… о родительстве

Жан-Клод Пуаза предлагает «Фигаро» проанализировать политическую ситуацию и полемику вокруг поправки с заменой понятий «мать» и «отец» на «родитель 1» и «родитель 2» в школе. Лишая отца и мать легального существования, закон рождает несуществующих людей. Что будет происходить в реальном мире, где живут реальные люди, ведущие реальную жизнь? Как отвечать на вопрос: «Кто твой папа? Кто твоя мама?»

Предлагаю вам вернуться к политической ситуации и полемике вокруг нашумевшей поправки, чтобы попытаться выделить ряд важных моментов и, по возможности, отойти от вызванной ей острой идеологической поляризации.
Так 12 февраля депутат партии «Вперед, Республика» Валери Пети (Valérie Petit) представила в рамках рассмотрения Национальным собранием «законопроекта о школе доверия» министра образования Бланке поправку (стоит отметить, что сам министр был против нее) о замене понятий «отец» и «мать» на «родитель 1» и «родитель 2» в школьных формулярах. По словам Валери Пети, этот шаг был нацелен на то, чтобы «закрепить в законодательстве разнообразие семейного положения детей с отражением этого в передаваемых в школу административных формулярах». Иначе говоря, это должно было облегчить заполнение бумаг однополыми семьями.
Депутат ВР Дженнифер де Теммерман (Jennifer de Temmerman) добавила следующее в поддержку коллеги: «Некоторые семьи сталкиваются с трудностями из-за несколько устаревших социальных и семейных моделей. Сегодня никто больше не должен чувствовать себя исключенным из-за устаревших схем мышления. Мы считаем эту статью мерилом социального равенства». В свою очередь депутат «Республиканцев» Ксавье Бретон (Xavier Breton) раскритиковал поправку, поскольку та, по его мнению, отражает «единообразное и политкорректное мышление, которое не соответствует действительности». В частности он напомнил, что более 95% пар в официальных или гражданских браках состоят из мужчины и женщины.
После вызванной поправкой острой полемики между «прогрессивным» и «консервативным» лагерями (что касается Ассоциации однополых семей, она не смогла занять однозначную позицию или даже стала заложницей в этом идеологическом споре) депутат ВР Анн-Кристин Ланг (Anne-Christine Lang) предложила во втором чтении другую поправку о введении четырехсоставного понятия «отец-мать-отец-мать», которое должно было дать большую свободу для маневра (с возможностью вычеркнуть лишнее) и лучше отразить различия в семейном положении, не стирая отсылку к отцовству или материнству.
Так, что же нужно вынести для себя из этих событий, и как следует их понимать?
На первый взгляд, можно сказать, что это свидетельствует об определенном непонимании, а также манипулировании с публичными дебатами в целях, которые имеют мало общего с официально названными щедрыми основаниями. Действительно ли это была «техническая» поправка во имя «реализма» и «прагматизма», которая призвана лучше отразить современные семейные реалии? Такова официальная аргументация. Только вот последовавшая за всем этим полемика говорит о том, что на самом деле все совсем по-другому: она пролила свет на сильнейший идеологический раскол, который уже давал о себе знать в ходе обсуждения закона об однополых браках в 2013 году.
Дело в том, что поправка Валери Петин создает не меньше технических проблем, чем решает. В частности, это касается вопроса о том, кто из родителей должен быть первым, а кто вторым. Стоит ли понимать эти цифры как простое перечисление или же как иерархическое разделение по значимости? Сам факт возникновения такого вопроса говорит о серьезной опасности путаницы и непонимания, что уже перечеркивает заявления о «реализме» и «прагматизме». Кроме того, еще дальше от заявленного прагматизма нас уводит то, что в поправке явно содержится необъективность: она не просто добавляет новые понятия для лучшего отражения положения однополых семей, а лишает гетеросексуальные семьи возможности указать, кто является отцом, а кто — матерью.
Иначе говоря, родительская роль полностью очищается от любых отсылок к половым различиям: такой социально-политический выбор затрагивает четко выраженную концепцию отношений людей в семье, которую никак не знавать нейтральной, поскольку она идет против всех социокультурных традиций, сложившихся в западном мире на протяжение более чем двух тысячелетий. Отметим также, что с гетеросексуальными семьями никто предварительно не проконсультировался, чтобы понять, готовы ли они добровольно принять отказ от официального признания их дифференцированного статуса отца и матери. При этом целью Валери Пети, по ее словам, было не допустить, чтобы однополые семьи чувствовали себя «уязвленными». То есть, человек традиционной ориентации не может чувствовать себя «уязвленным», если такой общественный институт как школа отказывает ему в признании гетеросексуального родительского статуса? Такой подход, как минимум, отличается бесцеремонностью и насквозь пропитан неравенством.
Как бы то ни было, отойдем от этих вопросов (хотя они очень важны, поскольку отражают настоящее идеологическое наступление на гетеросексуальную семью, пусть та и остается большинством в обществе и социальных представлениях) и продолжим мысль дальше, задумаемся о том, какая концепция «прогресса» лежит в основе поправки Валери Пети. Депутат Теммерман назвала ее противников «отсталыми» людьми и подчеркнула, что подобное решение в пользу однополых семей отвечает «направлению истории». Попытаемся прояснить этот момент. Сегодня принято проводить черту между «социальными» и «социетальными» вопросами: первые касаются социально-экономического положения людей, тогда как вторые затрагивают социокультурные, нравственные, философские и религиозные нормы жизни индивидов.
Можно ли разделить социетальный и социальный прогресс? Можно ли считать, что более широкое общественное признание определенного «стиля жизни» или «сексуальной ориентации» (в частности гомосексуальной, которая противопоставляется гетеросексуальной) само по себе является «прогрессом» в отрыве от экономических вопросов? Как нам кажется, здесь прослеживается некий нравственный идеализм, который представляется по меньшей мере подозрительным, чтобы не сказать лицемерным и лживым.
Здесь нам могут помочь труды Карла Маркса. Так, немецкий мыслитель говорил о том, что любое «идеологическое» (или «суперструктурное») представление, то есть объединение интеллектуальных, философских, нравственных, религиозных, юридических и политических представлений заданного общества, на самом деле представляет собой сублимированное выражение условий материальной жизни людей в этом обществе, если точнее, экономической организации производства и обмена («социально-экономическая инфраструктура»). Маркс называет интеллектуальные, социальные и культурные представления людей «туманными образованиями», чье формирование объясняется условиями жизни: «Даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями их материального жизненного процесса, который может быть установлен эмпирически и который связан с материальными предпосылками. Таким образом, мораль, религия, метафизика и прочие виды идеологии и соответствующие им формы сознания утрачивают видимость самостоятельности. (…) Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание».
Не знаю, доводилось ли Валери Пети читать эти знаменитые строки Маркса, и подозреваю, что она не марксистка. Вовсе не обязательно поддерживать идеи «исторического материализма», однако познакомиться с выводами автора «Манифеста Коммунистической партии» — не самая плохая идея. Не только потому, что они являются частью необходимой каждому образованному человеку «общей культуры», но и потому, что они зачастую становятся важным подспорьем для понимания текущей социально-политической обстановки. Кроме того, нас не отпускает мысль, что за критикой традиционной гетеросексуальной модели семьи, которая содержится в поправке Валери Пети, скрываются цели не только нравственного, юридического и политического, но и (причем далеко не в последнюю очередь) экономического характера.
Если проще, огромный прогресс биотехнологий за последнее время позволяет превратить размножение человека в настоящий рынок с колоссальными перспективами роста и прибыли. Как всем известно, суррогатное материнство запрещено во Франции, однако вполне допускается в США и уже стало там процветающим коммерческим продуктом. Все это наводит на мысль, что традиционная французская модель семьи, которая допускает использование вспомогательных репродуктивных технологий лишь страдающими от бесплодия парами, может рано или поздно стать препятствием для развития этого нового рынка (он станет весьма многообещающим, если его откроют для всех личных и социальных запросов).
Валери Пети поддерживает тесные связи с бизнесом и предприятиями и должна быть в курсе дел. Разумеется, мы не станем выдвигать предположения о том, что сострадание к однополым семьям является в данном случае всего лишь предлогом, и воздержимся от отвратительной идеологии подозрительности, которая приписывает людям то, чего они не говорили. Как бы то ни было, если вернуться к Марксу, люди могут стать жертвами «ложной совести», которая заставляет их не замечать реальные мотивы их действий и слов. Хотя, как писал он в «Манифесте» 1848 года, «буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль» и «не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений», ее отдельные представители не обязательно осознавали этот факт.
В конечном итоге, вполне возможно, что поправка Валери Пети представляет собой один из множества сигналов, которые предвещают неизбежную революцию, то есть глубокие перемены социальных отношений вплоть до самых давних антропологических структур нашей цивилизации. Только отнюдь не факт, что все назревающие перемены пойдут на благо человеческого прогресса, если подразумевать под этим улучшение материальных и духовных условий жизни. Как тоже писал Маркс в «Манифесте», «буржуазия сорвала с семейных отношений их трогательно сентиментальный покров и свела их к чисто денежным отношениям». Тут нет ничего нового со времен «Отца Горио», скажете вы? Может быть, только вот до недавнего времени буржуазное общество хотя бы формально проводило черту между общественной и личной жизнью, между делами и семьей. Это официальное разделение может в скором времени оказаться под вопросом.
На самом деле, есть опасения, что институт семьи и его главная социальная роль (то есть, формирование новых поколений) станут завтра просто товаром в руках предприятий. Раз современное общество признает за индивидом право на неограниченное удовлетворение его желаний, а научно-технические средства создадут в ближайшем будущем возможность для удовлетворения любого желания получить ребенка, воспроизводство перестанет быть уделом гетеросексуальных пар и превратится в товар, услугу, которая продается и покупается, как и любая другая. Готовы поспорить, что нравственность, религия, философия, право и политика окажут лишь очень слабое сопротивление этой капиталистической экономической логике бесконечного расширения рынка или, скорее, вторжения рынка в нашу частную сферу.
В конце концов, разве элементарная математика не говорит нам, что цепочку цифр можно продолжать до бесконечности? Так, зачем же ограничивать родителей номерами 1 и 2? Раз брак представляет собой всего лишь договор абстрактных людей, а пара мужчины и женщины вовсе не является «органичной» реалией, не исключено, что в будущем появятся брачно-родительские договоры на несколько участников, где будут родители 3, 4, 5, 6 и т.д. До бесконечности.
Разумеется, это поднимет множество вопросов. Например, нужно будет решить, можно ли умножать родительскую ответственность бесконечности. Кроме того, мы столкнемся с главным парадоксом буржуазного гипериндивидуализма: хотя он прикрывается внушающим вину и идеалистическим морализаторством, говоря об уважении к человеческому достоинству, личной свободе и любви, на самом деле он все дальше продвигает логику индивидуализма и «холодного интереса», все глубже погружает нас в «ледяную воду эгоистического расчета», как говорил Маркс.
Наконец, как показал другой немецкий философ Вальтер Беньямин (Walter Benjamin), «диссидент» от марксизма, в работе «О понятии истории», уверенность в нахождении «на правильной стороне» истории, то есть на стороне «прогресса», «современности» и «будущего», лишенная сомнений и нюансов вера в собственную правоту, всегда была отличительной чертой мышления доминирующих классов. Дело в том, что именно они лучше всех ощущают себя в выбранном направлении истории, извлекают выгоду из происходящих перемен, выигрывают от глобализации, всегда могут рассчитывать на увеличение прибыли путем все большего расширения средств эксплуатации «рабочей силы», переведя, например, размножение в сферу производства и экономического обмена, чей потенциал роста бесконечен и не признает никаких ограничений, религиозных, философских, нравственных, юридических или политических. «Со стороны рая в крылья ангела дует штормовой ветер, который так силен, что тот больше не в силах свести их, — пишет Беньямин. — Эта буря непрестанно толкает его спиной вперед в будущее, тогда как перед ним до самого неба поднимается нагромождение развалин. Именно эту бурю мы и называем прогрессом».
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Жан-Клод ПУАЗА (Jean-Claude POIZAT). Le Figaro, Франция. 27 февраля 2019 года
ИноСМИ.RU. 3 марта 2019 года

Браки в России заканчиваются разводом в 63% случаев. Отцов же зачастую лишают прав на детей, что представляет собой наследие принятых при СССР феминистических законов и традиции, по которой воспитанием должна заниматься именно мать. Сегодня такие семейные драмы обсуждаются на телепрограммах. О факторах, способствующих усилению матриархального общества, рассказывает в «Фигаро» Пьер Авриль.

Олег Чернецов не видел своих дочерей Алену (4 года) и Полину (8 лет) уже два года: именно тогда он в последний раз был дома у их матери. По его словам, после окончательного оформленного развода год назад он просто был раздавлен «войной», которую начала его жена при потворстве российских судов. «Все они без исключения считают, что отцы всегда плохие, а матери — хорошие», — возмущается 45-летний физрук, называя себя жертвой злоупотребления матриархальной властью.
«Я брал на себя все семейные расходы, водил девочек в детский сад и школу, организовывал каникулы. Жена же (учитель английского) все это время сидела в интернете и не отходила от компьютера. Дети были нужны ей только для того, чтобы выкладывать семейные фото», — говорит Олег. Он подал на развод и обратился в суд с требованием передачи ему опеки над детьми, позвав в качестве свидетелей директрису детского сада и учителя его старшей дочери, которые выступили в его поддержку. Его жена же пришла в обществе своей матери и нового сожителя.
«Она заявила, что я приходил пьяным и бил детей. Судья поверила всем этим россказням, не обратив ни малейшего внимания на мои аргументы», — рассказывает отец. В результате он получил право на посещение в течение двух суббот в месяц, с 10 до 13 часов, в присутствии матери, а также 2-3 часа в неделю… в рабочее и школьное время. С тех пор бывшая жена использует любые предлоги, чтобы лишить его этих редких визитов. «Пытаться отстаивать мои права абсолютно бесполезно, если, конечно, мать не заявится к судье пьяной или со шприцем в руке», — иронизирует Олег.
Не без труда, некоторые российские отцы начинают демонстрировать изнанку идеальной российской семьи, которая пустила корни в менталитете и продвигается пропагандой: любящая и заботливая мать, которой всячески помогает бабушка. Активный отец же обеспечивает семью, следит за воспитанием детей и водит их по выходным заниматься спортом. По данным обнародованного в 2017 году опроса ВЦИОМ, 72% россиян уверены, что отец способен заниматься ребенком и домом не хуже матери. Как бы то ни было, в момент развода картина рушится.
В 2018 году 63% российских браков завершились разводом. В этом случае отец отодвигается в сторону. «Нам достаются все обязанности и никаких прав», — говорит 33-летний Виктор Кириллов, который отказался от прав на посещение 15-летнего сына: он видит его всего на протяжении нескольких часов пять-шесть раз в год дома у бывшей жены в Чувашии (700 километров от Москвы). После семи лет такой жизни «сын стал просто приклеен к матери».
Упомянутые им обязанности касаются выплаты алиментов, за которой внимательно следят судьи. После того как Виктора лишили возможности видеться с сыном, он решил прекратить перечислять жене 25% зарплаты, и та обратилась в правоохранительные органы. В результате приставы забрали компьютер и телевизор его родителей, у которых он жил. После жалобы бывшей жены 40-летнего электрика Александра приговорили к выплате 100 000 рублей и 50 часам общественных работ (чистке снега в совхозе). Он говорит, что супруга забросила их дочерей (6 и 8 лет), и что ему надоело оплачивать ее «удовольствия». «Приставы очень строги. Они проверяют банковские счета и могут запретить человеку выезд, если задолженность превышает 30 000 рублей. Мужчинам приходится очень тяжело в такой ситуации», — говорит адвокат Ксения Лузина из бюро «Щеглов и партнеры».
Все специалисты приходят к единому выводу: менталитет все еще остается очень советским. Большевики всегда напирали на принятие феминистических законов, которые сегодня до сих пор находят отражение в продолжительности декретного отпуска: 140 полностью оплачиваемых дней, 18 месяцев с оплатой в размере 40% оклада и еще 18 месяцев неоплачиваемого отпуска. Воспользоваться этим удается лишь 2% отцов.

Иди спать на диван
«Советская модель отцовства опиралась на финансовое участие мужчины в воспитании детей, тогда как государство брало на себя главную, нравственную и материальную ответственность. Женщина выглядела здесь более компетентной и ответственной, чем мужчина, которого к тому же использовали как строителя и защитника родины. И она воспитывала их практически в одиночку», — говорит социолог Жанна Чернова. С тех пор ничего не изменилось, выражают недовольство отцы. Последовавшие за распадом СССР суровые 1990-е годы создали поколение детей, которые воспитывались матерями, а сегодня они сами стали родителями. Параллельно с этим в советской и современной российской истории хватает рассказов об отцах, которые бросают семьи и маленьких детей или спиваются. Все эти факторы способствуют усилению матриархального общества, говорят социологи.
Многим западным отцам, которые женились на россиянках, приходится с удивлением осознавать это после заключения брака. «Все начинается с любви с первого взгляда. Француз встречает красивую, необычайную и предприимчивую русскую женщину, настоящую хозяйку. Но затем после брака она говорит ему: «Теперь иди спать на диван», — рассказывает адвокат Жюли Лоссон (Julie Losson), которая специализируется на франко-российских супружеских тяжбах. Она говорит, что россиянки зачастую предпочитают спать с ребенком в первые годы после его рождения, выгоняя мужа из супружеской кровати. К этому добавляется также «вторжение бабушек», которые быстро обосновываются в супружеской квартире, вытесняя отца.
Теща Кристофа Дефоссе (Christophe Defossez), который занимает высокую должность на одном французском заводе, запрещала детям ходить в школу по православным религиозным праздникам, а также внушала им, что российская армия самая сильная, и что «все немцы — фашисты». «Мой второй ребенок, которому было всего 8 лет, стал просто одержим этими патриотическими темами. Я же не мог сказать ничего против, потому что жена всегда вставала на сторону матери». Все дело в том, что мать одна воспитывала его жену после того, как отец бросил их, когда ей было всего 2 года. Конфликт угас после того, как теща перебралась на дачу. Жюли Лоссон рекомендует молодым франко-российским парам прописывать роль бабушек в брачном договоре.
Другой француз, менеджер Жан-Франсуа в свою очередь рассказывает, как его бывшая жена-россиянка не давала посторонним даже прикоснуться к их дочери Анжелике, спала вместе с ней и не пускала ее в школу при малейших намеках на насморк. Они жили во Франции до того момента, пока мать в июне 2016 года не сообщила мужу по смс, что возвращается в Сибирь к родителям вместе с трехлетней дочерью. Российский суд признал ее правоту после рассказов о том, что «я вел себя агрессивно, был скупым, и что моя дочь была в опасности». Сам Жан-Франсуа подал во Франции заявление о похищении. «Его семья и он сам создавали угрозы, например, когда тесть дал двухлетней дочери острую отвертку, вероятно, как игрушку», — возражает его супруга Ольга.
Подобные семейные конфликты обсуждаются на российском телевидении в программе «Я подаю на развод», которая каждый день выходит на канале «Домашний». Один из недавних выпусков был посвящен мужчине, который бросил жену в далеком поселке Степино ради молодой красавицы из Москвы. Роли участников исполняют актеры. Председатель суда обращается к брошенной Варваре, которая «живет в нищете»: «Раз ваш муж так ужасно ведет себя, почему вы упорствуете? Зачем вам такой мужчина?» Российское общество приспосабливается к подобным стереотипам или даже черпает в них удовольствие.
Что касается государства, его, судя по всему, устраивает нынешний статус-кво. Единственным исключением здесь становится разве что националистическая партия ЛДПР, которая выступает за укрепление роли отца в семье. Ее депутат Василий Власов безуспешно борется за то, чтобы отцам предоставили 10 дней оплачиваемого отпуска после рождения ребенка вместо нынешних пяти неоплачиваемых. «Нужно создать в Думе комитет по правам мужчин наподобие существующего комитета по вопросам семьи, женщины и ребенка», — считает он. Материнских пособий становится все больше, однако распоряжаются ими исключительно матери. Отцам же не остается ничего, кроме как изливать недовольство в эфире радио «Эхо Москвы», которое посвящает им еженедельную программу. В современной России женщин осыпают поздравлениями по случаю 8 марта, а мужчин приравнивают просто к «защитникам отечества», чей день отмечается 23 февраля. В 2002 году Владимир Путин говорил о возможном появлении дня отца, однако практических шагов за этим не последовало.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Пьер АВРИЛЬ (Pierre AVRIL). Le Figaro, Франция. 2 марта 2019 года
ИноСМИ.RU. 5 марта 2019 года