… о дауншифтинге

Социолог — о миграции из мегаполисов в провинцию

Образованные, состоявшиеся в профессии люди все чаще уезжают из больших городов, где их не устраивает плохая экология, транспортный коллапс и бешеный темп жизни. Новые переселенцы, в отличие от прежних дауншифтеров, не отказываются от карьеры и не сжигают социальных мостов — они просто выбирают себе то место, где им комфортно жить, и работают на удаленке. Это происходит во многих мегаполисах мира. Москва — не исключение. О тенденции к постурбанизму «МН» рассказывает завкафедрой общей социологии Высшей школы экономики Никита Покровский.

«Мегаполис не устраивает как система»
— Отток людей из мегаполиса на периферию — мировая тенденция. Можно ли ее назвать уже достаточно отчетливой и в Москве?
— Да, этот процесс становится достаточно очевидным. Москва находится сейчас в состоянии, когда еще продолжаются бурная урбанизация, приток населения, но одновременно начинают проявляться признаки его оттока. При этом речь идет о разных категориях: приезжают и укореняются одни люди, а готовиться к отъезду начинают другие. Это совершенно нормальный процесс: город — живой организм, который находится в состоянии постоянного обмена с окружающей социальной средой. Поэтому я в этом драмы не вижу.
Уже сейчас приблизительно 14–15% жителей Сиднея, Монреаля, Нью-Йорка, Бостона готовы покинуть эти города. В Москве, по нашей оценке, таких людей — условно говоря, сидящих на чемоданах, — около 5–7% (полагаю, к сходным цифрам будет приближаться и Санкт-Петербург). Об отъезде из города задумываются в основном представители так называемого креативного класса. Это люди свободных профессий (художники, писатели и др.), ученые, люди, работающие в отраслях информационных технологий (веб-мастера, веб-дизайнеры, работники средств массовой коммуникации, электронной торговли и т.п.). Мы фиксируем растущую заинтересованность этой категории москвичей в приобретении собственности на дальних перифериях Москвы — за 300–600 км от столицы. Дома там раскупаются и заселяются именно москвичами — главный косвенный признак начавшейся (и потенциально высокой) миграции из мегаполиса.
— Почему люди хотят оставить большой город?
— Причина — неудовлетворенность проживанием в мегаполисе по многим пунктам, невозможность даже при наличии денег организовать себе жизнь высокого качества. Это история не из серии, что у людей нет средств и они не знают, где жить и на что — это другая категория «беглецов». Я же имею в виду людей, у которых есть деньги, есть жилье в Москве, но их не устраивает мегаполис как система.
Их раздражает транспортный коллапс, когда передвижение от места проживания к месту работы занимает огромный сегмент времени. Не устраивает скученность города, перемешанность здесь совершенно разных слоев населения, отсутствие культурного микроклимата в тех зонах, где проживают эти люди, ослабевающие связи с историей города и исторической памятью. Он превращается в зону транзита, пусть и растягивающегося на несколько лет или даже десятилетий. В нем все словно «временные» и никто не постоянный. Это создает дискомфорт. Создает его и уличная преступность, постоянное нахождение в состоянии обороны и в подозрении каждого встречного-поперечного в том, что он может быть источником опасности. Это серьезно влияет на воспитание детей: ребенок в детском саду или школе — это ребенок, которого нужно постоянно контролировать, встречать, провожать, охранять.
Плюс коммуникации между людьми — прямые контакты в большом городе затруднены, люди практически лишены возможности организовывать вокруг себя круг общения, оно переходит в интернет, в фейсбук. Плюс плохая экология. Что бы там ни говорили, но в Москве очень низкий процент парковых зон отдыха — достаточно сравнить с тем же Токио или Ванкувером. В общем, мегаполис перестает быть пригодным для жизни этих людей. Он для людей, делающих карьеру. Для тех, кто приехал из глубинки и для кого Москва — это новые возможности «сделать себя», а к тому же развлекательные клубы и развитая туриндустрия, возможность поехать в отпуск на Бали или в Прагу на выходные. Москва для таких сейчас. И для чиновников.

— Однако по крайней мере последние лет сто мегаполисы были точкой притяжения. С какого момента их плюсы стали перекрываться минусами?
— Дело не только в том, что минусы стали перевешивать плюсы. Ключевое значение имеет развитие технологий удаленной работы. Виртуальные инфокоммуникации сняли вопрос о том, что вы непременно должны жить где-то рядом с работой. Сейчас можно получать доход, работая удаленно. Происходит тихая революция, люди начинают задаваться вопросом: а зачем мы тогда живем в этом городе? Раньше был ответ: «Мы здесь работаем, потому что нам нужны деньги и нужно реализовывать себя профессионально». А сейчас целый ряд сфер переходит все активнее на удаленный доступ. На Западе это уже и образование, и даже самые разнообразные офисы.
— Если дауншифтерство предполагало отказ от дальнейшей карьеры, то теперь пришла волна отъездов при сохранении социальных статусов.
— Да. Вообще первая волна отъезжавших из Москвы была в 90-х годах. Это были отставные военные, пенсионеры, которые не могли справиться с ростом цен. Тогда обычной формулой было сдать квартиру в Москве и на эти деньги жить в деревне. И таких людей было очень немало. Потом были дауншифтеры, которые бросали все ради жизни на природе (в России или за рубежом), в экопоселениях. Теперь пришла новая волна. Вне всякого сомнения, это новая категория людей. Они оставляют за собой жилье в Москве — они могут вернуться. Они не рвут связи с городом. Их переезд не есть сожжение мостов. Кроме того, в отличие от дауншифтеров те, кого мы исследуем, не занимаются сельским хозяйством. И не собираются заниматься. У них другой источник дохода.

«В деревне Медведево дома раскуплены профессурой»
— Что не устраивает в большом городе — понятно. А что привлекает в периферии?
— Зоны такого расселения носят очаговый характер. Мы как раз сейчас готовим атлас зон, наиболее привлекательных для перспективного заселения. Критериев несколько. Это должна быть экологически чистая территория плюс близость транспортных коммуникаций (федеральные трассы или железные дороги с пассажирским движением хотя бы в доступности 30 км), центральное электроснабжение и определенный контингент местного населения, который обеспечивает инфраструктурные запросы вновь прибывших. Понятно, что в заброшенной деревне, где на 10 км никого нет, селиться неразумно.
Кроме того, для людей очень важно ощущать связь с историей. Поэтому исторические зоны, связанные с XVIII–XIX веками, а в центральной полосе России таких мест более чем достаточно, тоже пользуются повышенным спросом. Это, скажем так, дополнительный стимул. Люди ищут, так сказать, историческую ткань. В старой архитектуре, в деревянных домах или, например, через нашу научную базу, созданную в деревне Медведево Костромской области, проходит Владимирка — пешеходный путь из Москвы в Сибирь. В соседней деревне Давыдово сохранились остатки усадьбы Натальи Апухтиной, а это прообраз Татьяны Лариной из «Евгения Онегина».
— Люди предпочитают обустраиваться в малых городах или в деревнях?
— Есть любители как малых городов, так и деревень. Например, Кологрив, город в Костромской области на реке Унжа с населением всего около 4 тыс. человек. Там сейчас идет планомерная покупка домов. Плес в Ивановской области весь раскуплен. Людям нравится малый город со своим спокойным течением жизни, неплохой инфраструктурой, общественное питание есть какое-то, транспорт, медицина.
Есть и те, кому нужен реальный контакт с природой, такие люди селятся в деревнях. Например, в районе, где мы работаем, уже около 10–12 деревень заселены разными специалистами. Биологи, бизнесмены, искусствоведы — чуть ли не цеховые поселения. В той же деревне Медведево все раскуплено докторами наук. Нас даже иногда называют вторым Сколково. У нас там даже доцентов нет. Одни профессора. Некоторые по нескольку месяцев в год там живут, другие дольше. Ежегодно международные конференции там проводим. Телекоммуникации все есть.
Я удивляюсь московским властям, которые, мне кажется, не обращают на это внимания. Я бы на их месте максимально стимулировал бы это — облегчал бы людям, которые потенциально раздражены большим городом, поиск интересных мест, где они могли бы жить.
— А местное население как принимает приезжих из столицы?
— Еще лет десять назад они в штыки воспринимали москвичей, присвоили им презрительное название «дачники», считали за бесполезных людей, которые не работают в поле, а все время разговаривают. Но ситуация изменилась: во-первых, самих местных жителей с каждым годом, увы, становится все меньше и меньше, а во-вторых, они стали понимать, что приезжие — источник их доходов. Между приезжими и местными жителями, как правило, устанавливаются отношения взаимного уважения и взаимной заинтересованности. Ремонтные работы, охрана собственности, продажа продуктов питания и т.д. Кстати, один из вариантов подъема региональной экономики снизу — это новые поселенцы. Люди, укореняясь на территории, начинают вкладывать в нее деньги, возникают бизнес-проекты. При этом новых помещиков не возникает. Это какая-то демократическая форма заселения: нет такого, что народ скупает земли, возникают усадьбы. По крайней мере, мы этого не отмечаем.

Точки для внутренней эмиграции
— Тенденция будет усиливаться?
— Да, по мере развития удаленного доступа и ухудшения состояния мегаполиса. Помимо проблем с пробками, экологией и преступностью людей напрягает и сам ритм жизни в мегаполисе. Невероятная перегруженность процедурами и действиями, которые никак не сообщаются с главными целями жизни, составляет какую-то оболочку жизни, которая совершенно чужда интересам людей.
Простой пример: если вы хотите прорезать дверь в соседнюю комнату в своей же квартире, то только на получение разрешения и внесение изменений в план квартиры нужно будет потратить около 1000 долларов. Поэтому первое, что бросается в глаза, когда люди приезжают в сельскую местность — что все можно, то есть уровень свободы очень большой. Тут, в мегаполисе, ничего нельзя.
— Как далеко может зайти этот процесс — можно ли представить большие города вообще без креативного класса, то есть все сидят по деревням на удаленке?
— Я не слишком большой любитель футурологии, но в принципе можно. Ведь гарантий того, что мегаполис — это навсегда, нет. Полагаю, что дальнейший переход к различным формам удаленного доступа существенным образом изменит и образ жизни людей, и сам мегаполис.
Что нужно в городе? Музеи? Приезжайте в Москву на выходные. Когда вы последний раз были в Большом театре? Темп жизни не позволяет нам сейчас всем этим наслаждаться. А находясь в провинции, можно приезжать в мегаполис именно с целью все это посетить.
Думаю, что и университеты со временем будут уходить из города в удаленные кампусы. В столице многие студенты по два часа добираются из общежитий до аудиторий. На нашей научной базе в Медведево и при поддержке ряда вузов мы, кстати, хотим провести эксперимент и посмотреть, каким образом студенты изменят качество обучения в иной среде.
— А как быть со школьным образованием? Ведь на селе оно гораздо хуже, чем в городе.
— Оно там умирает. Но уже есть ростки того, что новые поселенцы привносят новый характер и в социальные институты. Некоторые сами идут преподавать, причем учебный процесс может быть вполне современным за счет телекоммуникаций с «большой землей».
То же самое касается медицины. Если вы считаете, что люди уходят на Северный полюс, где даже аппендицит не определят, то это не совсем так. Сейчас развивается мобильная диагностика, когда раз в две недели в эти деревни из областного или районного центра приезжают диагностические автобусы, оснащенные современным оборудованием — есть даже томограф. При этом диагноз приходит не через месяц, а в течение получаса: сделанный анализ передается на базу, там расшифровывается и падает вам на смартфон. Ну а лечение уже зависит от серьезности заболевания. В кризисных случаях из областного центра прилетает вертолет и доставляет больного в реанимацию.
— Получается революция в представлениях людей о социальной мобильности. Когда стал заметен этот процесс?
— Примерно с середины 2000-х годов. Он стал проявляться в своей корреляции и с ухудшением жизни в мегаполисе, и с экономическими, внутриполитическими процессами. Когда эти люди поняли, что им ничего особо ждать не приходится ни в экономическом плане, ни в политическом, что это надолго и все это укоренено в нефтяной экономике, тогда и стал возникать вопрос: есть ли смысл гробить жизнь на это? Отнюдь не все хотят уезжать из страны. Многие хотят жить в родной стране. Люди не собираются устраивать революцию, просто они хотят жить так, как считают нужным. Вот один из вариантов — жизнь в провинции.

Александра БЕЛУЗА. «Московские новости», 14 января 2014 года