… о сталинской статистике

Политолог Дмитрий Орешкин — о провале сталинской индустриализации и статистическом вранье

Известный политолог и политгеограф Дмитрий Орешкин выпустил новую книгу — «Джугафилия и советский статистический эпос». «Джугафилия — глазная болезнь, болезнь ментальных глаз, которые видят то, что изображено в виртуальности, и не видят того, что в реальности действительной. Способность [советского и постсоветского человека] существовать в виртуальном пространстве — великое завоевание Сталина, ни у кого другого такого не было. Наши мозги подвергались примитивному и безжалостному воздействию. Я хотел понять устройство наших мозгов, и как оно запечатлевается в национальной ментальной картине мира и в материальном ландшафте», — объясняет замысел своей книги Дмитрий Орешкин. Накануне сегодняшнего Дня памяти жертв политических репрессий автор представил свою работу в Ельцин Центре. Znak.com публикует конспект его выступления.

«Три раза уничтожили гитлеровскую армию, не слишком ли мясисто?»
В 1947 году в газете «Правда» товарищ Сталин пишет о том, что Советский Союз потерял в Великой Отечественной войне 7 млн человек — погибших в бою, раненых, уничтоженных под гитлеровской оккупацией, угнанных в рабство. Потом приходит Хрущев и говорит, что суммарные потери — 20 млн, потом приходит Брежнев и говорит: 27 млн. Здесь мне важно не то, кто из них прав. Что случилось со статистикой, которая показывает такие результаты?
Священник Николай Николаевич Савченко [в 2015 году] взял перепись 1959 года и посмотрел разницу между мужским и женским населением. Обычно она измеряется несколькими миллионами. Мальчиков рождается больше, но потом они по разным причинам умирают, и к взрослому возрасту мужчин становится меньше, чем женщин. А в 1959 году эта брешь отскочила от нормы на 15-16 млн, 15-16 млн пропали, и понятно где — на Великой Отечественной войне. При этом ведь и женщины тоже пропали, это еще 3-4 млн. Поэтому в войну 20 млн мы точно потеряли.
Но наше общественное мнение апеллирует уже какими-то безумными цифрами. Недавно сказали про 39 млн потерь, что ни в какие ворота. Это, с моей точки зрения, просто деградация. И она неслучайна. Людям моего поколения беспощадно компостировали мозги, а молодые воспринимают [эти цифры] как готовый ландшафт: да, погибло столько-то, а может, и столько-то. Но так не бывает. В развитых странах погибших знают поименно. О чем это говорит? О том, как устроены наши мозги.
Еще пример. Есть книжка «Иосиф Виссарионович Сталин о Великой Отечественной войне», изданная прижизненно несколько раз. Там подобраны все выступления Сталина по поводу войны, начиная со знаменитой речи [перед парадом войск на Красной площади] 6 ноября 1941 года и заканчивая 1945 годом, все приказы о завершении операций: уничтожено столько-то гитлеровских войск, пленено столько-то. [После вычислений] я получаю, что за все время Великой Отечественной войны Советская армия уничтожила 15,6 млн гитлеровцев. При том, что вся армия Гитлера насчитывала около 5 млн и часть их воевала против союзников (по другим данным, в 1939–1945 годах в Германии было мобилизовано до 16 млн человек, в середине войны численность вермахта вместе с войсками СС доходила до 9,5 млн человек, а в 1945-м составляла 7,8 млн человек. — Прим. ред.). Наверняка были люди, которые точно так же, на пальцах, посчитали, но никто не спросил: «Иосиф Виссарионович, не слишком ли мясисто? Три раза уничтожили гитлеровскую армию». А соотечественники, которым не хватает или образования, или критичности решения, воспринимают эти цифры как факт.

«Оказалось, что Сталин завысил цифру на 7–8 млн человек»
Во времена НЭПа отложенная рождаемость на миллион превысила показатели царской России: во второй половине 1920-х годов каждый год рождалось 3,5 млн человек. Сталин использует эту цифру и планирует рост на 15 млн за ближайшую пятилетку. В 1934 году на съезде ВКПб, «съезде победителей», он говорит, что население составило 168 млн человек, что уже было враньем. Потому что темпы прироста по 3,5 млн человек сохранялись только до 1930 года, а потом начался голод и оказалось, что Сталин завысил цифру на 7–8 млн человек. Статистики вежливо сказали ему, что, по данным учета в 1934 году, такой суммы нет, но он их послал: я сам лучше знаю, какую цифру озвучивать.
Начинается вторая пятилетка, расчет строится исходя из тех же пафосных 3 млн, и к 1937 году, концу второй пятилетки, ожидается, что население составит почти 181 млн. Но в 1937 году проходит перепись, и первый результат, который она дает, — 162 млн. Статистикам говорят: вы что, это подрывная деятельность! Они пошарили по сусекам и нарисовали почти 164 млн. Статистиков расстреляли. (Вообще, досоветских статистиков уничтожили как класс в начале 1930-х. Кто-то заткнулся, поняв, что «лучше не надо». В ЦУНХУ, Центральном управлении народнохозяйственного учета при Госплане, сегодня это Росстат, с 1930 по 1940 годы сменилось пять руководителей ведомства, все пятеро были последовательно расстреляны. Их очень вескими, понятными методами учили, как обеспечивать правильные результаты.) В 1939 году провели новую перепись, сначала получилось 167 млн, потом еще раз поскребли и набрали 170 млн. А где обещанный 181 млн? Забыли.
Но на самом деле недобор составил не 10 млн, а порядка 17 млн: голодомор принес 6–8 млн смертей, а с недобром (неродившиеся — не зачались, умерли в утробе матери — плюс аборты) — гораздо больше.
Но нам специально морочат голову, приводят цифры официальной статистики: 200 млн человек к 1940 году. Надо помнить, что в 1939 году [по пакту Риббентропа — Молотова] Советский Союз присоединил Прибалтику, Западную Белоруссию и Западную Украину. Эти человеческие трофеи закрыли демографическую дыру, образованную Голодомором. Но никто, кроме добросовестных демографов, вам об этом не скажет, вам только покажут графики роста населения. Потому что статистика играет роль доказательства того, что у нас самый передовой, справедливый и мудрый режим.

«В Советском Союзе темпы строительства железных дорог были хуже, чем у царей»
К распаду СССР общая протяженность железнодорожной сети составляла 147 тыс. километров. Для сравнения: сейчас в Америке 225 тыс. километров, при этом она в два раза меньше России, а нам остро не хватает железнодорожной сети, это сильно сдерживает освоение территории, развитие. Как образовался этот унаследованный дефицит?
В самом конце XIX века Ленин пишет замечательную работу «Развитие капитализма в России». В ней написано, что после реформ Александра II, царя-Освободителя, за 10 лет, с 1865-го по 1875-й, средний темп железнодорожного строительства в России составлял 1,5 тыс. километров пути в год. Быстрее, чем в Великобритании, но медленнее, чем в Германии, и еще медленнее, чем в Соединенных Штатах (в США, где не было никакого государственного регулирования, а был сплошной «либеральный беспредел», железные дороги в последней трети XIX века строились со скоростью 7-8 тыс. километров в год).
На рубеже веков, как пишет Ленин, темпы строительства составляли 2,5 тыс. километров в год. А в период строительства Транссиба цифра доходила до 3 тыс. километров. На 1913 год, по данным статистических справочников, в России было построено примерно 70 тыс. верст железных дорог, Россия на втором месте после США (400 с лишним тыс. верст). Эти же данные приводятся в сталинской энциклопедии 1952 года. (При этом данных, какова была протяженность железнодорожного пути на 1917 год, не было ни в одном советском справочнике, кроме ведомственных, закрытых, такие сведения появились только в постсоветский период: оказалось, за четыре года Первой мировой войны царское правительство много что построило — около 180 тыс. километров железных дорог.)
Получается, что прибавка за советские годы составила 80 тыс. километров. Если бы темпы строительства оставались на уровне 3 тыс. километров в год, у нас было бы порядка 300 тыс. километров железнодорожных путей, что сопоставимо с Америкой. А если 1,5 тыс. в год, то больше 180 тыс. Но оказалось 150 тыс. Это значит, что в Советском Союзе благодаря индустриализации и всему остальному темпы строительства железных дорог были хуже, чем у Александра II и Николая II.
Согласно добросовестной постсоветской статистике, на первую пятилетку 1928–1933 годов было запланировано строительство 16 тыс. километров путей, примерно по 3 тыс. километров в год, то есть исходя из вполне реальных темпов, достигнутых царем-батюшкой на рубеже XIX и XX веков (цифра неслучайна: план составлял Георгий Тахтамышев, который во Временном правительстве две недели возглавлял Министерство путей сообщения). В итоге за первую пятилетку было построено свыше 6 тыс. километров пути, то есть план был выполнен на 40%. Но, имея за спиной эти «блистательные достижения», Сталин говорит, что по промышленности и транспорту первая пятилетка выполнена не за пять лет, а за четыре года плюс «особый квартал». Все встают, бурно аплодируют. Никто из железнодорожников не спрашивает: как так получилось?
Еще интереснее история со второй пятилеткой. В 1932 году, когда еще не подведены плачевные итоги первой, проходит партийная конференция и публикуются директивы на составление второго пятилетнего плана: построить 25-30 тыс. километров железнодорожного пути и несколько десятков мостов через крупнейшие реки. Это значит 5-6 тыс. километров в год. Такие и близкие к ним цифры были показаны царской Россией только дважды — в 1899 году, когда как раз стремительно строился Транссиб, и в 1916-м, во время Первой мировой войны. В эти годы Россия вплотную подошла к темпам строительства железных дорог в Америке. И не зря Ленин писал, что капиталистическая Россия развивалась темпами истинно американскими. Даже быстрее. Потому что доля России в мировом промышленном производстве в конце XIX века увеличивалась быстрее, чем доля Соединенных Штатов.
Итак, в 1933 году становится понятно, что первая пятилетка выполнена на 40%. И тогда директивы на вторую пятилетку по-тихому подменяются планом, где говорится уже не о 25-30 тыс. километров, а об 11 тыс., это в 2,5 раза меньше. Сколько в итоге удалось построить за вторую сталинскую пятилетку? В [постсоветском] трехтомнике «История железнодорожного транспорта России и Советского Союза» сказано: 3,8 тыс. километров. Таким образом, победные директивы 1932 года выполнены на 11-13%. Но по итогам второй пятилетки проходит XVIII съезд ВКПб, где Молотов говорит, что задания партии в области промышленности и транспортного строительства выполнены с опережением графика. Все опять аплодируют.
Сталин был очень странным человеком и очень сильным, он не допускал никаких проявлений слабости. Если у него что-то не получалось, говорить об этом было нельзя, а можно было говорить только о том, что все получается, даже если не получалось. Я думаю, что у него было что-то с психикой, потому что он сам был абсолютно уверен, что все идет «как надо», а если железнодорожное строительство отстает, это потому, что кругом враги и предатели и их надо расстрелять. Вместо Рухимовича поставить Андреева, а вместо Андреева — Кагановича (советские наркомы путей сообщения. — Znak.com), и с Кагановичем будет все прекрасно. И действительно, стало «все прекрасно»: Каганович разоблачил в составе железных дорог 442 шпиона, 2 тыс. бывших белогвардейцев. И у Сталина ощущение, что у него все под контролем, Каганович на своем месте, докладывает об успехах, и газетные сводки полны сообщений о невероятных успехах. И Сталин верит. Но при этом все ресурсы Наркомата путей сообщения брошены на строительство московского метро и никаких железных дорог в стране не строится.

«Силовики говорят: мы горбачевских ошибок не допустим»
И возникает вопрос: это у нас такая индустриализация, это так мы готовились к разгрому Гитлера и ради этого погубили в коллективизацию 6-8 млн крестьян? Не слишком ли? Нет, нормально. Мы идем от победы к победе. К войне, в которой мы тоже победили, правда, пожертвовав более чем 20 млн человек.
В результате нам досталась рахитичная транспортная структура, острый дефицит населения. А самое печальное — недокормленные мозги и болезненные очи, которые ничего этого в упор не видят, а, наоборот, хотят видеть, какими мы были великими и могучими, как нам завидовал весь окружающий белый свет. Это и есть «Джугафилия и статистический эпос», когда цифры — это не отражение реальности, а иконописный узор вокруг облика вождя, издалека они похожи на цифры, но за ними ничего не стоит, кроме выдуманных пузырей. И от этого неприятно, начинаешь думать: за кого они тебя держат? С другой стороны, раз с тобой так общаются, ты, наверное, этого достоин.
И сейчас то же самое. Мы видим, что творится со статистикой: постоянно меняют схемы исчислений.
За последний год у нас пять раз пересчитывались темпы роста ВВП. Сначала был 1% роста, потом задним числом что-то исправили, и оказалось — 2,3%, и с каждым разом цифры все оптимистичнее. Но со временем они все равно ухудшаются, и опять приходится менять систему пересчета, и тогда показатели на какое-то время снова подскакивают.
Если ты так относишься к статистике, ты так относишься и к своему народу. Подумаешь, [на выборах Госдумы в 2011 году] в Москве за «Единую Россию» проголосовали 30%, а нарисовали 47%.
[Бывший председатель Центральной избирательной комиссии в 2007–2016 годах] Владимир Чуров был искренне убежден, что его задача — сделать «правильную цифру», потому что таким образом он служит Родине, а Родина в его представлении — это Владимир Владимирович Путин. И он дико злился, когда я ему говорил: извините, но здесь у вас приписочка. Такое устройство мозгов. Этому человеку не объяснишь, что так поступать нехорошо. А Москва возьми и выйди на Болотную площадь. С тех пор в Москве так не фальсифицируют. (Другое крупное выступление оппозиции в Москве произошло этим летом — в городе прошли многотысячные митинги против недопуска независимых от мэрии кандидатов на выборы. — Znak.com)
Жители Петербурга потребовали отменить результаты выборов и отправить Беглова в отставку
Фальсификации — последствия «вертикализма», уничтожения независимой экспертизы, и чинить эту систему придется, наверное, так же долго, как она разрушалась. И я всерьез боюсь, что все это кончится территориальным разделом. Разные властные элиты имеют разные представления о том, как им легче управлять территорией. И если крупные города типа Москвы, Питера и Екатеринбурга нуждаются в европеизации, потому что это просто технически необходимо для развития бизнеса, то «электоральные султанаты», где, как начальник сказал, так и нарисовали, тянутся в прямо противоположную сторону, и напряжение нарастает.
Опасаюсь, что силовые структуры не позволят этому процессу пройти мирным путем. Они искренне убеждены, что только на их «вертикали» единство страны и держится. И в этом есть немало резонов. Потому что чем дольше длится кризис, тем сильнее (это наша традиция) антицентристские, антимосковские настроения. Чем хуже живется на местах, тем популярнее мысль, что Москва все сожрала, что «мы недоедаем, а она как сыр в масле катается» и зачем она тогда нужна. Эта идея становится доминирующей, и начинается увлеченное движение к сепаратизму, что не всегда идет на пользу.
Поэтому силовики говорят: мы горбачевских ошибок не допустим, мы используем силовой ресурс, чтобы удержать контроль. Для них Тяньяньмэнь (имеется в виду расстрел демонстрантов на центральной площади Пекина в 1989 году. — Прим. ред.) скорее позитивный опыт. Так что может так случиться, что мало не покажется.

 В подготовке материала участвовал Юрий ГРЕБЕНЩИКОВ.
Znak.com. 30 октября 2019 года