«Прививки — лучший способ оставаться здоровым». Интервью с экспертом по инфекционной безопасности Джули Гербердинг
В рамках ПМЭФ Forbes Woman встретился с Джули Гербердинг, исполнительным вице-президентом компании MSD, чтобы поговорить о глобальных проблемах здравоохранения и эпидемии ВИЧ в России, конфликте интересов фармацевтического бизнеса и государства и о том, почему люди не должны платить за лекарства, если они не помогают
Джули Гербердинг — американский эксперт по инфекционным заболеваниям, первая женщина–директор Центров по контролю и профилактике заболеваний США (CDC). Сейчас занимает должность исполнительного вице-президента фармацевтической компании MSD. Обладает 50-ю наградами, включая премию Министерства здравоохранения и социальных служб США «За выдающиеся заслуги и лидерство в борьбе с биотеррористическими атаками». Победитель номинации «Женщина года» Ассоциации женщин — предпринимателей в здравоохранении.
Что входит в ваши обязанности как директора по взаимодействию с пациентскими организациями?
Моя роль — убедиться в том, что при создании лекарственных препаратов мы принимаем во внимание ожидания пациентов и их оценку эффективности лечения. Например, в то время как компания в ходе клинических исследований изучает вопрос достижения пациентом ремиссии, его самого беспокоит то, насколько он себя хорошо чувствует и может ли он вернуться к своей повседневной жизни.
До того как вы ушли в MSD, вы возглавляли Центры по контролю и профилактике заболеваний (CDC). В чем главное отличие работы в госсекторе от работы в большой корпорации?
Больше всего мне нравится в бизнес-среде то, что здесь всегда очень ясные и последовательные цели на протяжении долгого времени, тогда как в госсекторе цели могут меняться при смене руководителя. Когда я, работая в компании, возглавляла направление по производству вакцин, передо мной стояла очень конкретная цель: сделать наши вакцины доступными для как можно большего количества людей во всем мире. Потому что можно выявить прямую закономерность между количеством доз вакцины и количеством спасенных жизней.
Во всем мире существуют противники вакцин. Как вы думаете, с чем это связано? Как такие настроения влияют на фармбизнес?
Самая большая категория людей, сомневающихся в необходимости вакцинации, это родители, которые нежно заботятся о своих детях. Их окружает множество мифов, и они не знают, чему верить. Они не уверены в безопасности препаратов и никогда не видели людей с теми заболеваниями, для предотвращения которых вакцины и разработаны.
Из-за отказа от вакцин возвращаются такие болезни, как корь
Порой эта инфекция приводит к летальному исходу. И сегодня в некоторых штатах США спрос на вакцинацию начал стремительно расти, потому что родители увидели, что происходит, когда дети не защищены. Я считаю, что прививки — это лучший способ оставаться здоровым.
По вашим наблюдениям, есть ли страны, где антипрививочное движение особенно сильно? К чему это приводит?
Во всех странах есть сообщества, в которых особенно сильно недоверие к вакцинам — по разным причинам. В некоторых странах родители отказываются от вакцинации из-за слишком большого количества вводимых вакцин, что смешно, поскольку в садах и школах дети подвергаются опасности сотен инфекционных заболеваний ежегодно и их организмы должны бороться с ними самостоятельно, без всякой помощи и защиты. Есть страны, где люди боятся побочных эффектов от вакцин: они преувеличены или надуманы. И это очень грустно: например, в Японии растет поколение женщин с высоким риском заболеть раком шейки матки, потому что правительство приостановило программу вакцинации от ВПЧ.
Как это ни парадоксально, но среди детей в Африке охват вакцинацией выше, чем в более развитых странах. Например, в Руанде 95% девочек вакцинированы от ВПЧ, чтобы защитить их от рака шейки матки (вызван вирусом папилломы человека — ВПЧ). Там реализуются школьные программы иммунизации, и население, которое уже понимает, что ВИЧ — это опасно, теперь знает, что и ВПЧ тоже опасно. Те женщины, у которых обнаружен рак шейки матки, особенно заинтересованы в том, чтобы уберечь своих дочерей от этого заболевания.
Противники вакцин считают, что есть некий заговор между государством и фармацевтическими корпорациями. Как вы думаете, откуда берутся такие убеждения?
Имея опыт работы и в госсекторе, и в бизнесе, могу сказать, что между государством и производителями вакцин проходят детальные обсуждения того, насколько эффективна и безопасна та или иная вакцина, но решение о том, применять ее или нет, принимается исключительно в научных кругах. В США существует ACIP (Advisory Committee on Immunization Practices) — экспертный комитет, который выносит рекомендации по эффективному контролю за вакциноуправляемыми заболеваниями. Там работают люди, которые руководствуются научным подходом, они очень объективны. Они принимают решения о том, рекомендовать или нет к применению ту или иную вакцину на основе доказательств.
Когда я была врачом-инфекционистом (задолго до начала работы на государственную организацию), я безгранично доверяла экспертам, которые принимают решения в области здравоохранения. И я думаю, что рекомендации относительно вакцин во всех странах в рамках национальных программ иммунизации одинаково научно обоснованы. У меня нет сомнений в том, что производители не вмешиваются в этот процесс.
Будучи главой CDC, в одном из интервью вы советовали врачам, как говорить с пациентами о вакцинации, поощрять их решение прививаться. На ваш взгляд, должны ли фармкомпании инвестировать в создание образовательных программ для населения, и если да, то что это должны быть за программы?
Я думаю, просвещением должны заниматься и фармацевтический бизнес, и медицинское сообщество, тем более что, согласно исследованиям, самый важный источник информации для родителей — это педиатры и врачи общей практики. Но главную роль в просвещении играет государство.
Сегодня люди плохо информированы о необходимости взрослой вакцинации, опасности гриппа, пневмококковой инфекции, опоясывающего лишая и других заболеваний. Через образовательные программы мы в MSD объясняем людям, почему важна вакцинация в течение всей жизни, не только для маленьких детей или подростков, но и для взрослых.
Каковы главные проблемы фармакологии и здравоохранения в мире на сегодняшний день?
Один из основных вызовов глобального здравоохранения — болезнь Альцгеймера, также опасность представляют многие неврологические заболевания, резистентность бактерий к антибиотикам, и для подобных проблем пока нет решений. Чтобы эти решения найти, нам еще предстоит детально изучить фундаментальную биологию человеческого тела и все, что влияет на способность организма защищаться от инфекционных заболеваний. И это еще не все. Если мы, предположим, найдем какие-то перспективные лекарства или вакцины, нам нужно будет изготовить их таким образом, чтобы были учтены все практические аспекты: стоимость сырья, производства и поставок. Иными словами, чтобы организовать все это должным образом, могут уйти годы. И производитель, учитывая объем затраченных средств и количество времени, рассчитывает на возврат инвестиций. При том что мы в MSD считаем, что люди не должны платить за лекарства, если они им не помогают. Кроме того, мы работаем над тем, чтобы за лекарство можно было бы платить постепенно — как когда мы покупаем машину в рассрочку или в кредит.
Необходимо повысить доступность лекарственных препаратов при их выходе на рынок
Мне часто задают вопрос: как мы можем позволить себе лечить рак этим новым препаратом, который дороже используемого лекарства? И мой ответ: как мы можем позволить себе этого не делать?
Решать проблемы в области здравоохранения может государство или, например, сотрудничество государства и бизнеса будет более эффективно?
Я убеждена в том, что для решения сложных проблем необходимо участие нескольких сторон. Например, компании-работодатели могут вносить свой вклад, заботясь о здоровье сотрудников и их семей.
Какие главные проблемы здравоохранения вы видите в современной России?
Я думаю, что основная проблема в России — это старение населения. Потому что старение приводит к ухудшению различных состояний здоровья, в частности, тех, которые сформировались из-за курения. Государству нужно работать над снижением потребления табака.
Другая макропроблема — это распределение населения. Вероятно, что людям, живущим за Полярным кругом, сложнее получить те медицинские услуги, что доступны жителям Москвы. Впрочем, благодаря новым цифровым технологиям можно оказывать качественную медицинскую помощь людям вне зависимости от того, где они находятся.
Знаете ли вы о ситуации с ВИЧ в России? Насколько она плоха по сравнению с другими странами?
Употребление наркотиков сыграло большую роль в распространении ВИЧ и гепатита С в России. Я думаю, что первый шаг к решению проблемы — это всеобъемлющая информированность населения о том, насколько серьезна сложившаяся ситуация. Второй шаг — сделать лечение доступным для людей, употребляющих наркотики, снизив уровень стигматизации. И третий шаг — это предынфекционная профилактика (до первого контакта с вирусом) для людей в зоне высокого риска. Например, MSD работает над совершествованием антиретровирусных препаратов — они должны иметь более длительное действие, чтобы не приходилось часто их принимать.
Какие могут быть конфликты интересов между государством и фармкомпаниями?
Камень преткновения — это определение цен на препараты. В США это важно потому, что люди платят за лекарства из собственного кармана. В других странах это важно потому, что правительство вынуждено выделять все больше и больше средств на здравоохранение из-за старения населения, государственные бюджеты находятся под давлением этих расходов. Парадокс в том, что каждое правительство, которое сталкивается с такой ситуацией, заинтересовано в том, чтобы построить свою биотехнологическую промышленность, потому что видит в этом возможность нарастить экономику. То есть, с одной стороны, они хотят построить промышленность, а с другой — не хотят платить за инновации, которые она производит.
Сталкивались ли лично вы с подобным конфликтом интересов?
Конфликт, с которым я столкнулась, на мой взгляд, был связан с тем, что государство не хотело платить за жизненно важные препараты цену, которая мне казалась справедливой. И тут компаниям приходится принимать решение: если цены [которые предлагает правительство] слишком низкие, то стоит ли вообще поставлять препараты в эту страну? Но поскольку я директор по взаимодействию с пациентскими организациями, моя обязанность — думать в первую очередь о пациентах. Поэтому мой ответ: мы должны попытаться найти способ осуществлять эти поставки. Например, мы можем привести лицам, принимающим решения, доказательства того, что через какое-то время эти лекарства значительно сэкономят деньги государства или пациента, и таким образом постараться их убедить.
Если появляется что-то интересное и перспективное, скажите этому «да!»
Что бы вы посоветовали женщинам, которые хотят заниматься социально ориентированным бизнесом или заниматься здравоохранением в правительстве?
Есть два ответа. Первый: у вас должен быть план. Обозначьте свои профессиональные цели на ближайшие пять лет. А потом подумайте о трех-четырех стратегиях, которые помогут вам достичь этих целей. Большинство женщин участвуют в разработке стратегического плана компании, но обычно у них нет такого плана для них самих.
Второй ответ: несмотря на план, если появляется что-то интересное и перспективное, скажите «да». Когда я работала в CDC, я не планировала уходить в фармацевтическую компанию. Но появилась возможность поучаствовать в распространении вакцин по всему миру, и это вдохновило меня на смену работы.
Женщины особенно часто испытывают сложности с признанием собственного профессионализма, уверенностью в себе и способностью пойти на профессиональный риск. Мы гораздо чаще говорим «я никогда не делала этого раньше и не знаю, смогу ли сделать, это тяжело» вместо того, чтобы сказать: «Конечно! Я научусь тому, чего не знаю. И попрошу кого-нибудь мне помочь».
За время вашей карьеры роль женщин в здравоохранении возросла? Женщин-руководителей стало больше?
Да, число женщин-руководителей в системе здравоохранения растет. Кадровое многообразие важно для людей отрасли. При этом оно идет на пользу компании только тогда, когда люди не просто занимают позиции, а действительно включены в работу компании. Вы можете сидеть за столом с людьми, принимающими решения, но если к вашему мнению никто не прислушивается и если ваш труд никто не воспринимает всерьез, то это ничего не меняет. Это именно тот аспект интеграции, который, с моей точки зрения, компаниям еще предстоит улучшить.
Еще одна вещь, которую я бы сказала женщинам: менторство и поручительство очень важны. Каждый может стать поручителем другого человека. И я думаю, что было бы здорово, если бы у нас была культура, в которой люди, особенно женщины, искали бы кого-то молодого, но с искрой таланта, знакомились бы с этим человеком, помогали бы ему стать более узнаваемым, то у него появился бы хороший шанс сделать следующий шаг в карьере. Это действительно помогает людям, у которых нет харизмы, они не экстраверты, но тем не менее они талантливы и часто остаются незамеченными.
Есть ли сейчас тренд на цифровое здравоохранение? Как компании, которые занимаются робототехникой, телемедициной и искусственным интеллектом, могут изменить систему здравоохранению и подход к лечению пациентов?
Безусловно, такой тренд есть. Инновациям нет предела, есть тысячи приложений и других возможностей для людей, которые хотят следить за своим здоровьем с помощью гаджетов. Но вопрос в том, что меняет мир. Я думаю, наиболее важная функция цифровых устройств — биологический мониторинг. Например, часы для людей с нарушением сердечного ритма, которые смогут зафиксировать аритмию и передать эту информацию врачу, чтобы он быстрее отреагировал. Такой вид устройств станет очень ценным. И я уже говорила про другое применение технологий: это способность делиться информацией с человеком, у которого нет физического доступа к лечащему врачу. Я видела системы, где общение лицом к лицу пациента и врача свелось к минимуму. Они общаются онлайн: по видеосвязи можно диагностировать сыпь, послушать ритм сердца. И лечение можно начать быстрее. И третье направление, которое я считаю самым важным, — использование всех данных, которые мы собираем, чтобы получить новые инсайты и изучать, кому от чего будет лучше. Я думаю, через 10 лет массовое использование цифровых технологий в медицине станет возможным.
Софья ВОЛЯНОВА Forbes. 21 июня 2019 года
Cложная правда. Чего мы не знаем о прививках
Информационные войны между сторонниками и противниками вакцинации — лишь вершина айсберга современных бед иммунопрофилактики. Основной массив приходится на сложное взаимодействие представителей бизнеса, политики и науки. Об этих фундаментальных проблемах в авторской колонке рассуждает доктор медицинских наук, заслуженный профессор ВШЭ, участник Европейского комитета экспертов по медицинским исследованиям Василий Власов.
Иммунопрофилактика — одно из самых больших достижений человечества. По сути, с конца XIX века оно определило развитие биологии и помогло расшифровать многие механизмы, протекающие как внутри организмов, так и в популяциях.
Однако, когда дело доходит до вакцинации, значение имеют не только научные достижения и открытия, но и патенты, права, а также личный опыт людей.
Информационный ажиотаж вокруг антипрививочников сильно искажает мотивы тех, кто по разным причинам выступают против иммунопрофилактики вообще или каких-то отдельных вакцин.
Этот негативный настрой возникает из-за травматичного личного опыта или опыта близких. Большинство людей, сделавших прививки, не сталкиваются с тяжелыми последствиями. Но если, например, кто-то заболел или стал инвалидом, разумеется, для него это страшная травма, прямо связанная с вакцинацией. Такие случаи бывают крайне редко, но мир большой — поэтому пострадавшие исчисляются тысячами. И их личный опыт широко распространяется.
Основная масса людей, которые создают эмоциональный накал, пишут петиции, влияют на законодателей, на общество — это те, кто столкнулся с проблемами. Не существует никакого иного эффективного средства, способного успокоить их, кроме просвещения и повышения уровня медицинской грамотности. Принуждение этих людей к отказу от протестов будет только усиливать их подозрения в заговоре и насилии.
Угроза последствий от их действий сильно преувеличена. В развитых странах, включая Россию, от основных инфекций привито более 80% населения. Могут быть вариации по религиозным и социальным группам, территориям, но в целом охват широкий. Чтобы большинство жителей страны были охвачены иммунопрофилактикой, используются разные приёмы — например, у нас в стране это прививание детей в родильных домах, детских садах и школах. Это работает эффективно, к тому же, у многих вакцин очень длительная защита.
Также важно понимать, что вакцины очень разные: по стоимости, эффективности, безопасности — обобщать их нельзя. Можно говорить только об отдельной конкретной вакцине и проблемах, связанных с ней. Например, вспомним ситуацию со вспышками кори, возникающими в последние годы. Как эту ситуацию пытались объяснять в широких кругах? Проблему списывали на то, что люди перестали бояться этого заболевания. Поэтому прекратили прививаться и начали чаще болеть. Вроде как, если их заставить вакцинироваться, проблема должна уйти сама по себе — это доминирующее направление мышления. Этой логике начинают соответствовать и действия: взрослых принуждают к повторной вакцинации. Но, по-видимому, все не так просто. Возможно, дело в самой вакцине: вариант вируса, циркулирующий сейчас, изменился. Или возникли проблемы при производстве: возбудители болезней меняют свои свойства, когда они используются и размножаются в лаборатории. Поэтому одна из главных исследовательских задач — выяснить, насколько вакцина соответствует надежному уровню защиты от инфекции, существующей в человеческой популяции именно в настоящий момент.
Интересы производителей, которые нацелены исключительно на прибыль, как и положено в бизнесе, — становятся еще одним источником проблем с прививками. Фармацевтические компании взаимодействуют с политиками и представителями науки, «заинтересовывают» так называемых лидеров общественного мнения. Все лишь для продвижения своей продукции. Они получают возможность влиять на массовые государственные закупки вакцин. В результате этого на рынке и в государственных медучреждениях оказываются плохие и ненужные лекарства.
Примером тому может служить противотуберкулезная вакцина для взрослых, неэффективность которой была доказана еще 40 лет назад. Эта прививка защищает новорожденных в первый год жизни, но для людей старше она бесполезна и никак не влияет на заболеваемость и смертность. Однако в России ее продолжали использовать для ревакцинации подростков вплоть до недавнего времени. Отменили буквально пять лет назад. Почему так долго ждали? Предполагаю, что дело в отсталости и закостенелости отечественной вакцинологии и эпидемиологии.
Путем лоббирования продвигаются и те прививки, необходимость которых вызывает вопросы. Доводы сторонников строятся на экстраполяции данных иностранных исследований и не имеют достаточного обоснования. Примером такого подхода можно считать продвижение антигемофильной вакцины. Гемофильная инфекция, вероятно, имеет некоторое значение для России. Однако на момент введения вакцинации в календарь, убедительных исследований, которые бы показывали, что это действительно важная проблема, не было.
И наконец, неоднозначность отношения к иммунопрофилактике вызвана еще и тем, что СМИ тиражируют очень упрощенный и политически ангажированный взгляд на проблему. Как сказал один мудрец: величайшая проблема в том, что люди боятся, что правда может быть плохой, и поэтому не хотят ее слышать.
