Что мы знаем о лисе?.. Ничего. И то не все Борис Заходер

Лучшая в мире демографическая статистика в черном квадрате
Дмитрий Александрович Фомин, кандидат экономических наук из города Новосибирска знает, что:

"Негативный опыт 30-х годов удалось преодолеть - за искажения в статистике теперь никого не стреляют, не сажают и даже не снимают с работы. Удалось преодолеть и позитивный опыт и даже забыть о том, что у нас был практически тотальный учет населения и одна из лучших в мире демографических статистик".

Д.А.ФОМИН. Какой была довоенная статистика? Размышления над книгой:
Блюм А., Меспуле М., "Бюрократическая анархия: статистика и власть при Сталине".
"Вопросы статистики", 2008, №11,с. 86.

Демоскоп знает больше.

Нам кажется, что Дмитрий Александрович Фомин написал замечательную статью, в которой буквально каждое слово тянет на отдельный значок БГТО («Будь готов к труду и обороне!» – если кто не помнит). Но, будучи ограничен скромными размерами Всемирной паутины, Демоскоп может откликнуться лишь на самые близкие его сердцу прозрения автора, которых тоже немало.

Главное из них, конечно, то, что в 30-е годы у нас была «одна из лучших в мире демографических статистик». Если бы г-н Фомин просто взял что-нибудь черное, ну, например, «Черный квадрат» Казимира Малевича, вышел бы на паперть, стал бы рвать на себе рубаху и, обливаясь слезами, доказывать, что, по его внутренним ощущениям, квадрат – абсолютно белый, то это, пожалуй, никого бы не удивило. Эка невидаль!  Вы что, газет не читаете? Может, кто-нибудь бы и подал на бедность.

Но «Черный квадрат» - вещь плоская, а г-ну Фомину, видимо, даже в трехмерном пространстве слишком душно, чтобы в нем задерживаться. В поисках своих открытий он устремляется в пространство столь многомерное, что Демоскоп не может за ним последовать, а видеть то, что видит переоткрыватель из Новосибирска, можно только там. Вот и приходится Демоскопу восхищаться игрой ума г-на Фомина, стоя на пороге недоступных ему пространств, издали, вслепую, так сказать, на ощупь, без твердой уверенности, что он щупает реальные факты, а не эманацию выдающегося разума, избыточно воспаленного исследовательским энтузиазмом.

Само собой, г-н Фомин легко перемещается во времени, без труда переставляя неправильно стоящие там предметы в нужном для его исследовательских целей порядке.

В XIX веке он чувствует себя, как дома, его сообщения оттуда – живые свидетельства малограмотного очевидца. Вот одно из них:

«Самое скверное положение дел было в области статистики населения, особенно его естественного движения. Источниками статистических данных являлись записи в церковных книгах… Помимо этого, учет ограничивался только православным населением. Кроме записей, ничего больше не было; сводами, обобщениями и анализом естественного движения священники не занимались» (с.74).

Ох уж эти священники, ведь им еще матушка Екатерина предписала представлять соответствующие отчеты в Синод, с тем чтобы потом они переправлялись в Академию наук. А они, значит, ничего этого не делали?! Равно как и пасторы, имамы, раввины, которым это было предписано позднее? Что же у нас было за самодержавие?

Г-ну Фомину, пребывающему в запредельном измерении, виднее, но Демоскоп вынужден оставаться на грешной Земле, и он лихорадочно думает, можно ли позвонить по мобильному телефону находящемуся в XIX веке малограмотному Дмитрию Александровичу, чтобы он изъял из этого времени регулярные публикации демографических сведений о населении всех вероисповеданий (правда, в основном только для Европейской России, но на нее приходилось примерно четыре пятых населения Империи). Сам же Демоскоп, не теряя времени, побежит корректировать в нужном направлении статью в Википедии, где сейчас лживо сказано, что «со второй половины XIX века данные о естественном движении населения начинает публиковать ЦСК (опубликованы данные за 1867-1910) в специальных выпусках «Статистического временника Российской империи» и «Статистики Российской империи» под заглавием «Движение населения в Европейской России за …. год». Публикации включают в себя сведения отдельно по мужскому и женскому полу о распределении рождений по месяцам, количестве многоплодных рождений и незаконнорожденных, о распределении браков по месяцам, семейному положению и возрасту; о распределении умерших по месяцам и возрасту (до 1883 по однолетним, за 1883-1910 по пятилетним возрастным группам) и т. д.»¹.

Бежим, бежим, но ведь и это еще далеко не все. Уничтожить следы того, что в низкой земной жизни было, а в метафизическом зазеркалье Дмитрия Александровича отсутствует, это только полдела. Главное дело впереди. Надо проделать, так сказать, встречную процедуру: найти в нашей худосочной реальности хоть малые признаки того, что примерещилось нашему замечательному новосибирскому коллеге, временно перешедшему в другое измерение. Мы имеем в виду демографическую статистику тридцатых годов.

Демоскоп никогда не был противным максималистом. Понимая возбужденное состояние, в котором находился г-н Фомин при написании своей переоткрывательской статьи, он не ищет «одну из лучших в мире демографических статистик», это было бы уже явным перебором. Он удовольствовался бы и малым: найти просто демографическую статистику того времени. Следы, конечно, есть, но их не больше, чем следов Тунгусского метеорита: много поваленных деревьев и выбитых стекол, а самой демографической статистики как-то не видно, хотя ее многие искали и до Демоскопа.

К столетию со дня первой Всероссийской переписи населения 1897 года тогдашний Государственный Комитет Российской Федерации по статистике издал статистический сборник «Население России за 100 лет (1897-1997)». Там приведены данные о численности населения России за это столетие. С 1950 года данные имеются за каждый год. За годы войн и революций данных нет, и это можно понять. Но где статистика за конец 20-х – 30-е годы? За весь период после первой советской переписи 1926 года – до 1941 года – опубликовано всего три цифры: за 1937, 1939 и 1940 годы. Таким образом, одной из лучших в мире демографических статистик не была известна даже общая численность населения страны. А больше никаких цифр, относящихся к периоду между 1926 и 1939 годами, на протяжении всего сборника, насчитывающего свыше 200 страниц, не появляется.

Впрочем, может быть, какие-то жемчужины демографической статистики 30-х годов хранятся в архивах и придирчивый Демоскоп просто пока еще не добрался до них? Может быть, хотя пока добраться до них не удалось и никому другому. В том числе, видимо, и непридирчивому г-ну Фомину. Он воспевает успехи статистики в таких словах: «Достижения советской статистики, сделанные за 22 довоенных года, несомненны. По масштабам, разнообразию статистических данных и оперативности их получения (но не по достоверности ряда из них…) советская статистика в 1930-е годы была, по-видимому, самой развитой в мире» (стр. 75). Непридирчивость г-на Фомина, для которого достоверность данных не служит необходимым атрибутом развитой статистики, налицо. Тем не менее и он не приводит каких-либо фактов, даже отдельных примеров чего-то, хотя бы отдаленно напоминающего результаты нормальной демографической статистики, которые можно было использовать тогда и опубликовать сейчас, не стыдясь нелепости архивных цифр.

Между тем, уже искали и в архивах. Результаты – неутешительные. «В архивах за 1927 г. и более поздних имеются лишь отрывочные сведения… Систематический разбор архивных материалов показал, что сохранились отрывочные данные о движении населения и попытки расчетов для тех лет, проведенных, как следует из комментариев, по той информации, которая в архивах не сохранилась»². Блестящее состояние советской демографической статистики 30-х годов отечественные исследователи характеризуют такими словами. «Репрессии и голод 1929-1933 гг. разрушили во многих регионах даже существовавшую несовершенную систему учета… Неполнота статистического учета за все довоенные годы вплоть до 1941 г. объяснялась двумя причинами: во-первых, наличием территорий, где вообще не было учета либо он велся не круглый год, и, во-вторых, неполной регистрацией рождений и смертей на территориях, где учет проводился» ³. По оценкам исследователей, с 1927 по 1940 год в СССР вне регистрации, а значит и вне статистики, осталось около 19 процентов рождений и свыше 34 процентов смертей⁴.

Заметим, что речь идет о показателях, которые, строго говоря, нельзя даже считать показателями демографической статистики: численность населения, число рождений и смертей - самые общие учетные категории. Никаких более подробных сведений - возрастных распределений, демографических таблиц, сведений о распределении смертей по причинам смерти – всего того, что составляет суть современной демографической статистики, - никто даже и не ищет в архивах 30-х годов. И только г-н Фомин с упорством Шлимана, верившего в существование Трои, убежден что все это было.

Но г-н Фомин не был бы г-ном Фоминым, если бы он просто ограничился констатацией существования не имевшей места быть демографической статистики. Нет, его раскопки идут гораздо глубже. Он объясняет нам, благодаря чему мы получили такую отличную статистику, хотя мы и раньше об этом догадывались. Разумеется, благодаря НКВД.

Дело в том, что раньше, до того, как статистические данные перестали публиковать, а статистиков стали арестовывать, власть была дезинформирована, и это привело к разного рода неприятностям, вроде голода 1933 года. «Руководство не поняло природу дисперсии оценок урожайности и не смогло разглядеть за противоречивыми оценками информационную беспомощность статистических, плановых и хозяйственных органов… Есть подозрение, что статистики сами не владели ситуацией и поэтому несознательно дезинформировали руководство страны. Так чего же в этих условиях можно было ожидать от власти, столкнувшейся с великой катастрофой?» (с. 81).

Толково объяснив несостоятельностью статистики сам голод, г-н Фомин сообщает, что «еще одним провалом статистической службы в начале 30-х годов следует назвать учет смертности населения в результате голода» (с. 81). «Из-за плохой организации первичного учета территориальными УНХУ нет объективных данных о человеческих потерях в результате голода 1931-1933 гг.» (с. 81). Все дело было в плохой организации, «неорганизованность доходила до того, что в некоторых ЗАГСах не было даже книг для регистрации смертей и рождений». Ну, насчет рождений честный г-н Фомин, кажется, приврал от себя, потому что в источнике, на который он ссылается (да и в других, более ранних), цитируется архивный документ (архивы все-таки существуют, и кое-кто в них иногда заглядывает), в котором утверждается, что в 1933 г. «не хватало книг учета смертей. Не было ни одного случая недостачи книг записи рождений»⁵.

А вот книг для записи смертей действительно не хватало, о чем руководитель ЦУНХУ И. Краваль информировал невинную, запутавшуюся в дисперсии оценок урожайности власть следующим образом: «Прекращение регистрации в книгах ЗАГС вызывалось тем, что этих книг не хватало при массовых смертях. Комиссии, создаваемые сельсоветом, имели своей первой целью убрать трупы и похоронить. Задача же учета смертных случаев, естественно, являлась для них второстепенной»⁶. Естественно? Это как сказать. Гораздо более естественным, полагает государственно мыслящий г-н Фомин, было то, что «руководство страны решило впредь не искушать судьбу и не доверять ее статистикам. В июне 1934 г. органы ЗАГС были переданы в подчинение НКВД. Ответственность за организацию первичного учета, сбор и обработку данных о естественном движении населения теперь полностью лежала на этом ведомстве» (с. 81).

Г-н Фомин не говорит об этом прямо, но, судя по тому, как он сочувствует обманувшейся в своих ожиданиях власти, до этого ключевого момента советскую демографическую статистику 30-х годов все же еще нельзя было считать одной из самых лучших в мире. Теперь же для нее занималась новая заря. «Первоначально необходимо было организовать эффективную систему текущей регистрации населения… Формирование этой системы под руководством НКВД началось в середине 1934 г. …Прошло два с половиной года, прежде чем руководители государства убедились, что НКВД тщательно организовал и отработал систему территориальных ЗАГСов и паспортно-визовых служб» (с.83).

А все-таки кое-что НКВД не доделало – разе не об этом говорит ущербная перепись 1937 года? Такой год, запомнившийся всенародным поклонением памяти убитого сто лет назад Пушкина, геройской полярной экспедицией Папанина, ну а о геройских деяниях НКВД в этом году мы и не говорим, – и надо же, начался с так неудачно проведенной переписи населения. То, что она была неудачной, сомнений у г-на Фомина не вызывает, как и то, что в этом повинны статистики. Правда, он готов признать, что «работники ЦУНХУ при проведении переписи 1937 г. значительно продвинули вперед демографическую статистику и сделали все возможное для получения качественных результатов» (с. 84). Но получилось у них не совсем так, как хотелось, так что надобность в НКВД пока еще не отпала.

Дело в том, продолжает свои объяснения г-н Фомин, что «оценка результатов переписи – это объективная основа для оценки деятельности работников ЦУНХУ. Важным моментом для понимания мотивов массовых репрессий является осознание того, что ненадлежащее выполнение профессиональных обязанностей рассматривалось в довоенном СССР как уголовное преступление со всеми вытекающими отсюда последствиями… Поэтому ничего удивительного в принятых решениях нет. Руководителей переписи – расстрелять, исполнителей – посадить, результаты – аннулировать, перепись – повторить» (с. 83).

Чтение статьи г-на Фомина уже приучило нас ничему не удивляться, не будем удивляться и принятым решениям. Но все-таки мы – вместе с г-ном Фоминым, заметьте, - дожили уже почти до 1938 года, а превращение советской демографической статистики в одну из лучших в мире пока не произошло. Когда же?

Не волнуйтесь, сейчас произойдет.

Мы уже видели, что статистики, готовившие перепись 1937 года, «делали все возможное для получения качественных результатов». «Однако проблема заключалась в том, что Сталину не нужна была статистика, которая делала все возможное. Ему нужна была статистика, которая делала невозможное… Он требовал чуда. И советские статистики, поставленные перед жестоким выбором между подвигом и смертью, это чудо сотворили» (с. 84). «Руководители государства и статистики извлекли из переписи населения 1937 г. нужные уроки… Перепись населения, проведенная в 1939 г., исправила недостатки предыдущих переписей… Перед войной в статистике переписей населения произошел качественный перелом – размер пропусков обеспечил вхождение СССР в число государств с развитой и объективной переписной статистикой. После переписи  1939 г. и публикации ее результатов у советского руководства появился повод для довольства новым составом ЦУНХУ, а у статистики – повод для обоснованной гордости за проделанную работу» (с. 84).

К сожалению, нам надо заканчивать. А так хотелось бы еще пожить в зазеркальном пространстве г-на Фомина, еще поцитировать чеканные формулировки его нетленного сочинения. Ну хоть еще разок. «Что делала статистика перед войной? Если очень кратко и упрощенно – она готовила страну к войне. Что сделала статистика перед войной? Если очень кратко и упрощенно – она подготовила страну к войне» (с. 85). Здорово сказано! У нас встречаются еще люди, которые не желают рассуждать кратко и упрощенно и полагают, что страна оказалась, мягко говоря, не очень подготовленной к войне. Но даже если согласиться с ними (хотя кто же с ними согласится? с отщепенцами?), то это означает только одно: во всем виновата статистика, она запутала мудрого правителя своими дисперсиями, он думал, что мы готовы, но это было не совсем точно. В результате, выражаясь чеканным слогом г-на Фомина, «обманутый правитель превратился в восточного деспота, соучастник преступления и предвзятый очевидец – в невинного гонца, а исполненная трагизма ситуация – в байку для дефективных мозгов» (с. 81). Как такое могло произойти? «Про то нужно спрашивать у циничных политиков, поверхностных журналистов и обязательно у интеллектуалов из Академии наук» (с. 81).

После всего сказанного Демоскопу кажется странным, что такой, стоящий поверх всех барьеров человек, как Дмитрий Александрович Фомин, – все еще кандидат наук. В Москве он давно уже был бы доктором, а то и академиком (не все академики – интеллектуалы, так что здесь нет противоречия). Почему в Новосибирске так разбрасываются кадрами?

Есть претензии и к журналу «Вопросы статистики». Статья появляется где-то на семьдесят третьей странице. Революционная статья, которая все ставит с ног на голову, печатается буквально на задворках номера, когда она должна его открывать! Откуда такая неразборчивость в редакции солидного журнала? Было бы у нас сейчас НКВД, они бы были повнимательнее.

Не будем, впрочем, отвлекаться, подведем краткие итоги. Труд г-на Фомина (неловко называть это фундаментальное сочинение статьей) возвращает нам забытый позитивный опыт одной из лучших в мире демографических статистик. Она не сразу стала такой, а только после переписи 1939 года, когда, наконец, у статистиков, совместно с НКВД, разумеется, появился повод для обоснованной гордости за проделанную работу. С тех пор отечественная демографическая статистика буквально расцвела, хотя и в глубоком секрете. Возможно даже – только в том самом недоступном нам запредельном пространстве, где сочиняет свои труды г-н Фомин.

Мы не знаем, что он называет публикацией результатов переписи населения 1939 года, полноценной их публикации не было никогда. В июне 1939 и в апреле 1940 года в газетах – в «Правде» и «Известиях» - были опубликованы краткие, самые общие итоги, после чего все замерло. Более обстоятельные, но тоже далеко не полные результаты увидели свет только спустя 20 с лишним лет при публикации итогов переписи населения 1959 года. Вообще же после апофеоза советской демографической статистики 1939 года любые ее данные надолго исчезли из оборота. До середины 1950-х годов секретной была даже общая численность населения СССР, впервые после 1939 года советские граждане узнали, сколько их есть всего, только в 1956 году: их оказалось 200 миллионов. Но если эту цифру рассекретили (или придумали – как проверишь?), то больше рассекречивать, видимо, было нечего. Во всяком случае, до сих пор все официально публикуемые демографические показатели, требующие знания возрастного состава населения или каких-то других более подробных его характеристик, начинаются с 1959 года, когда была проведена первая послевоенная перепись. До этого – пустота, так сказать, черный квадрат, который Дмитрий Александрович Фомин и называет уважительно «одной из лучших в мире демографических статистик».

Исполать Вам, Дмитрий Александрович!

¹ http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B5%D0%BC%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0
%D1%84%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D1%81%D1%82%
D0%B0%D1%82%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%BA%D0%B0
² Андреев Е.М., Дарский Л.Е., Харькова Т.Л. Население Советского Союза.1922-1991. М., «Наука»,1993, с. 36.
³ Там же, с. 37.
⁴ Андреев Е.М., Дарский Л.Е., Харькова Т.Л. Демографическая история России.1927-1959. М., «Наука»,1998, с. 55.
⁵ Блюм А., Меспуле М., «Бюрократическая анархия: статистика и власть при Сталине». М., РОССПЭН, 2006, с. 95; Андреев Е.М., Дарский Л.Е., Харькова Т.Л. Население Советского Союза.1922-1991. М., «Наука»,1993, с. 46.
⁶ Блюм А., Меспуле М., «Бюрократическая анархия: статистика и власть при Сталине». М., РОССПЭН, 2006, с. 95.