… о региональной проекции кризиса

О том, как российские регионы переживают кризис и что делают разные группы населения, чтобы к нему адаптироваться, в интервью ET рассказала главный научный сотрудник Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС, профессор МГУ им. Ломоносова Наталья Зубаревич.

– Мы сейчас живем в ситуации, когда два главных компонента – промышленность и потребление – адаптировались к кризисным условиям. И адаптировались очень понятным способом: промышленность – в тех пределах спроса, который сейчас есть, потребление (розничная торговля) упало на минус 10%, и медленное падение продолжается до сих пор (это данные октября). Доходы российского населения на пике падали на 5,5%, сейчас где-то на 4-4,5%. Их падение было не столь сильным, а потребление сжалось, как зарплата – на 10%. И это означает, что люди тоже с помощью отсечения каких-то компонентов потребления адаптировались к ухудшившейся ситуации.
– Какая картина складывается с доходами по регионам?
– Есть общее, есть различия. Если оценивать снижение спроса, розничную торговлю – практически везде обвал. Чуть меньше – на Дальнем Востоке (но там серая зона, повышенная доля вещевых рынков в структуре и сплошные «недооценки») и на Северном Кавказе (но и там мы тоже толком не умеем мерить). Снижение доходов населения – почти везде. Есть некоторые регионы, которые выпадают из негативного тренда, но объяснить это можно низким качеством статистического учета. Например, не может быть пятипроцентного роста доходов в Пермском крае, это явно ошибка статистики.  Беда с инвестициями: 51 регион снизил в реальном выражении объем инвестиций по трем кварталам 2015 года.
– Реального роста нет нигде?
– Такие регионы есть. Только можно легко обнаружить, что растут в основном «дистрофики» – те, у кого был очень низкий объем инвестиций. И им или из бюджета что-то подбавили, или на дорожное строительство подкинули субсидию. Какой-то рост происходит, но экономисты называют это эффектом низкой базы, поэтому тренд сегодня – это сокращение.
– И промышленность в тренде?
– Падение в целом по промышленности в январе-октябре произошло только в 34 регионах, по обрабатывающей результаты хуже: 41-42 региона. Если посмотрим, какие из регионов увеличивают промышленное производство, какие, наоборот, сокращают, ситуация необычная.
Каждый кризис давал разную картину влияния в территориальном аспекте. Так, первый трансформационный кризис начала 1990-х годов практически убил обрабатывающую промышленность в слаборазвитых регионах, где она была неконкурентоспособной. Выжили сырьевики, в первую очередь, нефть и газ. Через два года Москва начала расти, но это нельзя назвать промышленным ростом, это просто рост экономики за счет эффекта масштаба и концентрации. Следующие кризисы были другими. Финансовый кризис 1998-го??? как раз ударил по Москве, где сосредоточена банковская сфера, а провинция его не очень-то и заметила. Кризис 2008-2009 годов ударил в первую очередь по металлургическим и машиностроительным регионам, где была или неконкурентоспособность или низкий глобальный спрос. А Дальний Восток, например, его практически не заметил, потому что росли трансферты.
Сейчас, повторюсь, всё иначе. Сохраняют  неплохие темпы роста новые регионы нефти и газа – Сахалин, Якутия, Иркутская область и Ненецкий округ. Около ноля держатся главные нефтегазовые регионы, там объемы или чуть-чуть растут, или несущественно падают. Вторая зона роста – это регионы Юга, где есть пищевая промышленность. Проявляется импортозамещение, прежде всего, в пищевом секторе.
В определенный момент удалось увеличить производство. Но сейчас, если вы посмотрите динамику, она затухающая, потому что не хватает инвестиций.  Тем не менее, Юг чувствует себя в этот кризис гораздо лучше остальных.
Третья группа – впервые за весь постсоветский период  – регионы с преобладанием в структуре предприятий военно-промышленного комплекса. Это Брянск, Тула, Владимир, Марий-Эл, куда приходят деньги федерального бюджета, в котором по итогам трех кварталов доля расходов на оборону достигла 21,4%.  Каждый пятый рубль федерального бюджета идет на оборону. И еще 12,5% – на безопасность. То есть, треть всего бюджета мы тратим на оборону и безопасность. Еще 28,5% уходит на соцполитику, где главная статья не соцзащита, а трансферт пенсионному фонду.
Получается бюджет для пенсионеров, военных и силовиков. Но это не бюджет развития! Тем не менее, это деньги, которые выдаются равномерно, я бы даже сказала, опережающими темпами.  За два первых месяца 2015 года расходы на оборону были исполнены в размере 38% от всей их годовой суммы. В чем дело? Оборонные предприятия, выполняя госзаказ, как и положено, берут кредиты в банке, а потом бюджет с ними рассчитывается, а процентная ставка по кредиту чудовищная и получилось так, что федеральный бюджет напрямую профинансировал эти расходы, снизив издержки оборонных предприятий.
– Еconomy Times опубликовал доклад Михаила Дмитриева о необходимости инфраструктурных инвестиций…
– С ним я не согласна. Не бывает инвестиций в инфраструктуру вообще. Они не имеют смысла, если вы не понимаете, какой куммулятивный эффект эти очень долгоиграющие инвестиции – и в основном на бюджетные или на заемные средства –  вам дадут. Абстрактное жилищное и дорожное строительство в бывшем Подмосковье, ныне Новой Москве, приведет к тому, что еще большая часть населения РФ будет концентрироваться в этой Новой Москве, потому что там дешевле жилье, чем в самой основной Москве, и наконец-то оттуда можно будет доехать на работу в Москву.
Поэтому инфраструктура сама по себе – это не двигатель прогресса. Инфраструктура должна сопрягаться с требованиями экономики. Если вы связываете нормальными дорогами основные центры Москвы и тем самым снижаете экономическое расстояние, создаете возможности лучших обменов – это один вариант. И вкладывая кучу денег в жилищное строительство в Новой Москве, вы создаете пузырь, из которого будет понятный выход: рост издержек, сверхконцентрация в столице и захирение городов-миллионников. Я вижу последствия для территории страны, и они плохие.
– Расскажите, что происходит с региональными бюджетами.
– Ситуация немного иная. По результату исполнения бюджетов за три квартала 2015 года к соответствующему периоду 2014 года все-таки есть хорошая новость: доходы бюджетов росли лучше ожидаемого –  на 8%, в основном благодаря росту налога на прибыль (он вырос на 14%). Очень сильно подрос налог на имущество – на 15%, но это означает только одно: рост ставок. А рост ставок – это усиление давления на бизнес, который обладает этим имуществом. Очень медленно рос налог на доходы физлиц, и на таком уровне (4-5%, не больше) он и останется в ближайшие годы. За три квартала объем помощи из федерального бюджета регионам прирос всего лишь на 2% в номинале.
В 23 регионах доходы бюджетов сократились, а есть несколько регионов, где они выросли очень существенно – на 20-50%. Таких немного – не больше пяти и в основном за счет платежей налога на прибыль. Например, это Чукотка, получившая дополнительные трансферты.
По итогам трех кварталов этого года, 48 регионов было в дефиците. На фоне прошлых лет это не так много: за 2013 год объем дефицита вырос втрое, до 642 млрд, и в дефиците находились 77 регионов. В 2014 году – 75 регионов были в дефиците… Дождемся конца года. Основные расходы регионов, иногда это 40%, приходятся на четвертый квартал, идут расплаты по госконтрактам.  И число регионов с дефицитом будет, конечно, не 48, а более 60.
– К вопросу о налоге на прибыль. Что дало бы регионам право обнулять налог на прибыль в рамках специальных инвестпроектов, о котором  говорил в  своем послании президент?
Отвечу жестко: это мы уже проходили. Я бы предпочла, чтобы президент дал обязательство не навешивать льготы по их налогам со стороны федерального уровня. Когда «Роснефть» может получить льготы по налогу на прибыль, по налогу на имущество, которые идут либо полностью, либо основной частью в бюджет субъектов федерации. И это решение принимает не регион, а федеральное правительство. Вот это бы я запретила категорически. Когда вы говорите, что готовы обнулить налог на прибыль дальше возможен первый вариант – имени г-на Кирсана Илюмжинова. Внутренний офшор – Калмыкия: приходит, кто хочет, регистрируется, получает льготу в обмен на хороший регистрационный платеж как юрлицо, зарегистрированное на территории Калмыкии. Замечательно, можно построить шахматный город, можно и себя неплохо обеспечить. Второй вариант – имени Абрамовича и Меркушкина.  Когда не всем вход открыт, а входят правильные компании. На Чукотку входят трейдеры «Сибнефти», в Мордовию входит «Юкос», и эти компании получают 100%-ную льготу по налогу на прибыль. Они делятся. В Мордовии возникает самый крупный православный храм в Европе, на Чукотке – четверть того, что отмыли с этим налогом, инвестируется в развитие региона, и все поют про «чукотское чудо». Только вот нет таких сибнефтей на все субъекты федерации.
– В каких регионах наихудшая ситуация с долговой нагрузкой?
– Долг начал опять расти. В 2013 г. он рос чудовищно. В 2014 г. рост долга был порядка 20%, но он уже был накоплен на сумму почти в 2 трлн руб. На начало 2015 г. мы вышли с долгом где-то под 2,35 трлн руб. и первое полугодие долг почти не рос, потому что регионам пораньше начали давать трансферты и более или менее увеличили объем так называемых бюджетных кредитов, что им тоже помогло.  До сентября темпы роста долга были всего лишь 1% с небольшим. Но как только траснферты регионам в третьем квартале стали сжимать, долг начал расти. И на первое ноября 2015 года он уже составил 2,5 трлн, за год увеличившись на 5%, и это не предел. А этот долг надо обслуживать.
В этом долге есть три компонента: из которых два – некомфортные для региона, а третий – наоборот, очень даже желаемый. А именно, долг состоит из кредитов коммерческих банков, сейчас на 01 ноября – это 38% всего долга в среднем по субъектам (по регионам картина абсолютно разная). Вторая такая же доля – 38% – это бюджетные кредиты. Прелесть что такое: ставки 0,1% годовых, пролонгировать можно на годы – фактически это просто помощь. И третье – это госгарантии и облигации, их поменьше, и они не у всех регионов есть, и как-то они с ними более или менее справляются. Самая тяжелая часть долга – это кредиты коммерческим банкам. В этом году ставки были по 15% (это в лучшем случае), а то и 20% годовых. Их очень тяжело обслуживать. И если дело пойдет, как идет, доля кредитов комбанков будет нарастать, потому что надо платить за все, а трансферты не растут.
Какие риски по долгу? Риски очень дифференцированы. У нас есть чудесные регионы, где долг уже перешел за уровень 100% собственных доходов консолидированных бюджетов регионов (консолидированный – это региональный бюджет плюс сумма всех муниципальных). У нас есть чудесная Чукотка, где этот долг за 130%, то есть он на 30% больше собственных доходов. Очень тяжелая ситуация в Астраханской области, в Смоленской, в Костромской, в Удмуртии. Это регионы в группе острого риска. Другое дело, что Чукотка может не волноваться, у нее почти весь долг – бюджетные кредиты, ставка минимальная, пролонгировать можно, а вот у Астрахани и Костромской области ситуация очень тяжелая, и таких регионов становится все больше.
То есть, получается, что в 2015 г. федеральный центр решил помочь регионам и практически вдвое увеличил объем передаваемых им бюджетных кредитов. Было 160 млрд, стало 310 млрд руб. Это прекрасно, но только этого все равно не достаточно. Ситуация будет усугубляться.  Если взять все доходы консолидированных бюджетов регионов и вычесть из них трансферты, то тогда объем долга составляет 35% всех собственных доходов бюджета. Чтобы просто сохранить этот уровень вы должны давать не 300 млрд руб. уже через пару лет, а 700. Чтобы не решить проблему, а чтобы просто не усугубить ее. У федерального бюджета, боюсь, такой суммы, нет.
Поэтому проблема не решена, она чуть подморожена дополнительными деньгами, но к концу этого года она начнет опять обостряться в силу того, что расходы в основном приходятся на конец года. Откуда она возникла, все знают: это майские указы президента. Регионы надорвались, разбалансировались...
– Как раз на эту тему недавно вышло исследование Standard & Poor's…
– Они немного по-другому считают, но по трендам мы с ними не расходимся. В S&P считают, что ситуация будет усугубляться, я где-то внутренне с ними соглашаюсь, но мне кажется, будут использоваться так называемые демпферы: регионы станут дальше резать расходы. Это означает то самое нехорошее слово «оптимизация», то есть сокращение числа фельдшерских пунктов, больниц, укрупнение школ и далее по списку. Что-то это может дать, но территориальную доступность для населения это, конечно, будет ухудшать. Можно сокращать квоты на бесплатные операции, способов много. То есть, делать те отрасли, которые формируют человеческий капитал либо все более платными, либо все менее территориально доступными. Повторю, за три квартала 2015 г. 32 региона в номинальном выражении – без учета инфляции – сократили расходы на образование, 11 – на здравоохранение. Хотя  это не совсем корректный счет, потому что в здравоохранении уже 51% всех расходов несут не бюджеты, а территориальные фонды  обязательного медицинского страхования, и с их учетом сокращений нет. Там минимальные темпы роста – плюс 1% в номинале –  это Москва и Тюменская область, то есть самые богатые регионы не торопятся наращивать расходы на здравоохранение, они их оптимизируют с учетом инфляции.
При этом 11 регионов сократили в номинальном выражении расходы на социальную защиту населения, и это пока только начало, потому что в сентябре в 30 с лишним регионах были выборы губернаторов или законодательных собраний, а после этого процесс ускорится. Его затормозят перед думскими выборами, но в промежутке до этого все почистят. Я по итогам года с живым интересом посчитаю, что вышло с соцзащитой.
Логика понятна: сокращение числа получателей пособий и неиндексация объемов выделяемых пособий при инфляции в 12-14% – это тоже способ экономии. Значит, сейчас бюджеты субъектов в большинстве своем социальные. Средняя доля расходов на социальные цели приближалась к двум третям всех расходов (62-64%), и именно там процесс оптимизации еще не тотален географически. Есть регионы, которые, не обращая ни на что внимания, наращивают или многие, или отдельные виды социальных расходов.
– Какова ситуация с социальными расходами в Москве?
– Москва активно сокращает социальные расходы, здесь пошло вниз все, что могло пойти. По цифрам за три квартала 2015 г.: при том, что доходы Москвы выросли на 11%, ей еще федералы подкинули на метро, расходы выросли на 7%, что культурно, потому что разница должна быть. При этом расходы на национальную экономику увеличились на 26%. А в национальной экономике сидят такие статьи, как поддержка отраслей транспорта и дорожное строительство. Так вот на транспорт – рост на 31%, на дорожное хозяйство – на 77% за три квартала.
Не обидела власть и себя. Есть такие расходы – общегосударственные вопросы – плюс 27%, правда, оттуда отдаются долги. А теперь смотрите, социальная сфера: расходы на образование выросли на 16%. Замечательно, только когда вы смотрите структуру этих расходов, выясняется следующее: на детское дошкольное образование расходы выросли в 2,8 раза. Детсады строили, в основном это инвестрасходы. Если посмотреть на школьное образование, это будет минус (около 2%). Здравоохранение – минус 8%, стационарная медицинская помощь – минус 24%, амбулаторная – минус 20%. Культура – минус 12%. Социальная политика – плюс 5%, но выплаты пособий населению – минус 10%.
Картинка понятна, Москва приняла свое политическое решение и делает город с инфраструктурой. Социалка здесь больше, чем в других регионах – ведь Москва богаче. Но сейчас она ее активнейшим образом оптимизирует.
Санкт-Петербург по-другому себя ведет: у него, наоборот, растут соцрасходы, и резко сокращаются расходы на национальную экономику. Поэтому тут никакого общего тренда нет. Тюменская область тоже оптимизирует, а Ханты-Мансийский округ старается социалку наращивать.
Что это значит? Что ситуация в регионах станет дифференцироваться, у богатых, конечно, в целом все будет легче и лучше. Но богатых у нас всего лишь 7-8 регионов: Москва, Санкт-Петербург и 5 нефтегазодобывающих территорий. Это «в шоколаде» живущий Сахалин (за 9 месяцев доходы бюджета 200 млрд руб., для сравнения, у Санкт-Петербурга за год – чуть меньше 400 млрд, а для региона с населением в 0,5 млн человек 200 млрд – это очень много), ХМАО, ЯНАО, Ненецкий автономный округ (вся основная нефтебаза) и Тюменская область, которой перепадает нефтяная рента по специальным договорам с двумя округами. Все.
У остальных все более или менее ровненько по доходам бюджета на душу населения. И там невероятное разнообразие практик адаптации. Это, наверное, хорошо. Потому что когда сверху начинают жестко унифицировать, всегда получается хуже. Надо все-таки учитывать местные условия. С другой стороны, есть регионы с абсолютно безответственной бюджетной политикой – та же Астрахань, Кострома, Орел, Смоленск. Там наращивают постоянно долги, не могут хоть как-то оптимизировать расходы.
– Предоставляет ли импортозамещение реальные возможности для развития регионам?
– Импортозамещение эффективно тогда, когда эта импортозамещающая продукция пригодна к экспорту, то есть конкурентоспособна. Теперь к цифрам. У нас сокращается поголовье крупного рогатого скота, здесь нет никакого положительного влияния импортозамещения. Растет свиноводство, более или менее стабильно поголовье кур, но с крупным рогатым скотом мы не справляемся, потому что все, что вы вкладываете в этот сегмент – это долгая история, за год не отбивается, это 5-7 лет. Никто особенно не рвется туда вкладывать деньги.
Если посмотреть динамику сельхозпродукции, два месяца – сентябрь и октябрь – она шикарная: плюс 4% и плюс 8%, соответственно. Неужели пошло импортозамещение? Я бы не торопилась с выводами.
После введения санкций и антисанкций рост немного всколыхнулся, пару месяцев было 4-6%, потом затух до 1-2%. Потому что импортозамещение в данном случае означает необходимость инвестиций. А вы не понимаете, когда эти антисанкции снимут, когда на рынок придет конкуренция, и вот что получается. На конец октября 2015 г. поголовье скота к тому же периоду  2014 г.  –  минус 2%, коров меньше на 2,2%, козы продолжали падать, свиньи – на 12% выросли, за что им спасибо (это те свинокомплексы, которые инвестировали средства в 2009-2011 годах, они вышли на полную мощность), птица выросла на 5%... Если взять объемы не поголовья, а производства, то у нас получается по скоту и птице – почти плюс 5%. Но это те же свиньи, а по молоку у нас – минус 0,3%, потому что сокращается крупный рогатый скот, а свиньи молока не дают.
Даже в пищевой промышленности, где, казалось бы, рынок очищен, никаких достижений нет. Правда, надо сказать, что по говядине-то он не больно очищен: основные производители говядины, продукцию которых мы импортируем, это вовсе не страны ЕС, это Бразилия, Аргентина, на которые никакие антисанкции не распространяются. То есть конкуренция сохранилась, и наши не рискуют инвестировать, потому что это долгие инвестиции – отобьешь, не отобьешь? Еще есть дополнительный риск: платежеспособный спрос в России падает, а мясо – это недешевый продукт.
По другим видам импортозамещения. Во-первых, когда у вас объем производства в обрабатывающей промышленности на пике падает на 7,5% (сейчас где-то 5,5%), о каком технологическом импортозамещении мы можем говорить? Ни о каком. Во-вторых, инвестиции минус 6-7%, в-третьих, цикл производства продукции каким-то образом замещающей высокотехнологичную продукцию западной обрабатывающей промышленности – это не год, и не два, и не три. Надо упорно биться за то, чтобы лет через 5-7-10 получился результат. Более того, у нас толком ничего не получается даже с поворотом на Восток: если посмотреть динамику инвестиций и строительства - она третий год отрицательная на Дальнем Востоке. 
– Кризис уже затронул как городское, так и сельское население. Какие адаптационные практики характерны для разных групп населения, кто сильнее ощущает на себе кризис?
– Российская периферия, привычная ко всему, сядет на самообеспечение – больше картошки, больше курей, еще поросеночка на откорм. Плюс к этому собирательство всех видов, увеличение его масштабов – ягоды, грибы, орех, любые формы подкормки – это все теневые доходы.
Для промышленных городов ситуация сложнее. Это, как правило, некрупные города, там сжатие занятости очень мягкое, но все-таки оно происходит. Раньше формой адаптации была вахта – люди вербовались, ехали на «севера» строить (это более формальная экономика), или, если это регион нефтегазопроизводящий, куда-то вахтовиком на нефтепромысел. Если регион не такой, но есть трудовые навыки у человека – пожалуйста, в Подмосковье дачи строить. Куча пензяков, жители Мордовской области, нижегородцы бригадами собирались – это отходничество.
Но когда у людей сжимаются доходы, спрос на эти работы уменьшается, поэтому часть вахтовиков и отходников возвращаются домой. А дома-то работы нет. Поэтому так дико выглядит решение по дальнобойщикам. По факту, это серая экономика, это не совсем отходничество, работа вне дома, самозанятые люди. И то, что людей лишают этого дохода в период кризиса, это, конечно, экономически абсолютно неграмотное решение. Вы хотите обелить зону? Это правильно, только делаете это тогда, когда вы последнее у людей не отнимаете. А сейчас получается, что отнимают возможность кормить семью, это из области безумия. Это классический российский вариант, когда реформа делается сама по себе без учета контекста и общих последствий. Сама по себе она правильная: дороги портите – надо платить. Но встройте это в контекст, и вы понимаете, какие это издержки.
В промышленных городах напряжение будет расти, но там есть некий демпфер. Средний возраст занятого в промышленности – хорошо за 45. Часть может уйти на пенсию, но на нее особо не проживешь. А вот самое интересное – что будет в крупных городах.
Во-первых, сжимается рынок услуг, а это основа экономики крупнейших городов. Сжимаясь, рынок услуг выталкивает занятых, идет снижение спроса… Процесс очень постепенный, потому что квалифицированных работников не очень хотят отпускать. Даже есть отрасли в секторе услуг, например, отели и рестораны, где людей не увольняют, а сажают на неполную занятость, как в промышленности.
Есть вторая зона риска: это бюджетная занятость. Я все время повторяю: в России еще не было ни одного кризиса, при котором бы сжималась бюджетная занятость. Это всегда была такая заповедная зона, где люди отсиживались, а сейчас она сжимается тоже. Поэтому рынки труда крупных городов будут испытывать некое напряжение. Но опять демпферы. Во-первых, на этот рынок входит очень маленькое поколение: 25-летние значительно меньше по численности, чем 30-летние. Во-вторых, с этого рынка уходит очень большое поколение старших возрастов.
Другое дело, что никто из них уходить не хочет. В крупных городах более 50% пенсионеров так называемых молодых возрастов (женщины 55-60 лет, мужчины 60-65 лет) продолжают работать. Так было давно уже в Москве и в Петербурге (там уже не 50%, а за 70% работают). Для старших возрастов риски потери работы реально возрастают. А дальше начинается следующий этап адаптации: что делать тем, у кого уже есть проблемы?
Первая, и самая очевидная, стратегия адаптации для крупных городов  – довольно жесткое снижение зарплатных ожиданий, сильное расширение рассматриваемых спектров занятости. Понятно, что не уборщицей в подъезде, но вы должны понимать, что, может быть, не удастся найти работу по вашей узкой профессии и оттого, насколько вы гибки, лабильны, будет зависеть ваше последующее трудоустройство. Вообще это очень сильный холодный душ для людей. Новое место работы, которое не требует той квалификации, которой вы обладаете, не соответствует вашим зарплатным ожиданиям, – это стресс. Поэтому я ожидаю довольно сильный стресс в крупных городах, не для всех, безусловно. Если вас заранее отправили на пенсию, а вы собирались еще 5-7 лет работать, будучи трудоспособным и квалифицированным, это тоже стресс. Куда это выйдет? Как любит говорить оппозиция, массовые протесты? Да ничего подобного. В индивидуализированном обществе люди будут искать индивидуальные стратегии.

Беседовала Марина ЗАТЕЙЧУК. «EconomyTimes», 14 декабря 2015 года