространенным напитком. Остается пиво. Было бы правильно создать преференции для пивного производства, удешевить пиво и сделать его более доступным, чтобы оно вытеснило крепкие напитки. Конечно, все это должно быть сделано осторожно и в разумных пределах, чтобы меньшее зло не превратилось в большее.
Главная проблема бюджета со стороны алкоголя — это нелегальный алкоголь, который уводит налоги из бюджета в карман частных предпринимателей. Отсюда введение знаменитой ЕГАИС. С 2006 года пытались как-то наладить ее работу, не получалось, тратились огромные деньги. Наконец, в этом году ЕГАИС начала работать, и есть надежда, что эта система принесет результаты в деле пополнения бюджета и снижения потребления. Надолго ли? Ведь было и более жесткое давление на алкогольный рынок, достаточно вспомнить антиалкогольную кампанию 1985 года, однако и тогда резко возросло потребление самогона.
В кампании 2000 года были, конечно, разумные постановления, например, запрет продажи алкоголя подросткам, борьба с энергетиками, ограничение времени продажи — все это было полезными мероприятиями. Другое дело, что никто пока не доказал их реальную эффективность. Есть работы, которые сделаны методически слабо, поэтому их пока нельзя принимать во внимание.
— Сейчас в ведомствах спорят, что делать с акцизами на крепкий алкоголь, в частности, на водку. По вашему мнению, как стоит поступать с акцизами и какого решения стоит ожидать от нашего правительства?
— Наше правительство скорее всего повысит минимальную цену на водку до 220 рублей. Или это будет цифра в 210 рублей, но все равно это будет повышение именно потому, что у нас очень плохо с бюджетом.
Потуги снизить до 100 рублей были пробными камнями, чтобы проверить, как на это отреагирует правительство и население. За этим, естественно, стоят какие-то мощные лоббисты, и все эти предложения цены в 100 рублей — просто чепуха. 100 рублей — это почти что себестоимость бутылки водки. Самое главное, что бюджет пуст, резервные фонды кончаются, и нужно как-то в этой ситуации выкручиваться. Минпромторг, используя аргумент снижения эффективности антиалкогольных мер в последние годы, выдвинул свое предложение.
К сожалению, наш народ беднеет. В результате этого все больше людей не может платить за водку даже 190 рублей. В Москве и в ближайших регионах стоимость подпольной водки сейчас — 100-130 рублей. И беда в том, что у нас огромное количество водки (раньше половина, теперь примерно треть) идет мимо государственного учета, а теперь и ЕГАИС. В связи с обеднением населения будет спрос на дешевый алкоголь. А будет спрос, появится и предложение: будет развиваться подпольное производство крепкого алкоголя и рост потребления. Я отслеживаю ситуацию в двух небольших городах, один в Московской области, другой в Тульской. Там получить водку за 100-130 рублей намного легче, чем в Москве.
— Минпромторг оправдывает инициативу с ценой в 100 рублей желанием бороться с суррогатами. То есть это скорее демагогия, а не реальные намерения?
— Мотивы там совершенно другие. В борьбе с нелегальным алкоголем государство заинтересовано, потому что в частные карманы уходят налоги от напитков. И когда организовывался Росспиртпром, перед ним главной задачей была поставлена борьба с теневым рынком, а он с ней не справился. Потом надеялись, что с этим справится Росалкогольрегулирование. Уже есть некоторые признаки того, что значительная часть алкогольной продукции идет мимо ЕГАИС.
Вся затея борьбы с нелегальным алкоголем была отчасти пустой. В нашей стране, где коррупция стала системообразующим фактором, невозможно сделать некоррумпированной какую-то часть экономики. Поэтому ничего серьезного здесь сделать нельзя. И то, что сейчас происходит — это борьба кланов, легальных и нелегальных производителей и продавцов, у которых разные финансовые интересы.
— Какая цена на водку в России будет объективно самой приемлемой?
— То, что я думаю, никого не будет интересовать, потому что, как я уже сказал, наша алкогольная политика определяется совсем другими, внеалкогольными причинами. Но надо принимать реальные условия: страна попала в трудную ситуацию, из нее надо как-то выкарабкиваться. Можно и со здравой политикой на алкогольном рынке.
Следует помнить, что высокое потребление алкоголя приводит к огромному государственному урону в виде смертей, заболеваемости и прочего неблагополучия, например, семейного или производственного. Государство как-то старается с этим справиться. Но в пределах сложившихся возможностей оно выбрало не самый верный путь. Эти возможности только отчасти позволяют регулировать нелегальный рынок. А именно он, а не государственная продажа, в значительной степени определяет цену и уровень потребления. Иллюстрацией этому служит предложение Минпромторга — снизить минимальную цену на водку до уровня стоимости нелегального аналога.
В этих условиях я вижу единственную возможность, которую обозначила еще в 1982 году Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). Она в конце 1970-х годов провела широкомасштабное исследование в восьми странах, по результатам которого ВОЗ выдвинула целый ряд предложений, одно из которых — призыв правительств переориентировать население своих стран с крепкого на слабый алкоголь.
До этой рекомендации уже было движение в этом направлении. Оно началось не потому, что правительства как-то об этом беспокоились, а потому что изменились условия жизни в послевоенных Европе и США. Там в ответ на запросы производства, а шире, экономики, повысилась мобильность, которая не позволяла напиваться людям, желавшим достичь успеха. Так во всем мире началось вытеснение крепкого алкоголя за счет слабого. В северные страны двинулось вино, везде увеличилось потребление пива.
Как я уже сказал, было бы замечательно, если бы у нас могло доминировать вино. Но у нас очень мало территорий, где растет виноград. Поэтому в России вино никогда не будет дешевым и широко доступным. Другое дело — пиво. Я вижу единственную возможность уменьшить потребление: удешевлять пиво, снижая акцизы на него и повышая их на крепкий алкоголь. Таким образом поменяется соотношение алкогольных напитков разных видов в пользу слабых, приносящих меньше вреда, чем водка.
— В России пиво уже начинает побеждать водку?
— Побеждать еще не начинает, но позитивный сдвиг я вижу. Есть несколько довольно серьезных исследований в России, которые показывают, что у людей до 40 лет начинает доминировать пиво. Чем моложе человек, тем доля потребляемого пива больше. А пожилые люди предпочитают крепкие напитки. Эта тенденция очень четко обозначена: с годами идет увеличение доли молодых людей с доминирующим потреблением пива. И я не вижу других путей, как изменить уровень потребления алкоголя в нашей стране для оздоровления населения.
— Вы упомянули, что потребление алкоголя, в первую очередь, зависит от государства и лоббистов. А могут ли на это влиять и другие внешние факторы, например, экономический кризис?
— Естественно, может. И не только в России, но во всем мире. Это показал кризис 2008 года, когда в Европе и Америке снизилось потребление. Многократно продемонстрировано, что бедные люди потребляют больше алкоголя, обычно дешевого и низкокачественного.
Есть U-образная кривая, которая описывает потребителей в зависимости от дохода. Много пьют бедные, сравнительно умеренно — люди со средними доходами (средний класс), некоторое увеличение потребления происходит у состоятельных людей. Такая картина, описанная в мире, воспроизводится и в России.
В кризис есть два сценария развития ситуации в зависимости от его глубины и уровня падения доходов населения. Если они падают сравнительно умеренно, то может произойти рост потребления. А если они упадут сильно, то снижается покупательная способность даже на нелегальный алкоголь. Но это происходит в разных группах населения по-разному, отсюда трудность прогноза.
— Есть точка зрения, что алкоголь власти используют для манипуляции обществом. Якобы пьяный мужик представляет для властей меньше опасности, чем злой и трезвый.
— И такого исключать нельзя, хотя я не вижу прямых доказательств этому. Но сейчас сильны другие факторы, и нет очевидного стремления со стороны властей спаивать население. У власти сегодня такие сложные задачи, что, скорее всего, там никто не думает об идеологической составляющей потребления алкоголя.
— Есть ли другие факторы вроде воспитания, окружающей среды, которые тоже влияют на уровень потребления алкоголя?
— Они, конечно, есть, но их роль в нашей стране незначительна. Например, у нас борются с рекламой спиртного и выставками алкогольных напитков. Вроде это все полезные вещи. Но когда вокруг ходят пьяные мужики, которые готовы купить несовершеннолетнему водку, о какой воспитательной работе может идти речь.
В Москве это не очень чувствуется, а в небольших городах совершенно другая картина. Например, губернатор Московской области Андрей Воробьев примерно год назад обещал ликвидировать все подпольные источники продажи алкоголя. Я недавно был в небольшом, на 25 тысяч человек городе. Там в 100 метрах от центральной площади есть небольшой и опрятный магазин без вывески, но со всенародно известным названием «Белый чум», этакий минимаркет с достаточным набором обычных продуктов. Но его широкая популярность не в этом: там выкладываешь 130 рублей на прилавок и без слов получаешь бутылку водки. Сейчас в ходу «Белая береза». Какое тут воспитание?
Та же самая история в Новомосковске. Летом там кругом пьяные, днем и вечером около рынка сидят мужики, пьют. На виду у всего населения, в том числе детей. А сколько там пьющих мам!
Несколько лет назад у нас был закон о распитии в общественных местах. Он есть и сейчас, но активизация была только первое время после его принятия.
— Сейчас в больших городах России идет мода на крафтовое пиво, а в сельской местности — на самогон. Значит ли это, что люди пересматривают свое отношение к алкоголю? Начинается новая эпоха потребления?
— Во-первых, крафтовое пиво не достигло и одного процента в общем потреблении. Поэтому говорить о моде трудно. Действительно, это очень развивающаяся отрасль, и даже большие производители задумываются о том, чтобы перейти дополнительно на крафт, и некоторые уже переходят. Это новая вещь, которая привязана пока только к городам.
Но главное тут то, что людям всегда хочется чего-то нового, в том числе вкусового. Крафтовое пиво — это попытка обновить ассортимент. Поскольку это мелкое производство, то какое-то количество активных людей нашло себе применение в этой отрасли. Для кого-то это дополнительное развлечение.
А самогон — это отдельная тема. Дело в том, что токсичность самогона сильно преувеличена. Это лоббистские усилия легальных производителей водки.
Самогон — это не только этиловый спирт. Там немного одноатомного метилового, бутилового и других многоатомных спиртов. Они, исключая метиловый, примерно такой же токсичности, как этиловый спирт. Но их там 0,5%, а в водке этилового спирта 40%. И беда самогона не в токсичности, а в безобразном вкусе и запахе. Потому что все эти добавки ужасно пахнут. Если там 1% этих добавок, то пить его уже невозможно. А 0,5% — соседи будут знать, что здесь гонится самогон.
У нас заведено представление, что мрут в основном от самогона. Это в корне неверно. Главный токсический агент крепких алкогольных напитков — это этиловый спирт. Он действительно токсичен, и пить его в больших количествах вредно — вплоть до смертельного исхода. Это демонстрируют больные алкоголизмом, которые доживают в среднем до 49 лет. Здесь у нас гендерное равенство, так как это относится как к женщинам, так и к мужчинам. Оговорюсь, читая это, кто-то обязательно вспомнит знакомого пьяницу, который дожил до 60-70. А 49 лет — это в среднем и для алкоголиков.
Водочники сделали самогону негативную рекламу. На это было брошено много сил, и в свое время я даже делал подборку, что писали о вреде самогона и пива. Одна журналистка во время антипивной кампании перечисляла кучу последствий от употребления пива, например, что от него у мужчин растут молочные железы, развивается импотенция. Самым поразительным было утверждение, что от злоупотребления пивом на ладонях начинают расти волосы. Хотя этого никогда не может быть, потому что на ладонях нет волосяных луковиц.
Все эти мифы работают на население. Поэтому проблема самогона как источника дополнительной токсичности — это искусственно созданная проблема. Но моды на него сейчас никакой нет, просто где-то нет дешевой водки, да и самогон обычно дешевле дешевой водки.
Когда началась антиалкогольная кампания интеллигенция тоже включилась в это дело: начали придумывать, например, как сварить самогон из подручных средств. Это такое развлечение для интеллигентных людей. А для бедного сельского населения это способ существования. Сейчас самогоноварение развивается именно потому, что подорожала официальная водка. Кроме того, официальная торговля менее мобильна по сравнению с инициативными жителями села. Также для кого-то это дополнительный заработок, для других — экономия. Так что это не мода. Суровая необходимость толкает людей на эти дурно пахнущие поступки — делать и пить самогон.
— Сейчас наши власти видят в алкоголе большую выгоду. Но в годы перестройки, пожертвовав огромными бюджетными доходами, шла мощная, масштабная антиалкогольная кампания. Она не принесла долговременных положительных результатов. В 1990-е произошел откат. Почему результаты были такими краткосрочными? Может быть дело в русской ментальности?
— Горбачевская антиалкогольная кампания началась на фоне того, что у нас треть потребления составлял нелегальный алкоголь — тогда это был самогон. Когда началась кампания и спиртное стало почти недоступным, те, кто был готов рискнуть, начали производить очень много нелегального алкоголя. Вскоре к нам «приплыл» дешевый американский спирт, и пошло дело.
Конечно, есть некая русская специфика в потреблении спиртного, но педалировать эту специфику нелепо. Эффект от горбачевской кампании мгновенно сошел на нет сразу после ее окончания, а было это в 1988–1989 годах. Произошло это именно потому, что невозможно ментальность, привычки, устои населения изменить в короткие сроки. Для этого требуется долгосрочная, заряженная на несколько десятилетий политика. Нужна не агрессивная тактика, как это было при Горбачеве. Это была его и Политбюро политическая ошибка, которая привела к дискредитации самой антиалкогольной идеи. Она показала населению, что с этой проблемой сделать ничего нельзя. А на самом деле — нельзя сделать быстро.
Сейчас проблему потребления алкоголя всерьез не решить именно потому, что у нас очень нестабильная ситуация. При нестабильной политической, социальной и экономической ситуациях невозможно строить планы на 10-15 лет — именно за такой срок можно хотя бы чего-то добиться, предварительно четко определив конечные цели, последовательные задачи и способы их решения. Но пока у нас нет такой возможности, даже если бы кто-то захотел провести такую политику. Можно делать только мелкие дела вроде удешевления пива.
— У нас в стране последнее время очень любят пересматривать историю. В частности, развенчивать «порочащие» страну мифы про пьющий русский народ. Все-таки русские — это исторически пьющая нация или это миф?
— До поры до времени царская Россия была очень благополучной страной в плане потребления алкоголя. В XVII-XVIII веках у нас было крепостничество, бедность, низкая культура, и, как результат, общий уровень потребления оставался невысоким. Подавляющему большинству населения разрешалось пить только по праздникам, с разрешения помещика или начальника. Но когда можно было пить, то пили тяжко.
Кроме того, образ пьющей России создавался отчасти из-за впечатлений иностранцев от посещения страны. Эти путешественники в прошлые века всегда были привилегированными людьми. Они жили при посольстве, принимались при царском дворе и у бояр, где было уже не праздничное, а регулярное пьянство: напивались по дурацкой русской традиции, когда хозяин должен напоить своих гостей в лежку. А иностранцы это запоминали и транслировали в своих записках о посещении Московии.
Но все это происходило в Москве. Например, один швед проехал в XVII веке из Новгорода в Москву и с удивлением встретил на своем долгом пути не больше десяти кабаков. Конечно, тогда вокруг немногих кабаков творились неприятные истории, но это было локальное явление.
В конце XIX века были очень удачные мероприятия, проводимые Сергеем Витте. К началу XX века шло снижение потребления. Самый высокий его уровень был в 1861–1863 годах. Тогда сошлись воедино несколько обстоятельств. Во-первых, освобождение крестьян. Во-вторых, к этому времени развелось довольно много спиртовых заводов, и правительство решило увеличить товарооборот и снизило цену на спирт и на водку. В начале 1860-х годов потребление в европейской части России было шесть литров на душу населения, а в последующие годы шло прогредиентное снижение. Потребление время от времени повышалось, когда происходили перемены или освобождалась торговля. Но тогда же начались антиалкогольные кампании, которые шли снизу: от церкви, от инициативных граждан, например, от Льва Толстого.
Во второй половине XIX века шло снижение потребления с некоторыми колебаниями до начала XX века, когда начала развиваться промышленность. В это время люди двинулись в города, на фабрики, и потребление несколько выросло, но это было примерно четыре литра на душу населения. Потом революция, некоторый разгул пьянства, а затем Сталин сильно закрутил гайки, и мы встретили войну с потреблением меньше чем два литра на душу населения. Во время войны тоже не разгуляешься, и после нее все было довольно спокойно.
Головокружительный рост потребления начался приблизительно в середине 1960-х годов. Государству были нужны деньги. Началось не то, что преднамеренное спаивание народа, но обычная экономическая нужда. Рост продолжался до начала 1980-х. Потом была горбачевская антиалкогольная кампания, которая не принесла успеха, а позже начались рыночные реформы, резкий подъем потребления к 1994 году, когда наша страна по смертности поставила мировой рекорд в послевоенном периоде.
После 1994 года обеднение населения достигло такого предела, что снизилась покупательная способность. Кроме того, с 1990 по 1994 год вымерло большое количество тяжелых потребителей алкоголя, которые в значительной степени определяли уровень потребления. Потом был дефолт, снова рост потребления и смертности до 2003 года, когда начался новый этап антиалкогольной кампании, о котором я уже говорил.
Представление о том, что русские испокон веков были пьяницами, в корне неверно. Сейчас мы находимся в той стадии, когда пьем не больше, чем в Европе. Но проблема в другом: важно не только как и сколько люди пьют, но и как они, образно говоря, закусывают. Как они питаются, как налажено медицинское обслуживание населения — все это и многое другое определяет алкогольную смертность и заболеваемость. Конечно, ее инициирует алкоголь, но реализуется все это через такие механизмы, как исходное здоровье населения, а более широко, через качество его жизни.
В некоторых европейских странах пьют наравне с нами или даже больше нас, но продолжительность жизни там все равно много выше нашего. Это удивительно, потому что вне зависимости от уровня потребления алкоголя в Европе мужчины везде живут 80-82 года. Это эффект того, что есть социальное, медицинское противодействие негативным последствиям употребления алкоголя. Например, в Швеции мне показывали роддом специально для алкоголичек, которых туда укладывают задолго до родов.
— Недавно в Амстердаме появился безалкогольный бар для людей с похмельем, а в Австралии — клиника для них.
— Правильно, потому что запои и похмелье — это самые тяжелые состояния во всех алкогольных заболеваниях, а спиртное снимает тяжесть похмельных явлений. Именно из-за них высокая смертность. Каждое похмелье оставляет в организме неизгладимый след, и поэтому сильно пьющие люди умирают очень рано. Беда опохмеления в том, что оно заводит людей в запои и формирует алкоголизм с его зависимостью от спиртного.
— Есть мнение, что в Европе существует «культура пития». Можно ли такой культуре обучить россиян, чтобы они не спивались?
— Если говорить о культуре пития в России, то в наших условиях не до культуры. Это такие булавочные уколы в эту проблему. Сейчас просто смешно говорить о культуре потребления, о пропаганде культурного пития. Если бы наше правительство было поумнее и если бы оно заботилось о здоровье нации, то переводило бы население на слабоалкогольные напитки, и это сподвигло бы людей к культуре потребления. А у нас опять собираются поднять акцизы на вино. А ведь только их снизили, Крым с его виноградниками присоединили, началось увеличение потребления вина — замечательный процесс. Но сейчас у нас собираются повысить на 20% акцизы на вино. На любое вино: и на импортное, и на российское. Вот вам и борьба за импортозамещение.
— Россия в конце XX века по уровню потребления алкоголя среди «водочных» стран не сильно отличалась от Скандинавии, Польши. А сейчас, кажется, наша страна оторвалась от них вперед. Что такого сделали эти страны в области антиалкогольной политики, что это было так эффективно?
— Это очень хорошо обозначено в Швеции. Шведы ощутили алкогольные проблемы в стране еще в XIX веке, началась борьба, но результаты проявились только лет через 50. Сначала там были какие-то очень слабые потуги решить этот вопрос, но в XX веке в стране началась та самая, рассчитанная на много лет антиалкогольная политика. Ее успех определяется именно тем, что она была продумана и в значительной степени направлена не на борьбу с алкоголем, а на культуру потребления, на смену напитков, на помощь людям, страдающим от зависимости.
Шведы направили такие условия, например, на предпринимателей. Если на производстве обнаруживался алкоголик, то его было выгоднее лечить, чем выгонять с работы с выходным пособием. В Швеции я видел лечебницы для алкоголиков на больших предприятиях. Сами работодатели были заинтересованы в том, чтобы организовать их лечение. Это был элемент политики, к которому подключилась общественность.
Когда я первый раз попал в Швецию, то был удивлен, что там, в сравнительно небольшом государстве, было три научных учреждения, которые занимались алкогольными проблемами. Я привез оттуда толстый том со статистикой не только в целом по стране, но и по отдельным регионам, и даже по маленьким городам. Был анализ и четкое представление, что где происходит. А у нас одна из бед в том, что в России нет хорошей алкогольной науки. Например, в США первый институт по изучению алкоголизма NIААА (National Institute on Alcohol, Abuse and Alcoholism) организовали еще в 1956 году, а у нас с 30-летним опозданием.
Это произошло из-за горбачевской антиалкогольной кампании. Был впервые организован Институт наркологии. Бог знает сколько лет еще решались вопросы с помещением и организацией. Институт начал плодотворно работать уже после того, как закончилась сама антиалкогольная кампания. Была упущена возможность исследовать наши алкогольные проблемы, используя кампанию как исследовательский инструмент, а кампания с точки зрения науки была очень жестким экспериментом в большой и сильно пьющей стране. Ничего подобного в мире не бывало, если не считать период «сухого» закона в США (1920–1930 годы). Но тогда алкологии как науки еще не было.
У нас нет четкого представления о состоянии дел. Никто не знает, сколько в России нелегального алкоголя — какие-то оценки по этому поводу у есть, но все это не поставлено на серьезную научную основу. Это наша большая беда, у нас нет мониторинга алкогольной ситуации в стране. Есть «Центр исследования федерального и регионального рынков алкоголя» (знаменитая ЦИФРРА), но он коммерческий, там слабовата научная основа.
У нас нет настоящей алкогольной науки. В мире есть алкология — наука об алкоголе. Сюда входят и производство, и потребление, и моральные, и медицинские, и психологические аспекты этой темы. У нас в целом никто не занимается алкогольными проблемами.
В свое время Институту наркологии было очень выгодно проводить линию на доминирование среди наших проблем темы наркотиков. Писали записки в правительство о том, насколько тяжела в России наркотическая ситуация по сравнению с алкогольной. О том, что основные силы и средства надо вкладывать на борьбу с наркоманией. Никто не спорит, это очень серьезная проблема, особенно сейчас в связи с эпидемией СПИДа. Но у нас от алкоголя гибнет гораздо больше людей, приблизительно полмиллиона человек. Это смерти не только из-за отравлений. У нас многие сердечно-сосудистые, легочные, желудочно-кишечные диагнозы смерти завязаны на алкоголе. Когда началась антиалкогольная кампания, все смерти от этих заболеваний стали снижаться именно потому, что во все из них был вклад алкоголя.
— Если у нас недостаток знаний и экспертов в области алкологии, на основе каких исследований, данных наши власти принимают решения в области алкогольной политики?
— К сожалению, главными специалистами у нас являются экономисты из Минэкономразвития, Минфина и Минпромторга. Эти три министерства и определяют алкогольную политику. Министерство здравоохранения пытается что-то советовать в этой области, но его мнение имеет мало значения. А у экономистов, естественно, экономические задачи: как получить деньги с алкогольного рынка и как задавить нелегальный рынок алкоголя. Задачи, бесспорно, важные, но не единственные в алкогольной политике.
Эти люди ориентируются только на свои экономические знания. Западные идеи, западная культура стоят на гуманитарных позициях — этого в нашей политике маловато. Там вопрос здоровья стоит как основополагающий в подходе к алкогольным проблемам, а у нас — нет. Президент говорит на эту тему редко, чаще — министр здравоохранения, иногда — заместитель председателя правительства Александр Хлопонин. Председатель Совета федерации Валентина Матвиенко иногда касается этой темы, но только говоря о том, сколько государство теряет денег из-за нелегального производства. В нашей политике о гуманитарной стороне вспоминают, когда, например, начинают громко возмущаться пенсионеры.
От решений экономистов был эффект после 2004 года, но при этом почти не принимается во внимание проблема здоровья населения. Сейчас идет речь о восстановлении вытрезвителей, но это не инициатива министерства здравоохранения, а МВД — у них много проблем из-за злоупотребления алкоголем, из-за пьяных убийств, из-за связанных с алкоголем суицидов.
Наше руководство сверху донизу держит под контролем пять-шесть-семь показателей: смертность при сердечно-сосудистых заболеваниях, от туберкулеза и отравления алкоголем, самоубийства, СПИД, убийства. Из-за внимания к этим проблемам наш президент предложил, например, провести год борьбы с сердечно-сосудистыми заболеваниями. А поскольку у нас и так искажена статистика, ее после этого поручения еще больше испортили: сердечно-сосудистые смерти стали помещать в другие рубрики. В прошлом году произошло снижение смертей от этих заболеваний, но выросла общая смертность. В этих рубрики есть «смерти от точно не установленных причин», и туда начали записывать «излишки» сердечно-сосудистой смертности. Подобные вещи часто происходят со связанными с алкоголем смертями.
— Но если наша антиалкогольная кампания не носит гуманитарные цели, имеет ли она право называться антиалкогольной?
— Это я ее так называю потому, что она привела к уменьшению тяжести алкогольных проблем. На самом деле, получилась кампания, побочным продуктом которой было благотворное снижение потребления алкоголя, алкогольной и общей смертностей. Но мотивы у властей были другие. И хорошо, что эти другие цели привели к благим результатам.
Никто от результатов не отказывается, очень хорошо, что так получилось, но лучше бы у этой политики было другое направление, и другие мотивы определяли бы ее цели и задачи. У нас нет настоящих целей алкогольной политики. Все время идет какое-то латание дыр. Метания Росалкогольрегулирования хорошо это демонстрировали: там хватались за одно, другое, третье без четких конечных целей.
— Есть ли в истории России примеры, когда правительство волновали не деньги, а здоровье населения и его связь с алкоголем?
— При советской власти, с одной стороны, в 1928 году Сталин разрешил производство крепкого алкоголя, а с другой — началась антиалкогольная кампания. Была очень активная борьба, когда создавались антиалкогольные общества, когда обсуждали и осуждали пьяниц, поднимали их на ноги. Но боролись с алкоголем не по существу, а идеологически.
То же самое было во время перестроечной антиалкогольной кампании. Тогда произошло реальное оздоровление нации. Другое дело, что кампания была совершенно по-дурацки проведена и быстро выдохлась. Но и тогда дело было не в здоровье людей: Горбачев продолжил дело Юрия Андропова, которого больше волновали экономические потери.
Андропов, придя на должность председателя КГБ, столкнулся с высокой преступностью, связанной с алкоголем. Года за три до начала антиалкогольной кампании, уже на исходе своей жизни, он написал письмо в Политбюро с призывом как-то решать проблему алкоголизма, потому что это плохо сказывалось и на производстве, и производственной дисциплине.
В ответ на письмо Андропова была сформирована комиссия под руководством Арвида Пельше. Итогом работы стало создание довольно здравого антиалкогольного закона в догорбачевский период. Но тут началась череда смертей: Андропов, Пельше, Черненко. Пришедший после Пельше Михаил Соломенцев очень ужесточил закон.
Когда президентом стал Горбачев, Егор Лигачев возродил идею антиалкогольной кампании. Но его не заботило здоровье нации. С одной стороны, у него были личные мотивы, с другой — из-за водки страдала партийная дисциплина: партийные и государственные работники спивались, все время возникали какие-то скандалы.
Горбачев, придя к власти, не имел каких-то политических идей по переустройству страны, только желание. Через пару лет пришла идея перестройки, перед этим было ускорение. Он что-то искал. А до этого подвернулась идея антиалкогольной кампании. Так что о настоящей гуманитарной цели в этом вопросе речи у нас не было.

Виктория КУЗЬМЕНКО. «Открытая Россия», 5 декабря 2016 года