Stern (Германия): изнасилования в конце Второй мировой войны — тогдашние преступления сказываются по сей день
Когда в Германии говорят о сексуальном насилии во время войны, создается впечатление, что на немецких женщин охотились исключительно советские солдаты. Еще Гитлер красочно расписывал «жажду мести» красноармейцев. Но на самом деле вина за изнасилования лежит на солдатах всех четырех стран-победительниц, а от их последствий страдают все новые поколения, пишет немецкий «Штерн».
В маленьком домике где-то в Верхнем Пфальце через несколько лет после войны в постели рядом с бабушкой лежит маленькая девочка. Ей лет пять или шесть. В комнате стоят две простые деревянные кровати, небольшой стол и шкаф. Девочка и бабушка еще не спят, но в комнате царит напряженная тишина. Как нередко бывало и раньше, в тот вечер маленькая Элеонора задавалась вопросом: «Почему у других детей есть семьи, а у меня нет? Почему я не могу жить с мамой? Почему у нас нет фотографий папы? Почему никто о нем не говорит?»
На эти вопросы ей не отвечали, потому что никто не осмеливался говорить на эту тему. Слишком холодной была женщина, лежавшая рядом с ней. Ее темные платья, ее волосы, вечно собранные в строгий пучок, — все это действовало отталкивающе. «У нее никогда не было добрых слов для меня. Мы с ней практически и не говорили друг с другом», — вспоминает Элеонора сейчас, почти 70 лет спустя.
Иногда мать приезжала к ним в гости, и тогда Элеонора набиралась смелости и спрашивала ее об отце — а та всегда отворачивалась и начинала плакать. Единственное, что ей постепенно удалось выудить из матери: отец был каким-то французским солдатом. Мать, тогда еще совсем юная девушка, однажды заблудилась и забрела в трактир, полный солдат французских войск. «Я хотела есть», — вот единственное, что она сказала дочери по этому поводу, после чего погрузилась в мучительную тишину и разразилась слезами.
Остальные сведения Элеоноре пришлось в будущем собирать буквально по крупицам. Она уверена, что ее рождение стало результатом сексуального насилия. Она не произносит слово «изнасилование» — как не произносили его и женщины поколений ее матери и бабушки. Тогда они старались смягчить самое страшное словами вроде: «Тебя тоже взяли?» Описательное обозначение этого процесса звучало все-таки менее унизительно и оскорбительно. И хотя в общем-то понятно, что мать и бабушка старались забыть о том страшном событии, их дочери и внучке от этого едва ли было легче.
Только сейчас, буквально недавно, наконец-то началось исследование вопроса, как молодые поколения женщин сталкиваются с последствиями давних страданий родителей. В последние годы многие психологи сходятся во мнении, что информация о прошлом собственной семьи имеет огромное значение для каждого человека. Как война повлияла не только на жизнь людей, непосредственно переживших ее, но и на жизнь их детей, внуков и правнуков?
Даже страдания, оставшиеся далеко в прошлом, продолжают сказываться на людях и пожирают их души — много десятилетий спустя. Причем, это эмоциональное наследие, по утверждениям ученых, будет не только влиять на воспитание новых поколений, но и, как ни удивительно, передаваться от родителей детям на генетическом уровне.
До двух миллионов изнасилований
Элеонора была зачата где-то в начале мая 1945 года, сразу после вторжения в Германию французов. Это была анархия первых месяцев послевоенной оккупации, когда сексуальные домогательства были, по сути, нормой. Такие вещи происходили прямо среди бела дня: в полях, в темных и мрачных подвалах — это не имело значения. Происходили они и ночью: в темных подъездах, в армейских джипах, во время безобидных на первый взгляд танцев и в дальних, темных углах фабричных цехов. Точное количество немецких женщин, подвергшихся сексуальному насилию, неизвестно. Предположительно оно составляет от 800 тысяч до 2 миллионов. И в среднем каждое сотое изнасилование привело к рождению ребенка.
При этом нельзя утверждать, что на немецких женщин охотились только советские солдаты: военные из западных стран-победительниц тоже совершали преступления. «Мы имеем очень одностороннее представление о сексуальном насилии со стороны солдат армий стран-победительниц в конце Второй мировой войны по отношению к гражданскому населению Германии», — уверена историк, профессор университета Констанца Мириам Гебхардт (Miriam Gebhardt). Чаще всего в связи с этим вспоминают именно о красноармейцах, потому что об их «жажде мести» красочно рассказывал немцам Гитлер, призывая к сопротивлению. Но на самом деле вина за сексуальное насилие лежит на солдатах всех четырех стран-победительниц.
На поколения вперед
Элеонора родилась в феврале 1946 года, через девять месяцев после вторжения французов. Будучи внебрачным ребенком, она появилась на свет не в родной деревне, а в больнице расположенного неподалеку города. Оттуда ее отправили прямиком к бабушке — в те времена было немыслимо, чтобы ребенка воспитывала незамужняя мать. Общественная мораль не допускала таких вещей.
Кроме того, у матери попросту не было времени на дочь — ей приходилось работать, чтобы прокормиться самой и прокормить ребенка. Единственная работа, которую ей удалось найти, была в управлении французских оккупационных войск. Да и где же еще было работать «любимице французов»? Как и множество других детей послевоенного времени, Элеонора была предоставлена самой себе. Матери этих детей разбирали руины на улицах и занимались собственной жизнью. Времени на отдых и уход за детьми не оставалось.
Сейчас у нас совсем иное представление о том, какие следы война оставила в детских душах. Дети были наиболее беззащитны перед войной и ее последствиями. Тогда же принято было считать, что дети и сами могли справиться с трудностями. Они даже превращали груды развалин в игровые площадки.
Исследование эмоциональных травм — относительно новая научная дисциплина. Впервые о посттравматическом стрессе как о реальном феномене в психиатрии заговорили только в 1980 году. Вот почему число исследований, посвященных моральным страданиям немецких женщин в конце Второй мировой войны, относительно невелико.
Исследователи из Лейпцигского университета в 2013 году изучили психосоциальные последствия насилия, царившего в те времена, для «детей войны». Они констатировали, что у этих детей в большей степени по сравнению другими категориями населения наблюдались нарушения привязанности к близким и депрессии, а также склонность к социальной самоизоляции. Многие из них во взрослом возрасте не смогли устроить личную жизнь. «Результаты исследования ясно свидетельствуют, что «дети войны» входят в многочисленную «группу высокого риска», причем не только в послевоенной Германии, но и в любой другой стране, где имеет или имел место вооруженный конфликт», — резюмировала руководитель исследования Хайде Глэсмер (Heide Glaesmer). Причем, особенно вредно, по мнению ученых, то, что о пережитых страданиях не принято говорить вслух, а мрачные семейные тайны влияют на новые и новые поколения.
Нарушенная сексуальность
Как правило, дети, выросшие в оккупации, практически ничего не знали о своих отцах. Этим они отличались от детей, чьи отцы не вернулись с войны, но у которых, по крайней мере на чувственном, эмоциональном уровне, были родные люди — хотя бы на фотографиях. Они обращались к ним в письмах с фронта, лежавших теперь где-нибудь в глубине комода, о них с любовью отзывались матери или бабушки.
А мать Элеоноры стремилась просто стереть из памяти болезненный момент зачатия ребенка и все, что было с ним связано. «Это понятно», — говорит Элеонора сейчас. Она сидит в своей квартире и листает старые семейные альбомы. Вот фото матери с новым мужем — тоже французом, с которым она познакомилась на работе, и двумя маленькими детьми. Элеоноры на фотографиях почти нет — она даже после замужества матери не смогла переехать к ней и отправилась в интернат.
Элеонора до сих пор испытывает смешанные чувства. С одной стороны, она с пониманием относится к ситуации, в которую попала мать, а с другой, ее возмущает материнская бессердечность к собственной старшей дочери. «Новым соседям и друзьям она даже не рассказывала о моем существовании», — говорит она.
Когда Элеонора в 19 лет познакомилась с будущим мужем, он показался ей спасением — тем самым пресловутым «рыцарем на белом коне». Она не понимала, что он не мог испытывать тепла и относиться с пониманием к эмоционально ущербной дочери изнасилованной матери. Они быстро поженились. Мать Элеоноры не возражала против этого поспешного брака. Скорее наоборот: она была рада, что нашелся кто-то, готовый взять к себе ее внебрачную дочь безо всякого приданого, тем самым освободив ее саму от этого бремени.
Как и многие другие браки 1960-х и 1970-х годов, этот был скорее браком по расчету, чем по любви. Элеонора почти круглосуточно работала. Они с мужем построили дом, у них родилась дочь. Но в сексуальных отношениях Элеоноры и ее мужа не было гармонии. Это тоже довольно типично для женщин того времени.
Жизнь почти без отца
«Когда он заходил в спальню, у меня внутри все сжималось. Для меня любовь и секс были чисто физической проблемой», — говорит Элеонора. При этом они с мужем не могли говорить об этом — их этому никто никогда не учил. Постепенно они отдалились друг от друга, и брак распался. «А у дочери повторилась моя собственная история — она жила почти без отца».
Эмоциональное наследие передается из поколения в поколение, причем так, как это принято в семье: люди либо делятся друг с другом воспоминаниями, либо замалчивают их. Но это лишь видимая часть айсберга. На самом деле травмы проникают даже в гены, и семейные истории «прорастают» в клетки каждого следующего поколения. Эта пока еще молодая ветвь биологии называется эпигенетикой. Специалисты пытаются выяснить, почему гены активируются или подавляются, и каким образом это происходит.
Группа исследователей во главе с профессором Высшей технической школы в швейцарском Цюрихе Изабель Манси (Iabelle Mansuy) в 2018 году доказала это явление в рамках соответствующих опытов на мышах. Чтобы исключить ситуацию, когда молодые животные просто переймут «неверное» поведение своих перенесших эмоциональную травму предков, потомство производили и выращивали здоровые суррогатные матери. Тем не менее животные страдали от последствий травмы генетических родителей, прародителей и т.д. «Мы исследовали четыре поколения животных, а сейчас на очереди пятое поколение, — говорит Манси. — Результат всегда один и тот же: многие эпигенетические изменения первого поколения и их последствия наблюдаются у последующих поколений».
«Дети войны»
Результаты опытов свидетельствуют, что генетические последствия некогда перенесенной травмы сидят весьма глубоко. Изменения, очевидно, не ограничиваются только наследственным веществом мозговых клеток. Ученые наблюдали изменения даже в крови, яйцеклетках и сперматозоидах животных.
В настоящий момент Манси изучает группы детей и взрослых, имеющих болезненный жизненный опыт. Собранную при этом информацию она сравнивает с наблюдениями за контрольными группами, выросшими в стабильности. Предварительные результаты подтверждают предположения, что как у мышей, так и у людей посттравматические изменения в равной степени проникают в клеточную структуру. Причем испытуемым, как правило, плохо удается справляться со стрессом.
Элеоноре потребовалось немало времени, чтобы осознать, какое наследство ей приходится постоянно носить с собой. До 50 с лишним лет она была сильной и решительной женщиной. Работала по 60 часов в неделю, а зачастую и дольше, чтобы прокормить себя и дочь. Но однажды все кончилось: у нее возник синдром эмоционального выгорания, началась депрессия, все валилось из рук. Переживая эту фазу, она стала задумываться над собой, над своей жизнью. «Однажды прорвалось наружу все, что копилось во мне все эти годы и о чем я старалась просто не думать». Поняв это, Элеонора занялась лечением, научилась говорить вслух о проблемах и переживаниях, в том числе и с дочерью Жаклин. И это стало избавлением.
Пожалуй, не случайно ученые все активнее занимаются изучением психических последствий войны именно сейчас, когда поколение «детей войны» достигло возраста, в котором можно постепенно подводить жизненные итоги. Дети изнасилованных когда-то женщин вышли на пенсию, вырастили собственных детей и воспитывают внуков. А для последних могут оказаться вполне полезными результаты новых исследований: возможно, им удастся понять, что речь идет именно об отдаленных последствиях Второй мировой войны.
Разорвать замкнутый круг
Дочь Элеоноры Жаклин уже выросла. Она эмигрировала в Австралию: после школы девушка уехала туда на языковые курсы и больше не вернулась. С бабушкой она практически не общалась, но отношения с матерью в последние годы становятся все ближе. «Я боролась за это, как львица, — признается Элеонора, — именно потому, что знаю, как тяжело, когда тебя бросает в беде собственная мать. Я хотела разорвать этот замкнутый круг».
Несколько лет назад Жаклин перенесла сложную гинекологическую операцию, и у нее не будет собственных детей. Таким образом, она не сможет передать свое эмоциональное наследие дальше.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.
Зильке ГРОНВАЛЬД (Silke GRONWALD). Stern, Германия. 9 июня 2019 года
ИноСМИ.RU. 14 июня 2019 года
В Норвегии мужчины, занимающиеся сексуальным домогательством, считаются "лузерами"
"К проблеме уличных домогательств во многом причастны социальные отношения и география", - пишет журналистка Леа Данг на портале Slate.fr.
"Помню, как узнав на встрече со скандинавскими феминистками о том, что одна норвежская девушка, приехавшая учиться в Париж, перебралась в Канаду прямо посреди учебного года, поскольку она "устала" от приставаний на улице, я покраснела от стыда. Выйдя тем вечером на улицы Тромсё, крупнейшего города в северной Норвегии, получившего прозвище "северный Париж", я осознала, что в течение полугода не сталкивалась ни с какими уличными домогательствами", - отмечает журналистка.
"А ведь во Франции, как и 81% женщин, я постоянно оказывалась объектом мимолетных комплиментов незнакомцев, встречающихся на моем пути, в виде замечаний и похотливых присвистываний. Как объяснить то, что опыт женщин в публичном пространстве настолько отличается в разных странах?" - задумывается Данг.
"Я думаю, что когда мужчина пристает к женщине на улице, это указывает на то, что ему тяжело даются отношения или что он ощущает себя выше ее. В Норвегии, если мужчина так себя ведет, остальные будут считать его лузером. Победитель не опустится до такого", - утверждает 29-летний норвежский преподаватель.
"Представления о мужских чертах характера и поведения в общественных местах различаются в зависимости от географии и общества", - говорится в статье. "Тот, кто пристает к женщине на улице и присвистывает ей вслед, выставляет себя не в лучшем свете", - говорит Энн Бич, специалист по проблемам сексуальных домогательств в Норвегии.
"Такое различие отчасти объясняется длительной борьбой за гендерное равенство: первый закон о равенстве между мужчинами и женщинами был принят в Норвегии в 1978 году во время второй феминистской волны 1970-х годов. В тот же период появилось уникальное для Европы движение: Myke menn ["мягкие мужчины"], восстающие против мифа о мужественных викингах и мужских стереотипов, которые не вполне совпадают с их желанием заботиться о своих детях", - пишет портал.
"Во Франции именно мужчина, по большей части, является инициатором обольщения и делает первый шаг, вкладывая деньги (на бокал вина, ресторан, места в кинотеатре и т. д.) ради того, чтобы создать более близкие отношения с женщиной, которую он страстно желает. Галантная модель поведения все еще доминирует в гетеросексуальных отношениях. В Норвегии же такая динамика менее распространена, скорее даже можно говорить о противоположной тенденции", - говорится в статье.
"Норвежская модель обольщения гораздо более сбалансирована, чем средиземноморская. Женщины занимают более активную позицию и их сексуальность расценивается не в свете их половой принадлежности", - говорит Аня Слеттеланд, специалист по проблемам сексуальных домогательств в Норвегии. Женщины не подвергаются дискриминации. "Понятие "доступная девушка" в Норвегии совершенно устарело. Если кто-то использует это выражение в качестве аргумента, он рискует нарваться на возгласы резкого неодобрения", - добавляет она. В Норвегии общественное пространство не считается местом, способствующим игре в соблазнение. Знакомства происходят в местах, где уже существует определенная близость (в университете или на рабочем месте), а не на улице или в барах", - передает автор публикации.
"По мнению специалистов по социальной географии, при анализе общественного пространства необходимо учитывать такой фактор как климат. Во Франции и странах Средиземноморья он благоприятствует знакомствам на открытом воздухе. В Норвегии погода подталкивает к большему уходу в себя: люди проводят больше времени в помещении, а на улицах общаются меньше", - указывает журналистка.
"Пространство, которым пользуются люди, также определяет типы социальных отношений: "Сексуальные домогательства становятся все более распространенными, поскольку городская застройка все больше уплотняется", - поясняет Мэрилин Либер в своей статье "Чувство незащищенности женщин в общественном пространстве: препятствие гражданству?" В Норвегии плотность населения низкая (14 жителей на квадратный километр) по сравнению с Францией (123 человека на такую же площадь)", - говорится в публикации.
"Социальное доверие" - то, как люди договариваются между собой - в Норвегии очень высокое, там люди в подавляющем большинстве положительно отвечают на вопрос: "Могу ли я доверять другим?" - отмечает Slate.fr.
"В докладе, опубликованном в 2017 году Советом министров Северных стран, подчеркивается, что социальное доверие уменьшает насилие, преступность и конфликты и способствует альтруистическому поведению", - напоминает автор статьи.
"Шведский политолог Бо Ротштейн в своих работах объясняет, что низкий уровень социального неравенства способен облегчить достижение доверия, которое позволит смягчить отношения между людьми в публичном пространстве. Доверчивое и более внимательное к гендерному равенству общество стало бы самым эффективным оплотом против уличных домогательств", - передает автор статьи.
