… об истории китайской миграции в Москву

Куда исчезли из Москвы 1930-х годов китайцы – мелкие уличные торговцы, хозяева и работники прачечных, цирковые артисты, студенты? Китайские прачечные, мелочные лавки, строительство коммунизма и торговля опиумом – как все это было? На прошлой неделе в Еврейском музее и центре толерантности прошла лекция Марии Бахаревой, журналиста и краеведа, автора множества публикаций об истории Москвы, редактора и соавтора приложения для смартфонов «Атлас „Большого города“». Slon приводит сокращенную версию лекции.
Сразу хочу сказать, что я не профессиональный историк и здесь оказалась по одной простой причине: несколько лет назад я написала статью об истории китайской общины в Москве, и оказалось, что никто другой ничего подобного не делал. Таким образом я стала чуть ли не единственным специалистом по этой теме. Заинтересовалась ею я вот почему: по своим краеведческим делам я очень люблю ходить по московским кладбищам. Как-то раз гуляла по Пятницкому, это рядом с метро «Рижская», и нашла могилу, на которой написано: «Здесь погребена голова инженера путей сообщения Бориса Алексеевича Верховского, казненного китайцами-боксерами в Маньчжурии в городе Ляоян в июле 1900 года». Поскольку школьный, да и университетский курс не очень хорошо знакомят нас с историей Китая, словосочетание «китайцы-боксеры» показалось мне комичным, но заинтересовало. Я выяснила, что речь идет о Ихэтуаньском восстании на севере Китае, в результате которого случилась массовая миграция китайцев в Россию, можно сказать, первая волна китайской миграции в нашу страну. Хотя китайцы начали появляться в России уже в 1870-х годах, приезжая на трудовые вахты на Дальний Восток, поездки эти были исключительно временными. Ко всему прочему отношения с Китаем то улучшались, то ухудшались.
Беженцев после Ихэтуаньского восстания оказалось довольно много. Но тогда до поездок в Москву было далеко, речь шла в основном о Дальнем Востоке. А вот уже во время Первой мировой войны китайцы появились в Москве. России стало не хватать мужских рабочих рук, поскольку мужчины по большей части отправились на фронт. Тогда впервые сняли запрет нанимать иностранцев на казенные подряды, и в Китае появилась масса пунктов вербовки рабочих для поездок в Россию, в том числе в Центральную, в том числе в Москву. В результате хлынул большой поток сезонных рабочих. По статистике, примерно 150 тысяч было завербовано в Китае во время Первой мировой войны.
Жили они примерно так же, как на современных стройках живут таджики. Существовали общежития, поселения, но рабочие не выходили за пределы стройки и, отработав свой срок, отправлялись железной дорогой на родину.
Но поскольку условия работы были, мягко говоря, не очень хороши, многие сбегали с казенных строек. Именно сбежавшие рабочие и небольшая часть уволенных составили племя бродячих китайцев, осевшее в Москве и других городах России, в будущем они сформировали костяк китайской общины.
Как такового Чайна-тауна в Москве никогда не было. Возможно, просуществуй китайская община дольше, он появился бы, но ей было отмерено менее двадцати лет. Образованию Чайна-тауна не способствовал запрет на частный бизнес, за счет которого выживали китайцы в других странах: они могли открывать мелочные лавочки, рестораны. У нас этого делать было нельзя. Согласно той же переписи населения, около 8 тысяч китайцев жило в Москве в 1928 году, большую часть, примерно 7 тысяч, составляли северные китайцы, плюс тысяча – южные. Южные китайцы выделывали кожаные сумки и кошельки. Жили очень закрыто, их было мало. Северные китайцы стали как раз теми мелкими торговцами, заполонившими улицы Москвы. Они торговали детскими бумажными игрушками, веерами. Я сейчас процитирую воспоминания москвича Анатолия Гуревича: «<…> продавали на улицах бумажные разноцветные веера, менявшие свою форму при встряхивании, или маленькие, цилиндрической формы глиняные коробочки с бумажным дном-мембраной, они продавали маленькие, свернутые из бумаги цветные мячики на резинке, всегда возвращавшиеся после броска к своему владельцу, кроме того, по дворам ходили китайцы-торговцы с большими, тяжелыми завернутыми в белые простыни тюками на спине и с железным аршином в руке. В тюках находились сатин, китайская „че-су-ча“ и другие материалы». Удивительно, но факт: в мемуарах, в дневниках, в переписках тех лет постоянно фигурируют китайские торговцы и китайские прачечные, но на фотографиях и кинопленке ничего этого нет. Ни одного здания китайской прачечной, ни одной вывески.
Московские китайцы, по свидетельству современников, хранили свои обычаи, одевались в национальную одежду, носили китайские халаты, у них был выбритый лоб, косичка на затылке. Они становились не только торговцами – существовали также фокусники и акробаты, показывавшие традиционные для китайского цирка представления, они ходили по дворам. Жили где попало, но место, где могло бы сформироваться что-то вроде Чайна-тауна, в Москве все же можно выделить – окрестности нынешней площади Разгуляй. Концентрация китайского населения здесь была чуть выше, чем в других местах столицы, там даже работали маленькие китайские ресторанчики, было несколько общежитий, где жили рабочие. Большие квартиры сдавались группам китайцев. Но все равно мелкие торговцы расселялись по всей Москве, а те, кто трудился в прачечных, старались найти жилье поближе к месту работы или жили непосредственно в прачечных, на задних дворах. Прачечные все оформлялись как артели рабочих, поскольку иначе существовать в советской России было невозможно, но фактически это был частный бизнес. У них, как правило, имелся хозяин, следивший, чтобы вывеска была нормальной, чтобы казалось, что соблюдаются все советские права. Даже называли их, например, «Пекинский труженик», чтобы никто не мог придраться.
Когда я работала над статьей для «Русской жизни», мне удалось поговорить со старой москвичкой. Она родилась в 1919 году, жила в Столешниковом переулке и хорошо помнила китайскую прачечную, которая называлась «Ван-Зун-Хин». В эту прачечную ее родители отдавали стирать белье, по тем временам это стоило дорого, гораздо дешевле было обращаться к обычным частным прачкам, работавшим вне артелей. Но китайцам отдавали фасонное белье, мужские сорочки – они считались большими мастерами. 
Моя собеседница прекрасно помнила эти походы, потому что белье разносил хозяин прачечной с большой корзиной и всем дарил китайские игрушки. Для нее это очень яркое детское впечатление. Также они оставляли метки на белье – красные иероглифы, вышитые нитками.
Среди мелких торговцев были в основном мужчины, они приезжали на сезонные работы, на заработки, а семьи их оставались в Китае и ждали возвращения кормильцев. С этим возникли трудности. Когда только началась революция, Временное правительство договорились с Китаем о вывозе рабочих, но потом началась Гражданская война, железнодорожная связь с Китаем была прервана, и никого не успели спасти.
Никто не знает толком, было ли правдой описанное Булгаковым в книге «Зойкина квартира». Никто не знает, были ли на самом деле китайские прачечные прикрытием для торговли опиумом. Вполне вероятно, что так. Тем более что незадолго до революции опиумный мак на Дальнем Востоке выращивался китайцами легально, никакого запрета не было, и мак перевозили через границу совершенно свободно. Однако по большей части это наветы, поскольку именно по обвинению в торговле опиумом арестовывали в конце двадцатых – начале тридцатых годов, и именно в это время начались гонения на китайцев. Сфабрикованных дел был большинство, никаких фактических данных на этот счет мне найти не удалось.
Помимо мелких торговцев в Москве были студенты Университета имени Сунь Ятсена. В Москве функционировали два учебных заведения, где учились китайцы. Московский коммунистический университет трудящихся Востока, он открылся в начале 1920-х, и в нем китайцы были не единственными студентами, но существовало китайское отделение. А в 1926 году в Москве открылся Университет имени Сунь Ятсена, который был исключительно китайским. Для учебы в нем отобрали студентов со всей страны по рекомендации компартии Китая, они сдавали экзамены у себя на родине, и лучших из них отправляли в Москву. Там были и мужчины, и женщины совершенно разных возрастов – кто-то непосредственно со школьной скамьи, а кто-то – из числа старых большевиков.
К счастью для нас, узнать о жизни Университета Сунь Ятсена мы можем немного больше, чем о других местах, где жили и учились китайцы. Существует книга «Университет имени Сунь Ятсена в Москве и Китайская революция», ее автор Шэн Юэ, китайский революционер, настоящее имя – Шэн Чжунлян, а в Москве он жил под фамилией Мицкевич.
Всем студентам университета давали условно русские фамилии, например, студент Дэн Сяопин носил фамилию Дроздов во время учебы, а будущий президент Тайваня Цзян Цзинго – фамилию Елизаров.
Книгу Шэн Юэ издали на русском языке только в 2004 году, к сожалению, тираж был крошечным, и книгу найти теперь нигде невозможно, но оригинал ее на английском языке доступен в интернете. Это очень подробные воспоминания, причем интересно, что автор был из самого первого набора университета и наблюдал практически всю его короткую жизнь. Вуз существовал до 1929 года, после чего его слили с Университетом трудящихся Востока. Находился он в несохранившемся здании Первой московской городской гимназии на Волхонке, 16. Гимназия закрылась после революции, и вскоре здание отдали Университету имени Сунь Ятсена. Прямо напротив находился храм Христа Спасителя, и, по воспоминаниям Шэн Юэ, студенты ходили в сквер при храме, чтобы делать утреннюю зарядку. Изначально в этом здании они и жили. Там размещались и учебные аудитории, и столовая, и общежития. Так было первые пару лет, пока учащихся было еще не очень немного, примерно 500 человек. Позже, когда приехали студенты новых наборов, они перестали там помещаться, и в итоге их разбросали по нескольким общежитиям: одно находилось на Петровке, другое – на Ильинке, и было еще третье, на территории Страстного монастыря, его делили со студентами Университета трудящихся Востока.
Если китайцы, занимавшиеся мелкой торговлей и работали в прачечных, сохраняли традиции предков и носили национальную одежду, то студенты одевались исключительно по-европейски. Они полностью находились на казенном содержании, и, по воспоминаниям Шэн Юэ, на содержании весьма неплохом. Каждый получал полный комплект одежды на любую погоду, бесплатно учился, бесплатно питался, им выдавали все, вплоть до крема для обуви, платили маленькую стипендию, которой хватало на карманные расходы.
Для тех времен кормили их очень хорошо: «На завтрак всегда были яйца, хлеб, масло, молоко, сосиски, черный чай, иногда даже икра». А через какое-то время нашли китайского повара, и студенты могли выбирать, питаться по-европейски или по-китайски.
Они отправлялись отдыхать, путешествовали всем университетом, ездили в Ленинград, на Кавказ, по старинным русским городам, их возили на производство в разные места, а также в дома отдыха. Изучали они философию, ленинизм, русский и другие иностранные языки, очень серьезно – военное дело. Первым ректором университета имени Сунь Ятсена был Карл Радек, что предопределило будущее учебного заведения, как, впрочем, и то, что на открытии университета выступал Лев Троцкий.
Постепенно мы подходим к рубежу 1920-х – 1930-х годов: сложному времени для китайской общины. Произошел конфликт на КВЖД, в результате в советско-китайских отношениях возникло напряжение. Существует легенда, никак не подкрепленная документально, но часто встречающаяся в мемуарах: якобы вскоре после конфликта на КВЖД Сталин отдал приказ выслать вообще всех китайцев из страны. Тогда как раз начались повальные аресты, в том числе по обвинению в торговле наркотиками. Довести до конца все высылки не успели, они коснулись только бродячих китайцев и никак не отразились на тех, кто приезжал по линии Коминтерна. Но и над ними тоже стали сгущаться тучи. Уже в начале 1930-х годов Университет Сунь Ятсена объединили с Университетом трудящихся Востока, потому что Сунь Ятсен вышел из Коммунистической партии Китая и вступил с ней в конфликт. В то же время начали подозревать руководство университета в троцкистском заговоре. Тем не менее китайцам пока было привольно в Москве. Начала выходить газета на китайском языке, община была более или менее признана, рядом с площадью Разгуляй появился Центр возрождения Китая, который занимался культурными программами, преподаванием русского языка, там проходили концерты, спектакли, чтения. Тяжелые отношения с Маньчжоу-Го, с Японией, которая нападала на Россию с китайских территорий, – именно с этого начался закат китайской общины. Все больше и больше стали высылать китайцев: тем, кого депортировали на родину, повезло. Выбор попасть на родину или нет был у тех, кто учился или был тогда ребенком. Дело в том, что многие студенты женились, заводили детей, но поскольку детьми они заниматься не могли, был создан специальный интернат в Иваново, где жили китайские дети. Детей не трогали, несмотря на арест родителей. А когда в 1940-х возобновились отношения между СССР и Китаем, им предоставили возможность выбора: вернуться в Китай или остаться в Союзе. Большинство вернулось в Китай. Депортировали также и многих мелких торговцев, но некоторых из них отправляли и в советские лагеря.
К сожалению, никаких исследований о репрессированных китайцах нет, но сохранились упоминания в лагерных мемуарах. Писали о них и Солженицын, и Лев Гумилев. Как правило, отзывались о китайцах хорошо и отмечали, что жили они весьма обособленно, в отдельных бараках, не смешивались ни с политзаключенными, ни с уголовными, среди них не было стукачей, они существовали дружной сплоченной общиной.
О судьбе китайской общины можно судить хотя бы по простым данным статистики: в 1926 году в стране насчитывалось 100 тысяч китайцев, в 1939 году – 32 тысячи, в 1959 году – 26 тысяч, дальше уже оставались только потомки и редкие выжившие. В 1970-е было уже меньше 10 тысяч, по официальным данным переписи. Те, кто идентифицировал себя с Китаем, были в меньшинстве, остальные себя считали русскими китайского происхождения. Некоторые, посвятив себя революции, погибли на родине, в Китае, и были там же похоронены со всем почестям. Могила одного из бывших студентов, Ван Мина, оказалась в Москве, на Новодевичьем кладбище. Такая вот короткая история. Она не зря называется «Чайна-таун, которого не было», поскольку его действительно не существовало. Эта страница даже не то что не исследовалась, она сознательно замалчивалась. С начала 1930-х годов никаких публикаций про китайцев в России не было, и большая часть архивов оставалась закрытой буквально до недавних пор. Я надеюсь, что тема дождется своего исследователя. 

Аня ШПИЛЬКОВСКАЯ. «Slon.ru», 28 января 2014 года