Прорыв в исследованиях о советских военнопленных и конфронтация памяти о мертвых с памятью о живых
(к итогам одной интересной конференции)

Первая в Германии специальная конференция о советских военнопленных состоялась в 1991 году в Берген-Бельзене. После этого эстафету прочно перенял Дрезден, где во второй половине 1990-х годов прошли две большие российско-германские конференции, увенчавшиеся полноформатными публикациями. Так что не приходится удивляться тому, что 21-22 июня 2001 года именно в Дрездене прошла международная конференция "Советские военнопленные в Германском Рейхе, 1941-1945", организаторами которой выступили фонд "Саксонские мемориалы", Центры по политическому образованию земель Саксония и Нижняя Саксония, а также документационный центр "326 (VI K) Зенне".
На конференции предполагалось обсудить современное состояние изученности проблематики советских военнопленных, проблему доступа к архивным материалам и оценки уже имеющихся данных. Фактически же в центре конференции стоял уникальный пилотный проект по созданию комплексной базы данных на основе хранящейся в Подольске (в Центральном архиве Министерства обороны России) трофейной немецкой картотеки советских военнопленных офицеров, умерших в тыловых шталагах, то есть в зоне ответственности Верховного командования вермахта. Главным образом, это были лагеря на территории бывшего Третьего Рейха и Генерал-Губернаторства, но содержащаяся в карточках информация простирается и дальше на восток.
Пилотным проект назван потому, что кроме офицерской - или "малой" - картотеки (в ней - 86832 карточек) в Подольске хранится еще и "большая" - картотека умерших солдат и младших офицеров: ее точный объем еще даже не установлен, а оценочно - это около 600 тысяч карточек (кроме того, менее значительные комплексы аналогичных карточек имеются и в других архивах России и Германии).
Проект ведется под эгидой Российско-Немецкой исторической комиссии, с немецкой стороны курируется историками К.-Д.Мюллером (Дрезден), Р.Келлером (Ганновер) и Р.Отто (Лемго-Зенне), с российской стороны проект опекается В.Мухиным, В.Толочко и другими сотрудниками Ассоциации "Военные мемориалы", занимающейся всем спектром вопросов, связанных с воинскими захоронениями на территории России и отдельными вопросами, связанными с советскими воинскими захоронениями в Германии. Мемориальная сторона проекта, бесспорно, крайне важна (с его помощью, вероятно, удастся восстановить немало пробелов в перечнях советских военнопленных, похороненных в Германии, в частности, на офицерском кладбище в Хаммельбурге). Но немецкой стороной ничуть не меньшее значение придается и научным аспектам проекта, тогда как до сих пор ни один российский историк в обсуждении научных основ проекта или в соучастии в научной обработке его промежуточных результатов не был замечен.
В проектах индивидуальных или односторонних это бы и не смущало: каждый исследует то, что ему интересно или что ему хочется, в рамках отпущенных ему на это грантов и способностей. Но в отношении проектов совместных, ведущихся под эгидой Российско-Германской исторической комиссии, справедливость подобного подхода все-таки не столь очевидна.
И сколько бы ни говорилось, что это всего лишь пилотный и не завершенный проект и что в итоге доступ к его результатам получат все (несколько экземпляров базы данных планируется разместить в Германии и всего два в России - в "Военных мемориалах" и в Подольске, чего явно недостаточно), конференция показала и другое: в Германии и промежуточные результаты проекта уже в научном и научно-практическом обороте, тогда как российские ученые, отлученные от непосредственного участия в проекте, могли бы удовлетворять свое научное любопытство только с помощью любезности владеющих всей информацией немецких коллег. Между тем, самые удачные из совместных исторических проектов именно те, где российские и зарубежные историки и архивисты объединяют усилия на всех "этажах" исследования (проекты о коллективизации, о спецлагерях на территории Восточной Германии и др.).
Но вернемся к конференции. Ее открыли два доклада, призванных дать обзор научной литературе на тему военнопленных. Представитель немецкой стороны (Р. Келлер) так и поступил, методично осветив путь, пройденный немецкими историками за последнюю треть века - от первой публикации Х.-А. Якобсона (1965) до последних работ Р. Отто .Ставшая классической монография К.Штрайта "Keine Kameraden" (1978) и по сей день является непревзойденным по своей цельности и глубине произведением. Последующие работы лишь развивали тему, правда, иной раз в аспектах весьма существенных, как, например, монография Р. Отто "Вермахт, гестапо и советские военнопленные на территории Рейха" (1998), посвященная реализации людоедских приказов Гейдриха по выявлению и истреблению евреев и комиссаров не где-то там на восточном фронте, а непосредственно в Германии. Интересно следующее наблюдение Р. Келлера: историческое освоение темы советских военнопленных в ФРГ по-прежнему ведется не силами академической или университетской науки, а силами сотрудников региональных мемориалов и даже гимназических учителей (к их числу, кстати, принадлежат и К. Штрайт, и Р. Отто).
К сожалению, второй докладчик (В. Мухин), едва скользнув по имеющейся российской литературе о военнопленных, предпочел сосредоточиться на описании деятельности Ассоциации "Военные мемориалы". Впрочем, положение исправили прозвучавшие в дискуссии дополнения, а также представленная самим В. Мухиным только что вышедшая книга коллектива военных историков "Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил. Статистическое исследование" (предыдущее издание этой книги в 1992 году - "Гриф секретности снят" - стало своего рода сенсацией в кругах немецких военных историков).
В целом же приходится признать, что в России изучение истории немецкого плена в СССР - более привычное и развитое исследовательское поле, нежели советского плена в Рейхе. За редчайшими исключениями, российские исследования этой темы уступают немецким по серьезности и новизне постановки задач (не говоря уже о самом числе публикаций). Конференция в Дрездене не только подтвердила это соотношение, но и отчасти обнажила механизм этого феномена. Все последующие доклады были по-настоящему хороши и интересны, но между российскими и немецкими сообщениями пролегало одно сквозное и принципиальное отличие: первые носили исключительно информационный характер, а вторые - исключительно научный.
Обратимся теперь к докладам и начнем с российских. Начальник управления реабилитации Главной Военной прокуратуры России В. Кондратов рассказал о многолетней деятельности по реабилитации военнопленных и гражданских лиц, главным образом, немецких. Несмотря на значительное число принимаемых положительных решений, реабилитация происходит отнюдь не автоматически: каждое дело изучается индивидуально, и реальному военному преступнику или же особо активному коллаборанту (как генерал Власов, например, чей случай как раз находится в завершающей стадии рассмотрения) реабилитация не грозит.
Обстоятельный обзор материалов о советских военнопленных, хранящихся в Российском государственном военном архиве (и прежде всего в той его части, что состоит из трофейных материалов и ранее именовалась "Особым архивом"), сделал заместитель директора этого архива В. Коротаев. Эти материалы весьма разнообразны - от документов концлагерей и шталагов до многотысячной картотеки советских военнопленных, в 1968 году разрозненной и переданной частично в Красный Крест, частично в управление кадров Министерства Обороны, частично оставленной в "Особом".
С истории Центрального архива Министерства Обороны РФ, насчитывающего сегодня более 10 миллионов дел, в том числе и десятки тысяч трофейных, начал свое выступление начальник архива С. Чувашин. Только с организацией в январе 1942 года соответствующего Центрального Бюро был налажен персональный учет безвозвратных и иных потерь красноармейцев, в том числе и попавших в плен или пропавших без вести. Именно в этом архиве хранятся обе трофейные немецкие картотеки умерших вдали от родины советских военнопленных, послужившие предметом для проекта.
Сами карточки уже давно были занесены в сводную картотеку безвозвратных потерь, и через родственников бывших военнопленных шталага Берген-Бельзен, получивших вместе со справками ксерокопии этих карточек, слух о таинственных карточках дошел и до берген-бельзенского мемориала, вызвав там некоторое замешательство: что же это значит? Попытка ответа на этот вопрос, в чем принимал посильное участие и пишущий эти строки, привела, во-первых, к самому ответу (так точно: трофейные картотеки советских военнопленных!), во-вторых, к допуску к этой картотеке Р. Келлера и Р. Отто, в третьих, к появлению первых научных публикаций о картотеке (статья Р. Келлера и Р. Отто в "Militдrgeschichtliche Mitteilungen" в 1998 и статья С. Ильенкова, В. Мухина и П. Поляна в "Новой и новейшей истории" в 2000 гг.) и, в четвертых, к самому проекту, пусть и не сразу, но довольно целенаправленно пробивавшемуся на поверхность.
Продуманный и четко систематизированный доклад сделал и заместитель начальника Архивного управления Федеральной службы безопасности России В. Христофоров (как не без гордости было заявлено устроителями, это первые случаи участия руководителей двух столь примечательных ведомственных архивов - военного и чекистского - в представительной научной конференции за рубежом). Он, в частности, выделил шесть групп имеющихся в его архиве документов (в натуре они, конечно, распределены не по тематике, а по комплексным признакам и по видам дел): 1) переписка с различными органами и организациями - от ЦК ло СМЕРШа, часто организованные в так называемые "Особые папки"; 2) директивно-распорядительные документы (приказы, циркуляры, инструкции); 3) документы центральных и территориальных органов по работе непосредственно с бывшими военнопленными; 4) следственные дела на последних, осужденных за преступления, совершенные в плену; 5) фонды фильтрационных дел и трофейных материалов, связанных с фильтрацией (328 тысяч таких дел, ранее хранившихся в региональных органах, уже переданы архивом ФСБ на государственное хранение по территориальности), и 6) следственные дела (более 30 тысяч) на немецких, румынских и прочих военных преступников, в том числе дело гауляйтера Саксонии Мучмана, а также следственно-учетные дела на лиц, задержанных в советской зоне оккупации.
Доклад заместителя председателя ассоциации "Военные мемориалы" В. Толочко содержал ценную технологическую информацию об исследуемой картотеке и о формировании на ее основе базы данных. Создаваемая база данных содержит два взаимосвязанных контура: сплошное сканирование всех карточек и сокращенную набивку их текстового аналога. С учетом многообразия типов документов (пока их выявлено 17) она предусматривает 74 поля, причем семантика наиболее сложных полей (разного рода надпечатки, штампы, типовые и нетипичные записи и пометы) контролируется немецкими коллегами, что бесценно. По состоянию на середину июня в базу данных уже заведено около 38 тысяч карточек, или немногим менее половины всей картотеки.
Доклад Й. Скриблайта (из мемориала Флоссенбург) был посвящен проблематике советских военнопленных в концлагере Флоссенбург (книги учета этого концлагеря сравнительно недавно были обнаружены в Национальном архиве в Вашингтоне). Он провел четкую грань между военнопленными, привезенными в концлагеря для уничтожения, и военнопленными, прибывшими для трудового использования. С этой точки зрения просматривается три различных фазы с достаточно расплывчатыми хронологическими границами. Во время первой из них, начавшейся еще летом 1941 года и захватившей часть 1942, военнопленные доставлялись в концлагерь единственно с целью исполнения принятых в шталагах решений об их уничтожении. На второй фазе (она началась осенью 1941 года, когда был издан приказ о поставке в различные концлагеря примерно 25 тысяч военнопленных) во Флоссенбурге был выделен обособленный сегмент, где помещались исключительно русские военнопленные, так называемые "арбайтсруссе", трудовое использование которых осуществлялось в непосредственной близости от лагеря. В это время доля советских военнопленных в числе концлагерников составляла не менее одной трети (большинство из них прибыло из шталага Мюльберг), при этом в учетных документах концлагеря они долгое время фиксировались не как концлагерники, а именно как военнопленные. "Экономизация" (выражение докладчика) труда бывших военнопленных произошла летом 1942 года, когда особый "русский" сегмент в концлагере был ликвидирован и на его месте были созданы карантинные бараки и бараки для ожидающих скорой естественной смерти доходяг. Одновременно была создана сеть внешних рабочих команд, подчас отстоявших от Флоссенбурга на сотни километров. Далеко не всегда работодателем выступал сам СС, рабочую силу, как и в шталагах, продавали и на сторону, в том числе вермахту. Самыми страшными, по наблюдению докладчика, рабочими командами были строительные (каменоломни, подземные работы и т.д.): уровень смертности в них был значительно выше, чем в промышленных рабочих командах.
Р. Отто (документальный центр Зенне) свой первый доклад начал с детальнейшего описания служебной командировки четырех служащих нюрнбергского СД, вынужденных в течение трех непогожих октябрьских дней объезжать рабочие команды советских военнопленных в Нижней Баварии, куда, по слухам, поступили расово и политически недостаточно проверенные люди. Командировка была нелегкой (шутка ли? - 331 допрошенный!), но эффективной: 87 человек, или почти 27 %, были ими отобраны как "непригодные", после чего их вскоре отправили в Дахау, навстречу смерти. Средний уровень такой смертности был оценен докладчиком (для октября 41 года) в 20%. Получалось, что каждого пятого военнопленного совершенно напрасно привезли за казенный счет из оккупированных районов. Ощущение нерациональности только усиливалось от трудовых затрат самих чиновников СД, явно не успевавших за стремительными перемещениями советских военнопленных.
Политика, как всегда, мешала экономике, во всяком случае не стыковалась с ней. Интересное подтверждение этого противостояния открыл Р. Келлер, обнаруживший, что в первые месяцы войны в каждом военном округе был отобран или заново создан один-единственный шталаг. Сюда сосредотачивали всех советских военнопленных, массами доставляемых в Рейх, отсюда они распределялись между рабочими командами этого лагеря: в VI военном округе таким шталагом был Зенне, в X - Витцендорф и т.д. - при этом чуть ли не дублировалась вся структура управления надлагерного уровня. Однако под напором все новых и новых эшелонов с востока этот эксперимент c милой бюрократическому сердцу концентрацией, судя по всему, провалился и был свернут.
Доклад Й. Нагеля (Мемориал Цайтхайн) был специально посвящен значению подольской картотеки для изучения сети лагерей для военнопленных в IV военном округе. В частности, можно полагать, что роль "концентрационного" шталага здесь должен был сыграть Цайтхайн, но после очевидного провала этого эксперимента активно принимать советских военнопленных стал и шталаг Мюльберг. Никоим образом данные подольской картотеки не подтверждают и выводов комиссии генерала Хоруна, установившей в 1945 году для Цайтхайна 140-тысяное количество похороненных, что предположительно вчетверо больше реальной цифры.
На примере выборки из 1219 человек докладчик проанализировав структуру смертности по времени и по причинам (о собственно уровне смертности судить на основании картотеки одних только умерших невозможно). Оказалось, что подавляющее большинство смертных случаев пришлось на октябрь и декабрь 1941 года, в то время как в ноябре их было на удивление мало. По причинам смертности в выборке лидирует дизентерия, далее следуют сердечная недостаточность и дистрофия: вместе с докладчиком можно удивиться полному отсутствию среди причин смертности тифа, за чем, по мнению докладчика, могла скрываться маскировка тифа какой-нибудь другой причиной (скажем, той же сердечной недостаточностью). На мой взгляд, эта догадка едва ли верна, поскольку в общегерманской статистике структуры смертности тиф безо всякой маскировки присутствует; более вероятным представляется определенная действенность карантина, объявленного в округе на срок с декабря 1941 по март 1942 года: карантинная концентрация тифозных могла производиться и в каком-то другом месте, не охваченном выборкой.
Второй доклад Р. Отто был посвящен возможностям по уточнению судеб военнопленных, открывающимся благодаря подольской картотеке и ее сопряжению со смежными данными. Так, уточнение неправильной записи фамилии военнопленного ("Харасименков" вместо "Герамименков") позволило идентифицировать его имя с документацией гестапо Нюрнберга и продлить тем самым прослеживаемую далее, но все равно короткую линию его жизни. Идентификация по характерным почерку и чернилам позволяет дополнительно идентифицировать десятки и даже сотни людей, прошедших в 1941-1943 годах через офлаг 369 Влодзимец. Не менее однозначно можно интерпретировать следующие записи на персональных картах "Выведен из статуса военнопленных и передан в распоряжение СС": человека повезут в концлагерь с тем, чтобы там уничтожить.
Все четыре доклада немецких коллег в значительной мере опирались на основательное знакомство с картотекой и промежуточные итоги базы данных, и оценивая их в целом, можно сказать, что в сочетании с другими источниками, в частности, с первичными документами концлагерей, подольская картотека позволила немецким участникам совершить настоящий прорыв и в тематике, и в глубине ставимых и решаемых задач.
Конференция завершилась в день 60-летия нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Накануне вечером на мемориальном кладбище советских военнопленных в Цайтхайне состоялась митинг, на котором выступили статс-секретарь земли Саксония Х. Гайслер и президент Всенемецкого Союза по уходу за военными могилами Ф. Де Хаас, а также представители России, Украины и Белоруссии. Возлагались венки и звучали прочувствованные слова о памяти погибших и умерших пленников.
Явно хуже на конференции обстояло с памятью о живых, уточним, об еще живых военнопленных. Казалось бы, каждая ссылка на международное право как объяснение причин исключения военнопленных из круга правомочных претендентов на компенсацию за принудительный труд и другие лишения, по крайней мере, в этой компетентной аудитории, была бы цинизмом и кощунством. Но ссылки эти, увы, приводились, а прямой призыв сделать от имени конференции, посвященной советским военнопленным, простое и короткое заявление об антиисторичности в очередной раз и именно сейчас творимой с ними несправедливости и о несогласии с нею не вызвало у немецких коллег ни тени энтузиазма. Откликнулся лишь представитель белорусского фонда "Взаимопонимание и примирение", рассказавший о том, что за счет процентов, набежавших от 200 миллионов, ранее выделенных германской стороной в качестве гуманитарного жеста, их фонд уже выплатил примерно по 600 марок приблизительно 2000 бывшим военнопленным, обратившимся в фонд. Если господам ученым интересно, то фонд готов помочь и в установлении контакта с еще оставшимися в живых героями этой конференции.
Но живые военнопленные, похоже, были в контексте конференции и проекта скорее помехой. Конфронтация памяти о мертвых и памяти о еще живых - не новость под луной. Перспектива и возможность спокойно работать в кабинетной тиши с удобно отсканированной базой данных делала явно неудобной и неуместной любую протестную акцию, к тому же еще и косвенно направленную против грантодателя.
Что ж: и в логике, и в научности тут не откажешь.

Павел ПОЛЯН