… о нехватке медиков

Почти ежедневно в России фиксируют новые рекорды по заболеваемости коронавирусом или смертности от него. Общее число инфицированных уже превысило полтора миллиона — но кажется, что вторая волна только набирает силу. На этом фоне ситуация в российских больницах становится все хуже: медики жалуются на нехватку мест в стационарах и другие проблемы. Одной из главных проблем в регионах стала нехватка персонала, многие медики не выдерживают нагрузки в пандемию и увольняются. «Медуза» поговорила с врачами, которые ушли из государственных клиник.

Имена опрошенных медиков изменены по соображениям безопасности.

Артем
врач стационара, Санкт-Петербург
В стационаре я проработал с середины апреля до начала октября, устроился в отделение реабилитации терапевтом и кардиологом. Тогда мы только готовились к перепрофилированию. Тесты на коронавирус только начинали делать, диагноз [COVID-19] почти никому не ставили. Многих пациентов даже выписывали, хотя по всем показателям у них был вирус. Через неделю [после моего выхода на работу] в терапевтическом отделении начали заболевать врачи. Из-за нехватки персонала я пошел туда закрывать вопросы.
В режиме коронавирусного стационара мы проработали три месяца. Врачи заболевали каждую неделю. 25 апреля я тоже почувствовал себя плохо и позвонил на работу. Мне предложили приехать к себе же [в больницу] и сделать КТ. Там уже собралось много коллег — моя КТ была чистой, а всех, кроме меня, госпитализировали. Меня условно поздравили и пожелали удачи — ведь я остался единственным терапевтом на отделение. Но мне было плохо, и я ушел на двухнедельный больничный. Вернулся, проработал две недели — и снова заболел. Второй раз болезнь протекала тяжелее и с пневмонией. Четыре дня я лежал у себя в отделении, а потом поехал домой. Несколько раз сдавал тесты на ковид — результаты то вообще не приходили, то отрицательные. Только тест на антитела подтвердил, что я переболел коронавирусной инфекцией.
Во время первой волны часть докторов болела очень тяжело, умирали родственники нашего медперсонала. В начале второй волны умер мой коллега. Погибали друзья друзей, знакомые коллеги в других больницах. Но упаднического духа не могло быть. Мы понимали: риски есть, но работать надо. Хотя некоторые старались рисковать меньше и ставили себе меньше смен.
Пациенты умирали каждый день. В основном это были диабетики и лица с тяжелыми хроническими заболеваниями. Но иногда это были и молодые люди — пациенты, которые совсем не вызывали опасений. Сделать с этим, к сожалению, ничего нельзя. Остается принять и идти лечить других. Если бы я посыпал голову пеплом, то не смог бы работать. Спасало, что после дежурства сил думать не было.
Помню сильное раздражение, когда летом нам поставили некачественные российские СИЗ из целлофана. Но были и хорошие моменты — кафе и рестораны поставляли еду. Было приятно, что о нас думают. Во время смены у врачей была одна возможность выйти в туалет и поесть. Мы все делали быстро и сменяли друг друга, но иногда мы просились друг у друга вне очереди: очень хотелось в туалет и сил терпеть не было.
Начальство наше самоизолировалось [и не появлялось в стационаре]. Большинство получили потом ордена, но у них даже антител не было. Эти люди только на бумаге принимали участие в борьбе с коронавирусом.
Самое печальное, что управленцы не учли весенний опыт. В апреле была полувоенная обстановка — не знали, как решать вопросы. Потом опыт появился, но ошибки совершались фатальные. В конце июля мы снова стали чистой зоной, но в августе поступила пациентка, которая заразила все отделение. Всех плановых больных, которые восстанавливались после инсультов и тяжелых операций, срочно перевезли в инфекционное отделение. Роспотребнадзор выписал штраф заведующему. Его обвинили в том, что он вовремя не перевел пациентов в инфекционное отделение. Хотя начальство свыше дало ему устный приказ этого не делать.
После этого заражения из нас решили сделать обсервацию, куда привозили всех подозрительных больных. Врачи не получали СИЗ — потому что у нас не «красная зона», и вообще «большая часть сотрудников уже болела, зачем вам СИЗ?». Руководство просило потерпеть. Количество больных не нашего профиля увеличивалось, завозили реанимационных.
Начмед начал активно пугать, что Роспотребнадзор будет штрафовать за любые ошибки. Тогда я написал заявление и ушел — сейчас прохожу собеседования в частную клинику. В стационарах дурдом. Решил, что не хочу участвовать в этом. Я не реаниматолог, и в таком режиме работать рискованно. Часть из коллег тоже хочет уволиться, но не может. Им просто некуда пойти. У некоторых ипотеки, маленькие дети. И что делать даже без такой работы, они не знают.
Я все сделал правильно: не хочу работать в условиях, где нарушают мои права. Если меня мобилизуют по повестке, пойду работать без вопросов и бесплатно. Но мы живем в цивилизованном государстве, подходы должны быть цивилизованные. Чувства, что я предал кого-то, нет. Можно подходить с идеологической точки зрения, но сейчас не та ситуация — не военное время, не объявлена чрезвычайная ситуация, формально идет обычная жизнь. Помню, как летом выходил из стационара в четыре утра подышать воздухом — а люди в бары ходят, жизнь идет своим чередом. Было немного досадно.
Люди не верили, что коронавирус существует. Как будто врачи все придумали. А сейчас странное чувство, что в 2020 году не было лета. Было ли оно? Наверно, было. Я помню только, что все началось весной, а сейчас уже осень. 

Валерия
участковый врач, Архангельск
До коронавируса я [училась и] работала участковым врачом на полставки в поликлинике при Архангельской городской клинической больнице №6. Когда началась пандемия, в университете нас отправили на дистанционное обучение и предложили перейти на полную ставку в поликлинике — уже не хватало врачей. В отделе кадров мне одобрили перевод, после чего начался ад.
На вызовы нам выдавали только одну пару перчаток и один респиратор — даже одноразового халата и шапочки не было. Через месяц у меня спросили, где респиратор. Я его тогда уже выбросила, но мне ответили, что он не одноразовый и я буду ходить в нем столько, сколько полагается. Я готова была ходить в нем — но не месяц, и тем более не три. В один из вызовов меня встретила злая женщина со словами: «Я 10 раз в регистратуре сказала, что у меня положительный мазок. Почему вас голожопую отправляют ко мне?»
В поликлинике была одна машина — она доставалась счастливчику. Остальные делали обход пешком. В мирное время мы обходили несколько соседних домов, а сейчас — весь район. Я получала по 30 вызовов, но не успевала обойти больше 20. Если не успевала обойти все вызовы, то писала об этом заведующему. Он штрафовал, а вызовы распределял между другими врачами. А вечером нужно еще оформлять карты и направления на мазки. Иногда идешь после семи часов вызовов в поликлинику, чтоб заполнить документацию, подходишь, не чувствуя ног, и поступает звонок из регистратуры: «Надо обслужить еще вызовок, очень высокая температурка». И ты вновь возвращаешься пешком в другой конец района, где тебе не открывают дверь, а на следующий день поступает жалоба, что врач не пришел.
Сложнее всего было со строгими правилами, которые ограничивали взятие мазков — их делали медсестры, а не участковые врачи. И когда я приходила к молодому мужчине, а он задыхался, был в панике и не понимал, что делать, я вызывала скорую. Но госпитализировать нельзя до тех пор, пока нет мазка, потому что скорая не знает, куда везти — в чистое или ковидное отделение. Такое случалось неоднократно. И ты стоишь над задыхающимся человеком и говоришь, что у него нет показаний. Его не увозят, ему страшно спать. Но когда много работаешь, особо думать обо всем этом нет возможности.
Главные сложности во время работы в пандемию были с администрацией. Начальство перестало быть начальством, они стали церберами — и о поддержке речи не шло. Сначала мне не платили надбавки [за работу с ковидом]. Моя коллега звонила с этим вопросом в министерство — нам их одобрили. Но из-за надбавок снизили зарплату — [больше] мы не получали премии и стимулирующие. Когда я работала на полставке, мне платили 30 тысяч. На полной ставке получала те же 30 — все из-за надбавок. Если что-то не нравится, разговор короткий: «Не нравится, уходите. Это ваша работа, вы на это учились».
В июле у меня должен был быть плановый отпуск. Я сообщила об этом заведующему, но меня не отпустили со словами, что я буду работать до предела, пока коронавирус не закончится. Я позвонила в трудовую инспекцию. После этого заведующий стал писать СМС с угрозами, что я с вызовов не вылезу и буду работать сутками. Тогда я решила уволиться. Зачем мне это надо? Никакие деньги не стоят таких нервов.
Было сильное облегчение, когда уволилась. Я устала бороться со всеми. Не думала, как там остальные врачи справятся. Если бы была поддержка администрации, то я бы осталась. Но ее не было.
Сейчас я учусь в ординатуре. Раньше думала, что продолжу работать в этой поликлинике — она находится близко к дому. Теперь точно нет. Когда только устроилась, была воодушевленной, первые полгода работала с радостью. Потом меня трясло от злости и усталости. Нисколько не жалею об уходе. Когда я уходила, была нехватка врачей. Отношение начальства такое плохое, что в итоге все врачи, с кем я общалась, ушли из этой поликлиники. Практически все, кто там работает [сейчас], — ординаторы. Врачи не справляются, на это жалуются пациенты. И жалобы обоснованные, так как люди ждут врачей по несколько дней.

Вячеслав
медбрат, Москва
Я учусь в Сеченовском университете. С середины апреля до конца июня работал медбратом в инфекционном отделении в Университетской клинической больнице №1. После переквалификации больница состояла из реанимаций и отделений, где лечили коронавирус, — хотя изначально это была многопрофильная клиника со множеством разных отделений. Родители были радикально против того, чтобы я работал. Коронавирус их пугает до сих пор — это непонятно, не исследовано, лекарств, если объективно говорить, нет.
Разделение по зонам у нас было больше формальное. «Красная» — реанимация, «желтая» — стационар с 70 койками. Все двери были открыты, палаты не изолированы. Из-за этого в «желтой зоне» вирусная нагрузка передавалась даже в большем титре, чем в реанимации. Вперемешку лежали пациенты с подтвержденной коронавирусной инфекцией и пневмонией.
В штате переболели все. Думаю, во всех больницах уже 90 процентов врачей переболело или болеет прямо сейчас. Наши сотрудники валились каждый день. Чем больше уходило, тем больше нагрузки было на остальных. Конечно, это давит: ты день за днем видишь, как угасают люди. Медикам в возрасте особенно страшно, когда они видят у себя диагноз коронавирусной инфекции. Но потом все возвращаются на работу: никто, кроме тебя, это не сделает.
Если заболевал [работающий] студент, то ему не выдавали больничный — сразу увольняли, потому что студенты подписывали срочный договор только на пару месяцев. Поэтому я не сказал, когда заболел: мне было не слишком плохо, чтобы уходить. Пять-семь дней была температура 37–38 градусов. Я закидывался парацетамолом и шел работать. Хотя у нас и мерили температуру на входе, я не видел ни разу, чтобы бесконтактный термометр правильно ее показал. Даже если у человека с улицы температура 37–38 градусов, термометр покажет 35–36. Мы сравнивали этот термометр с ртутным и электронным — в 90% случаев бесконтактный показывает температуру гораздо ниже. Но их используют, так как они экономят время.
Больно было смотреть на тяжелых пациентов — на то, как быстро они угасали. Они могли долго держаться, лежать с температурой, их организм боролся — но потом за один-два дня они выгорали. Сначала человека переводили в реанимацию, а там обычно он умирал. За время моей работы умерло пять пациентов. Мы общались, я пытался их приободрить, но терапия не приносила нужного эффекта. Смерть окружает медиков всегда, это часть работы. Если реагировать остро, можно выгореть и перестать нормально работать. Часть моих коллег морально подавлены сейчас. Но периодически это у всех бывает.
В июне нам поставили стоп-кран на поступление [новых пациентов]. Мы долечили пациентов, отделение закрыли, и я уволился. С середины сентября работаю на скорой помощи — и одновременно учусь на пятом курсе лечебного факультета. От преподавателей не хватает солидарности. В каждой группе 30% людей работает с коронавирусом, но послаблений для нас нет. Преподаватели скептически относятся, говорят что-то из серии: «Все идут туда ради денег, а вам нужно учиться». Для них работа во время ковида связана с меркантильностью. Эти люди не контактируют с коронавирусной инфекцией — и осуждают тех, кто работает. С ними спорить бессмысленно.
В скорой помощи мы [сейчас] зашиваемся. В суточной смене может быть до 17 вызовов, больше половины — ковидные. Помимо коронавируса есть и другие вызовы: поднялось давление, переломы, много алкоголиков и ипохондриков. С койками плохо. По словам коллег, койки с людьми ставят в коридорах. Больше негде.
После первой волны правительство решило, что потратило на медиков много денег. СИЗ, питание, жилье — все это было в первую волну. Во вторую волну я не слышал от коллег, чтобы им давали льготы. Остались только выплаты, из-за которых сейчас запущены всяческие проверки. Ищут способы вводить санкции и не платить медперсоналу стимулирующие выплаты. И так к большой рабочей нагрузке добавляют нагрузку сверху — кто-то там руку на пульсе держит.
Если спросить почти любого медика — только если это не лицемер или он не врач в десятом колене, — то каждый врач [сейчас] задумывается о том, чтобы бросить свое дело. Смотришь на нашу систему здравоохранения, на то, как живут медики за границей, — все становится понятно. Но у человека есть высшая потребность получать моральное удовлетворение от работы. И когда ты видишь результат работы и благодарность, на душе становится тепло.

Расул
врач стационара, Зеленоград
В январе в нашей больнице начались пертурбации. У меня медицинский стаж работы [лором] 12 лет, но зарплату начали платить как студенту. Я терпел три месяца, а потом [начался] ковид.
Мы работали только на экстренную госпитализацию, из-за чего в больнице решили, что наша нагрузка уменьшилась. Лор-службу хотели дополнительно отправить в поликлинику — ходить по ковидным больным. Дополнительную оплату не обещали. Я узнал про условия от другого врача: в поликлинике дают один костюм, врач лепит его скотчем и ходит так весь день. В день 30–40 вызовов. Я отказался со словами, что лучше буду работать в Коммунарке, получать СИЗ и надбавки и будет контроль за моей работой. Заместитель главного врача на эти слова встал и ушел.
Мы контактировали с больными, работали в реанимации, делали операции пациентам с двухсторонней пневмонией. Или, например, поступал пациент с болью в животе. Вызывали хирурга, делали УЗИ, пациент ходил по всему приемному отделению. Потом его переводили в стационар, где брали мазок. Через три дня приходил положительный ответ — и пациента срочно перевозили в обсервацию. Так заболело все наше отделение.
Было страшно. Каждый день в отделении становилось на одного-двух врачей и медсестер меньше. Кто-то из [заболевших] коллег был дома, кто-то в реанимации. Умер молодой коллега, который перешел на 0,25 ставки, чтобы полностью не уходить, — и умер.
Смотришь на все это и представляешь, что завтра сам будешь лежать с пневмонией. Я понимал, что если заболеешь, то уже как удача будет: в легкой форме, в тяжелой или умрешь. Никто не знает.
Было страшно, но с врачебной точки зрения изолировать себя невозможно. Есть чувство долга, оно ведет: надо прийти, помочь, надо спасти, отработать, облегчить пациентам течение болезни. Я думал о том, чтобы уйти из медицины, после [очередного] тяжелого эмоционального дня и нагрузок. Но мне нравится помогать и лечить людей. Просто лечить — это самая прекрасная работа.
Если бы только не было проверяющих и администрации. [В какой-то момент] в администрации нам сказали, что официально мы не работаем с коронавирусной инфекцией, поэтому выплат не будет. Говорю: «Если в больнице нет ковида, то почему все болеют? Я что, должен умереть, чтобы получить выплаты?» Все равно отказали.
Я написал жалобу на «Госуслугах». На следующий день меня вызвали к главному врачу. Еще раз повторили, что выплаты не положены. Я попросил официальный ответ, после чего написал в прокуратуру, президенту и в министерство здравоохранения. После этого администрация позвонила с угрозами: «Если вы не заберете докладные записки, мы на вас откроем уголовное дело».
На следующий день заведующую реанимацией заставили написать на меня донос — о том, что я не пришел на консультацию. Решили провести служебную проверку по неоказанию медицинской помощи, хотели повесить уголовное дело, вызвали на ковер, начали задавать вопросы. Когда я сказал, что они будут общаться с моими адвокатами, стало тихо. Не смогли повесить дело, потому что его не было. К тому моменту я уже написал заявление об уходе. Администрация хотела уволить меня по статье, но я подключил адвоката — и в больнице подписали все по собственному желанию.
Самое неприятное, что предательство происходит со стороны администрации, они давят на нас. Мы, коллеги, понимаем друг друга. Поэтому когда кто-то уходит, все знают, что, скорее всего, просто нашлись условия получше и надо пожелать успеха. В больницах и поликлиниках плохие условия труда, низкая зарплата, постоянное давление со стороны администрации. Врачи увольняются из-за этого, а нагрузка распределяется по оставшемуся персоналу. Кто-то не справляется психологически. Знакомый молодой терапевт ушел работать в Коммунарку, а потом решил уйти из медицины. Я хотел помочь в трудоустройстве — но вижу, в его глазах пустота. Говорит: «Все, я не могу, я иссяк».
После увольнения я сразу же устроился в частную клинику — платят больше, график подстроили под меня. В ноябре мы с женой переедем в Дагестан. У меня там живет мама — она одна, уже переболела коронавирусом. В Махачкале республиканская больница, огромное отделение, 90 коек. Отделение берет на себя большинство тяжелых больных из районных больниц. Пойду туда на собеседование. Хочу работать в своей профессии в стационаре. Думаю, работать на родине будет лучше, чем здесь. Несмотря на то, что там количество больных превышает количество больных в мегаполисе.

Записала Александра СИВЦОВА. Медуза, 27 октября 2020 года

В интервью немецкому изданию Frankfurter Rundschau глава профсоюза "Альянс врачей" Анастасия Васильева говорит о коронавирусе, пришедшей в упадок системе здравоохранения России, а также о Путине и Навальном.
На сайте памяти российских медиков, умерших от коронавируса, в настоящий момент перечислено почти 780 имен. "С одной стороны, не хватает средств индивидуальной защиты. Вначале персоналу приходилось шить себе маски из наволочек. С другой стороны, медики абсолютно перегружены. Коллега из Ульяновска рассказал нам, что в одной из больниц медбрат делал в день 300 уколов и ставил 300 капельниц. Один врач и один медбрат на 400 пациентов. В другой больнице для коронавирусных пациентов на 100 человек приходится 2 врача", - указала Васильева, добавив, что "реальная смертность гораздо выше" официальной статистики.
"В один день в одной из больниц Ульяновска умерло 15 человек. Во всей Москве, где проживает в 20 раз больше людей, в тот же день официально умерло 35 пациентов с коронавирусом, - подчеркнула собеседница издания. - А сколько водителей скорых рассказывают там, что у них не получается выезжать на все вызовы, сколько людей умирают дома без медицинской помощи?".
"В городе Окуловка в Новгородской области недавно приговорили к штрафу в размере 50 тыс. рублей хирурга Юрия Коровина, потому что он принял от нас медицинские материалы, якобы нарушив санитарные предписания. Это были маски и защитная одежда для районной больницы, а также тонометры и микроволновка. Хирург принимает помощь, которая необходима его больнице, и его за это наказывают. (...) Такие людоедские истории происходят по всей России", - указала Васильева.
Говоря о структурных проблемах российского здравоохранения, глава "Альянса врачей" отметила: "Более половины больниц были закрыты, из 15 тыс. осталось 7 тыс. И, конечно, был уволен персонал. У нас на 50 тыс. человек приходится 2,7 онколога. А по всей России есть только 200 детских онкологов. В том, что касается здравоохранения, наше политическое руководство, кажется, живет по принципу: "После нас хоть потоп!".
"Самая большая проблема заключается в распределении средств. Если деньги выдаются, то странным образом. Их крадут, царит хаос. Существует, например, программа "Земский доктор" для привлечения в деревни молодых медиков. Но зачастую для них нет жилья, и им не платят причитающуюся премию в миллион рублей. А их зарплата составляет около 30 тыс. рублей", - рассказала собеседница издания.
"Наш профсоюз - это объединение профессиональной группы. Если нам помогает Навальный, то большое спасибо; если помогает Путин, тоже большое спасибо. Но я против Путина, потому что я вижу, как за 20 лет он разрушил систему здравоохранения. Я хочу восстановить эту систему, я хочу, чтобы страной правил тот, кто тоже этого хочет. Я за Навального", - сказала Васильева.

Штефан ШОЛЛЬ, Frankfurter Rundschau
InoPressa, 2 ноября 2020 года

Суточный прирост случаев заражения коронавирусом пятый день выше отметки 18 тысяч. Новосибирские власти частично отменяют оказание плановой медицинской помощи из-за того, что все силы брошены на борьбу с Covid-19. Минздрав России признает, что в стране есть проблемы с загруженностью больниц и дефицитом кадров. Эти и другие новости - в обзоре Би-би-си.

Пятый день больше 18 тысяч случаев
За последние сутки в России зарегистрировали еще 18 648 случаев Covid-19, умерли 355 пациентов, сообщил утром во вторник оперативный штаб по борьбе с коронавирусом.
Число новых случаев больше, чем было накануне (18 260), но меньше, чем в воскресенье, когда зафиксировали максимум заражений за все время пандемии (18 665). В субботу и пятницу суточный прирост также превышал 18 тысяч случаев (18 140 и 18 283). Таким образом, пятый день подряд в России регистрируют больше 18 тысяч.
За время пандемии в России выявили 1 673 686 заболевших Covid-19, вылечились 1 251 364 человека, умерли 28 828 пациентов.
Среди новых заболевших оказался глава Республики Алтай Олег Хорохордин. Он стал 19-м губернатором, у которого выявлен коронавирус.
В Москве за сутки зафиксировано 5 150 новых случаев коронавируса (накануне было 4 796, в воскресенье - 5 261). Накануне мэр Москвы Сергей Собянин заявил, что за прошедшую неделю в столице выявили на 1% меньше больных, чем за предыдущую неделю.
"С другой [стороны], мы понимаем, что сами значения еще достаточно высокие, и нам требуется продолжать те меры, которые предприняты в городе", - сказал Собянин, не уточнив подробности. До сих пор неизвестно, будет ли в Москве продлен дистанционный режим учебы для старшеклассников.

Петербургу грозит ужесточение режима
Второе место по числу выявляемых случаев по-прежнему занимает Петербург. За последние сутки там зарегистрировали 944 заражения. Накануне впервые за время пандемии в городе была преодолена планка в 900 случаев, после чего губернатор Александр Беглов пригрозил ужесточить ограничительные меры в связи с Covid-19.
"За прошедшие сутки зарегистрированы 923 случая заражения. Это критически много. Если не будем в полной мере соблюдать требования эпидемиологической безопасности, если не будем повсеместно использовать средства защиты, придется вводить жесткие ограничения", - сказал в понедельник Беглов, выступая с еженедельным радиообращением к горожанам.
Во вторник Беглов докладывал о ситуации с коронавирусом президенту России Владимиру Путину, который впервые за долгое время покинул Москву и приехал в Петербург. "В период пандемии в Санкт-Петербурге заболело порядка 64 тысяч человек, в день мы перешли рубеж, к сожалению, в 900 человек, - вернулся к этой цифре Беглов. - Это для Петербурга не критическая, но сложная ситуация".
"Сегодня занято практически 80% мест [в ковидных госпиталях], резерв еще есть. Наша мощность на сегодняшний день - 12 тысяч коек", - добавил он.
Еще раньше во вторник губернатора попросили перейти от слов к делу. Депутаты городского законодательного собрания Оксана Дмитриева и Сергей Трохманенко обратились к Беглову с предложением ужесточить режим.
Пик весенней заболеваемости коронавирусом в Петербурге уже превышен более чем в два раза, система здравоохранения работает в экстремальных условиях с максимальной нагрузкой, город не имеет "даже теоретических возможностей постоянного наращивания коечного фонда, парка машин скорой помощи, количества медицинского персонала", цитирует их заявление издание "ZakS.Ru".
Депутаты предлагают частично закрыть крупные торговые центры, клубы, бары и рестораны, а школьников и студентов снова, как и весной, отправить на дистанционное обучение. Пока бары и рестораны перестали работать только ночью, а учеба в школах и вузах продолжается.

В Новосибирске сокращают плановую медпомощь
Тем временем в Новосибирской области, где за последние сутки выявили еще 182 случая заражения коронавирусом, частично приостанавливается оказание плановой медицинской помощи. Об этом объявил министр здравоохранения региона Константин Хальзов.
"В настоящий момент моим приказом в случае, если медицинское учреждение, особенно первичное звено, не обладает возможностью оказывать медицинскую помощь в плановом порядке, она отменена, - сказал он (цитаты по РИА Новости). - Это значит, что в настоящий момент все силы брошены на организацию медицинской помощи пациентам с Covid-19".
В Новосибирске колоссальное количество обращений пациентов для вызова врача домой, при этом перед врачами стоит задача доходить до пациента в течение суток с момента вызова, пояснил министр.
Вторая волна Covid-19 отличается бурным развитием, и еще несколько недель назад никто не мог предположить, что придется готовить такой коечный фонд, добавил он, оговорившись при этом: "Говорить о неподготовке считаю неуместным".
Загруженность больниц и дефицит кадров - основные проблемы по всей стране, подтвердила во вторник глава департамента организации экстренной медпомощи минздрава России Инна Куликова.
"Основные проблемы - это загрузка коечного фонда, это необходимый акцент на амбулаторное обеспечение лекарствами, это дефицит кадров и это дефицит диагностики", - сказала она (цитата по ТАСС). По ее словам, нагрузка на инфраструктуру и людей возросла кратно.
На этом фоне стало известно, что в Томске об отрицательных результатах теста на коронавирус по телефону будут сообщать не люди, а роботы. Если же пациент все-таки заразился коронавирусом, то ему об этом скажет человек, сообщили журналистам в пресс-службе администрации Томской области.

В Самаре проверяют фото из морга
Министерство здравоохранения Самарской области проводит проверку после того, как в соцсетях была опубликована фотография, на которой изображена вереница больничных каталок с умершими. Автор сообщал, что фото сделано в подвале больницы им. Середавина.
"В настоящее время специалисты проводят проверку по факту публикации. Вместе с тем информируем, что в больнице им. Середавина после констатации смерти тела умерших помещаются в холодильные камеры, расположенные в подвале, откуда затем транспортируются в патологоанатомическое отделение. Отделение больницы работает в штатном режиме, задержек с проведением вскрытий нет", - сказали Интерфаксу в пресс-службе областного правительства.
Это уже не первый регион, где возникают вопросы к тому, как хранятся умершие пациенты с Covid-19. В Барнауле в ковидном госпитале в октябре также скопились тела, их пришлось хранить в подвале из-за нехватки патологоанатомов. В Новокузнецке власти объясняли переполненность одного из моргов ростом числа летальных исходов и дефицитом врачей-патологоанатомов, а также тем, что родственники могут быть на карантине и не забирают тела.

Упрощают систему маркировки лекарств
Правительство упростило порядок работы с системой маркировки лекарств. Постановление подписал премьер Михаил Мишустин. "Учитывая повышенный спрос на лекарства и эпидемиологическую ситуацию, упрощенный режим будет функционировать до полной готовности всех участников отрасли", - говорится в сообщении на сайте правительства.
На прошлой неделе стало известно о проблемах, связанных с этой системой. Большинство компаний-участников Ассоциации международных фармацевтических производителей не могут своевременно поставить 40 млн упаковок более 450 различных препаратов в Россию из-за нестабильной работы системы маркировки, сообщал РБК со ссылкой на представителей ассоциации.
Эксперимент по обязательной маркировке лекарств начался еще в 2017 году, с октября 2019 года маркировка обязательна для части препаратов, а с июля этого года - для всех остальных. Осенью стало известно о двух масштабных сбоях системы маркировки лекарств.
Теперь, согласно постановлению Мишустина, аптеки и медучреждения могут выводить лекарства из оборота через кассы и регистраторы выбытия сразу после уведомления системы о поступивших к ним препаратах. "Ждать подтверждения от системы, что сведения о приемке успешно зарегистрированы, не нужно", - сказано в сообщении на сайте правительства России. Кроме того, вводятся упрощенные механизмы "обратной приемки лекарств" и другие послабления.
Оператор системы маркировки - Центр развития перспективных технологий - в свою очередь сообщил, что выдавать коды на все препараты, произведенные с ноября 2020-го до февраля 2021 года, он будет бесплатно. Оператор объяснил это тем, что ситуация с лекарствами непростая: "Нам необходимо упростить процессы маркировки и разделить с производителями нагрузку. Этим мы поддержим производителей, дистрибьюторов и аптеки, которые работают в этой напряженной ситуации".

Проблемы у производителей масок
Минпромторг России тем временем предложил запретить госзакупки медицинских масок за рубежом. Цель - поддержать российских производителей, на складах которых лежат нераспроданными 141 млн масок, пишет РБК.
За время пандемии объем производства масок в России вырос в 20 с лишним раз, но затем некоторые производители остановили производство из-за падения спроса. Теперь же возобновление выпуска масок на этих предприятиях требует господдержки, пересказывает издание позицию министерства.
"Без мер государственной поддержки предприятия не смогут возобновить производство и на рынке образуется дефицит медицинских масок, который в последующем придется восполнять товарами из-за рубежа по завышенной цене", - говорится в пояснительной записке к проекту постановления правительства, который подготовило министерство.
4 марта правительство России ввело запрет на вывоз некоторых медицинских изделий, в том числе защитных масок. Мораторий должен был действовать до 1 июня, но его отменили досрочно 3 мая.
Российские специалисты тем временем работают над системой технического зрения "Маска", сообщает RT со ссылкой на организацию Национальная технологическая инициатива. Система должна контролировать использование средств защиты врачами и пациентами, а также посетителями госучреждений, оповещая ответственных сотрудников о нарушениях, следует из сообщения.
С 28 октября на фоне резкого роста заболеваемости Covid-19 в России был введен повсеместный масочный режим.

Русская служба BBC, 3 ноября 2020 года

Как система здравоохранения будет справляться с дальнейшим развитием пандемии

В России впервые с начала пандемии выявили более 20 тыс. заболевших коронавирусом за сутки — ситуация становится напряженной, признали в Кремле. В некоторых регионах, по словам пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова, произошли сбои. Как минимум в 16-и практически закончились места в стационарах. Глава Минздрава Михаил Мурашко потребовал создать резерв — в каждом субъекте должно быть не менее 20% свободных коек для лечения больных с коронавирусом. А если не хватает врачей, их следует перераспределять, отметил министр. По словам Мурашко, медиков, к которым ослаб поток пациентов, следует привлечь на борьбу с COVID-19. Возможно ли это?

Анестезиолог-реаниматолог одной из городских больниц Санкт-Петербурга Сергей Саяпин считает идею нереализуемой: «Сейчас в Санкт-Петербурге, например, практически все “ковидарии” ищут персонал, в том числе реаниматологов.
Там на портале медицинского образования даже есть какие-то 36-часовые курсы, после которых якобы человек может замотивировать кого-то. Но официальная позиция Федерации анестезиологов в России: ни один человек, у кого нет сертификата врача — анестезиолога-реаниматолога и диплома о соответствующем образовании не то, что не может вентилировать, он не имеет права прикасаться к аппарату искусственной вентиляции, потому что в этом случае его просто следственные органы поднимут на дыбе. И проблема в том, что те, кто хотел работать с коронавирусом, уже работают у себя в регионах. А те, кто не хочет, он не будет работать нигде, и я понимаю этих людей. Они не поехали в Москву толпой на 500 тыс. обещали, их действительно заплатили в конечном счете. Идея Мурашко точно не сработает, он может по договоренности с Минобороны только посылать военных врачей».
На нехватку персонала регионы жаловались еще в середине октября. Так, в Белгородской области первичное звено было укомплектовано на 85%. В стационарах не хватало 122 специалистов.
Местные власти попытались привлечь к борьбе с коронавирусом частных врачей. Но согласились только восемь человек.
О нехватке врачей было известно и до COVID-19, говорит директор Института экономики здравоохранения Высшей школы экономики Лариса Попович. Хотя ситуацию в России нельзя назвать критической
«Мы испытывали дефицит врачей еще до пандемии. Понятно, что сейчас тоже есть сложности. И, наверное, будут подключены не только врачи государственной системы, но и частной, там их действительно достаточно много у нас. В Питере, например, в государственной системе 78 врачей на 10 тыс. населения, в Москве, если совокупно считать всех врачей, — 73 врача на 10 тыс. населения, а в той же Индии, например, три врача на 10 тыс. населения. Наши проблемы, конечно, проблемы, но все-таки это не катастрофа еще», — считает Лариса Попович.
О нехватке врачей заявили и в Курганской области, там попросили Кремль прислать в регион военных медиков, «пока народ не стал умирать прямо на улицах». В итоге Минобороны отправило в субъект более 20 специалистов.
Это лучше, чем отправлять на борьбу врачей из частных клиник, отметил хирург-флеболог из Новокузнецка Олег Иванов. Иначе систему ждет еще больший коллапс.
«Мы немножко тоже разгружаем и стационары, и занимаемся профилактикой некоторых осложнений, в частности тромбозов. Во флебологии практически все ситуации решаются амбулаторно, без госпитализации. Пациент, попадая к нам, уже не попадает в экстренный стационар, он не вызовет скорую помощь, тем самым освободит пространство для того, чтобы другому человеку, например, с симптомами коронавирусной инфекции была оказана своевременная помощь», — сказал Олег Иванов.
Русфонд совместно с профессиональным сообществом «Врачи.ру» выяснил, чего больше всего не хватает российским медикам.
Каждый второй специалист пожаловался на дефицит тестов. 33% ощущают нехватку оборудования — аппаратов для КТ и вентиляции легких. Каждый третий заявил о недостатке медикаментов.

Иван КОРЯКИН Коммерсантъ, 6 ноября 2020 года

Бертран Гиде, заведующий реанимационным отделением в больнице Святого Антуана в Париже, рассказывает об этических дилеммах врачей, которые вынуждены определять приоритеты для приема больных в реанимационное отделение. Больницы не могут удовлетворить такой высокий спрос.

Бертран Гиде (Bertrand Guidet) возглавляет реанимационное отделение парижской больницы Святого Антуана. В марте он участвовал в составлении документа «Приоритизация доступа к критическим медицинским услугам в условиях пандемии» для Министерства здравоохранения. Кроме того, на протяжении 20 лет он ведет исследования по вопросу приема в реанимации престарелых людей.
«Монд»: Ждет ли нас в ближайшей перспективе недостаток койко-мест в реанимационных отделениях некоторых больниц страны?
Бернар Гиде: На этот счет есть серьезные опасения. Некоторые департаменты, такие как Сен-Сен-Дени и Луара, уже задыхаются. Ситуация тем тревожнее, что вторая волна пандемии пришлась на зимний период, когда реанимационные отделения обычно и так заполнены из-за обострения всех хронических заболеваний в холодное время года. На данном этапе остается только надеяться на то, что принятые защитные меры позволят сократить число таких заболеваний (грипп, бронхит…).
— Но в Минздраве сообщили об удвоении доступных мест в реанимации…
— Ограничительный фактор — это не помещения или медикаменты, а персонал. У нас не будет 10 000 коек, которые обещал министр здравоохранения Оливье Веран. На пике первой волны в Иль-де-Франс их число было увеличено до 2 700 против     1 100 в обычное время. Сейчас у нас не получится настолько расшириться, потому что мы не получим в помощь медперсонал из других регионов, а наши медики устали.
Кроме того, нужно будет принимать и пациентов без коронавируса. Весной во всем Иль-де-Франс на них было выделено лишь 250 реанимационных коек. В ближайшие месяцы оставить так мало было бы просто немыслимо: в декабре и январе реанимация всегда заполнена. Даже если создать 2 200 коек, нужно будет выделить порядка 800 для пациентов без коронавируса, что оставляет всего 1 400 для больных с тяжелыми формами covid-19. Как нам продержаться в таких условиях? Некоторые больные не будут приняты в реанимацию. Мы готовимся к этому.
— В такой перспективе какие пациенты будут приняты в реанимацию?
— Можно выбрать эгалитарный (все жизни равны) или утилитарный подход: одни пациенты по своим качествам приоритетнее других. Если стоит выбор между матерью троих детей и 80-летним мужчиной, нужно ли тянуть жребий, чтобы определить, кому достанется последняя койка? Разумеется, нет. Но такой выбор чрезвычайно тяжел для врача.
Зимой, когда нам приходится иметь дело с масштабными эпидемиями гриппа, мы уже сталкиваемся с трудным выбором. Бывает, что нам приходится срочно переводить в другое отделение больного, чтобы освободить место для другого пациента, у которого есть четкое показание для реанимации.
— Возникала ли уже такая ситуация весной?
— В первую неделю апреля в Иль-де-Франс был настоящий ад. Мы, наверное, применяли такой утилитарный подход, но ограниченно. Вопрос стоял не так остро, как на востоке страны, где врачам приходилось оставлять пациентов на ИВЛ в других отделениях.
— Некоторых людей можно было бы спасти при других обстоятельствах?
— Мы провели оценку больничной смертности пожилых людей в первый период: она не изменилась. Таким образом, вопрос доступности мест в реанимационных отделениях не привел к росту смертности. У пожилых людей худший прогноз, и прием в реанимацию мало что в этом меняет.
— Не стоит ли руководствоваться возрастным критерием, как в Италии?
— Возраст сам по себе не решает всего, хотя это и значимый фактор. Мы предпочитаем учитывать стойкость пациента, которая связана не только с возрастом, но и состоянием здоровья, самостоятельностью и физической формой. Это эффективный способ прогнозирования выживаемости пациентов в реанимации: в готовящемся к публикации исследовании указывается, что у стойких людей моложе 75 лет выживаемость в течение трех месяцев составляет 70%, а у нестойких людей старше 75 лет — всего 30%. Это дает хорошее представление о способности к восстановлению, поскольку после выписки из реанимации могут быть серьезные последствия.
В нынешний критический период врачам придется принимать такие решения, хотя они не привыкли к ним. Поэтому данная методика оценки заслуживает распространения. Как бы то ни было, не может быть и речи о том, чтобы этот показатель служил автоматическим порогом: до какого-то уровня пациента принимают, после какого нет. В марте мы не устанавливали возрастной порог, но все равно подверглись очень жесткой критике. Нас упрекали в стремлении вести сортировку больных.
— Врачи сами должны принимать это решение?
— Нет. Это слишком серьезный вопрос, чтобы решать его в кругу докторов. Нужно общественное обсуждение. Государство же задвигает все в сторону, утверждая, что такой вопрос не стоит, поскольку у нас достаточно коек, медикаментов и персонала. Это чрезвычайно сложный вопрос… Где черта? Что допустимо, а что нет? Готового ответа не существует.
— Политики слишком сильно дистанцируются от этой темы?
— Думаю, да. Правительство не может сказать, что «мы не справимся» (потому что «мы не предвидели»), и будут смерти, которых можно было бы избежать. Для руководства очень сложно обсуждать такие вопросы. Стоит отметить, что в Германии на эту тему все же начинают говорить.
— Спрашивают ли пациентов о том, чего они бы хотели?
— Это главный критерий. Очень важно, чтобы люди говорили об этом с родственниками, лечащим врачом. В больнице говорить об это труднее, потому что некоторые пациенты недооценивают тяжесть своего состояния.
Кроме того, нужно предоставить больше информации о том, что такое реанимация, что означает искусственная вентиляция легких и искусственная кома на длительное время. Пожилые люди зачастую хотят менее интенсивного лечения чем то, что предлагают врачи. Они говорят: «Я прожил жизнь и не хочу умереть с трубками».
— В момент, когда нужно сделать выбор, у врачей не всегда есть нужные сведения…
— В неопределенной ситуации, когда состояние больного ухудшается, родственников нет, а с лечащим врачом не получается связаться, мы практикуем так называемую «выжидательную реанимацию». Это позволяет отстрочить принятие решения, дать несколько дней для лучшей оценки перспектив пациента, обсуждения ситуации с семьей, анализа эффективности лечения. Для этого нужно больше коек. В кризисной ситуации сомнения не играют на руку пациенту.
— Во время первой волны много людей скончались в домах престарелых, в одиночестве. Смогут ли больницы принять больше пожилых?
— Больница не сможет удовлетворить такой спрос! Не нужно вести всех в больницу: у человека есть право умереть в другом месте. Вопрос стоит следующим образом: «Как можно оказать помощь больному в доме престарелых без его перевозки?» Весной одни учреждения смогли это сделать, другие нет. В некоторых люди уходили из жизни совершенно недостойным образом, в одиночестве, задыхаясь. В больницах мы помогаем таким пациентам спокойно уйти из жизни в паллиативных отделениях, но их мало, и там не привыкли к подобным больным. Весной в больнице Святого Антуана было выделено на это девять коек. Таков наш долг перед этими людьми.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Хлоэ ХЕККЕТСВЕЙЛЕР (Chloé HECKETSWEILER), Франсуа БЕГЕН (François BÉGUIN). Le Monde, Франция, 7 ноября 2020 года
ИноСМИ.RU, 9 ноября 2020 года