Юрий Аммосов о том, как менялся функционал брака сквозь века
Хорошая ли вещь брак? С точки зрения морали — никакая. А вот с прагматической, экономической, социальной — еще какая. Правда, функциональность брака менялась вместе с эволюцией обществ и до наших дней дошла в виде, который не гарантирует долговечности отношений.
Когда лифт пришел на мой этаж, там уже ехали мама и дочка восьми лет. Мы иногда встречались и здоровались в подъезде. Девочку распирала потрясающая новость.
— А моя мама замуж выходит! — доложила мне девочка, не успели двери лифта закрыть за моей спиной.
— Здорово, — отвечаю я, — За кого?
— За папу!
Женщина немного застенчиво поясняет:
— Мы давно уже вместе, только вот сейчас собрались...
Я попрощался и пошел своей дорогой, размышляя о том, что мама (старшее поколение) еще чувствует себя немного неловко, а дочка (младшее поколение) ситуацию воспринимает как норму.
Мои бабушка и дедушка (поколение 1930-х) поженились, когда дед был призван офицером в Западный округ — без этого бабушку бы за дедом не пустили. От другой бабушки я слышал фразу: «Взял меня за руку — женись» (хотя сомневаюсь, что бабушка использовала ее применительно к себе, скорее ею воспитывали детей). Но существовал и пласт более консервативных взглядов: в 1940-х годах девушки-фронтовички испытывали совсем неиллюзорное давление общественного мнения из-за того, что фронтовая жизнь считалась зоной свободных половых связей. В начале 1950-х годов партия и государство устраивали кампании против разводов, затрудняя и осуждая их (картина Владимира Путейко «У парторга» иллюстрирует именно такую кампанию).
В поколении моих родителей (1960-е годы) брак был не только лицензией на половую жизнь, но и социальной нормой. После окончания школы на замужество давали год, студентки получали отсрочку до диплома. Потом общественность начинала клевать мозг «старым девам». У неженатиков были проблемы иного рода: общественность смотрела на них косо — вот, мол, идет развратник, а государство стимулировало его «налогом на холостяков». В моем поколении (1980-е) укоренился термин «брак по залету»...
Лирическое отступление: в США — shotgun marriage («свадьба под дулом дробовика»), в Японии — дэкитятта кэккон («опа, что мы натворили»), в Китае — фенчжиченьгун («сосватаны ребенком»), в Корее — сокдовибан («превышение скорости»), в Голландии — мотия («должок»)...
По крайней мере в Москве, где я рос, «брак по залету» считался не столько способом «девичью честь покрыть», сколько актом личной ответственности мужчины за последствия своих действий. Были и более консервативные общины — помню рассказ одной девушки, как в 17 лет она впервые в жизни осталась ночевать у парня. На следующее утро ее братья отправились «поговорить» с приятелем, а днем он пришел с букетом цветов и фингалом делать предложение. Все это происходило на рубеже тысячелетий в тогда украинском, а ныне российском регионе.
Ну а в наши дни мы наблюдаем картину, когда официальный брак фиксирует уже давно сложившуюся пару, в том числе давно детную.
Какая же из этого следует мораль? А никакая. Брак — институт не моральный, а функциональный и прагматический, причем в разные времена прагматика у него разная.
Ритуал
Брак — один из тех институтов, который не распространялся по человеческой цивилизации из одного региона в другой. «Американские индейцы», чьи предки покинули Евразию 10-15 тыс. лет назад, по прибытии европейцев имели свои собственные брачные обычаи и свадебные ритуалы. Европейцы и жители Южной и Восточной Азии начали более-менее регулярно общаться только пару тысячелетий назад, но и у них семья, брак и свадьбы были в наличии. И всюду в «досовременных обществах» брак меньше всего касался интересов и симпатий пары. Этнографы описали столько форм брачных обычаев, что их нет смысла начинать описывать, важно, что под каждой юридической и моральной формой и нормой, даже самой экзотической, лежит какой-то практический смысл.
Человек — животное социальное, и брак — в первую очередь ритуал членства в группе. Свадебное торжество напрямую связано с социальной функцией брака: оно призвано дать новым родственникам возможность познакомиться и сблизиться и адресовано не молодоженам, а их общинам. Отсюда же обычаи «сватовства» и принятия решений о браке старшинами групп. В итоге брак превращается в некое подобие стратегического или делового альянса.
В наши дни почти всюду существуют запреты на близкородственные браки — и неспроста, поскольку такие браки — вещь совершенно типичная. В отдаленной деревне аграрной эпохи все жители могут быть троюродными сиблингами (братьями-сестрами). Но и в дворянской среде Европы XVII-XIX века браки двоюродных сиблингов — тоже обычное явление. Причина всегда сходная: дефицит доступных партнеров. В деревне число возможных пар может исчисляться единицами, а в дворянских семьях ищут ровню по статусу, по имущественному рангу и в кругу лично знакомых — но результат един.
Поэтому в сельских округах появляются «ярмарки», а в дворянском сословии заводят «ассамблеи», «балы», и даже «представление при дворе» — но суть одна и та же, собрать вместе людей, которые собираются редко, и показать всех девушек и юношей, чтоб увеличить число возможных пар.
У этнографов требование обмена брачными партнерами между группами называется экзогамией. У экзогамии есть причины — и наследственные заболевания, которые сопровождают близкородственные браки, исторически в число доводов в пользу экзогамии не входили. Мы же социальные животные, поэтому и причины у нас социальные. Скажем, в ситуации, где рядом проживают враждебные группы, экзогамия снимает напряженность отношений. Когда твой враг одновременно и твой дальний кузен, всегда остается окно для договора по-родственному. Интересно, что в некоторых ситуациях власти, наоборот, запрещали экзогамию. Так было, например, в Шотландии, когда равнинная Шотландия была во владении английского короля, а заречная горная – шотландского. Случись война, а все пограничье друг другу родичи — как тогда воевать?
Все в дом
Есть общества, где, напротив, эндогамия (браки в своем узком кругу) процветает, а экзогамия не приветствуется. Внешне это обуславливается самыми разными способами: от экзотической религии до расовой и этнической ксенофобии. Но за этим фасадом эндогамность обычно привязана к стремлению сохранить имущество во владении семьи или родовой группы. Это позволяет обратить внимание и на другой аспект брака, прочно связанный с институтом собственности.
В 1833 году предводитель рязанского дворянства Лев Измайлов был «помещен под опеку» (лишен прав распоряжаться имуществом и крепостными) за самодурство и издевательство над крестьянами. Следователь среди многих злодейств Измайлова особенно подчеркивал, что Измайлов запрещал крестьянам жениться, чем наносил ущерб их «экономическим интересам».
Жена в русском (и далеко не только русском) крестьянском хозяйстве была в первую очередь работницей, и девушка котировалась тем выше, чем лучше у нее были здоровье и трудолюбие.
На русском Севере этнографы наблюдали ситуации, когда добрачный ребенок повышал шансы девушки на выгодное замужество: у нее была проверенная фертильность и подрастающий член трудового коллектива.
Экономические последствия брака отражают очень многие брачные обычаи. Приданое и калым, которые также существовали повсеместно, а в современном обществе практически исчезли, указывают на особенности наследственного права. Если наследство делится поровну между всеми детьми, то приданое девушки — это по сути досрочное наследство. Так как девушка уходит в другую группу, она теряет право на долю по месту рождения. Ну а если женщина исключена из наследования, то скорее мы увидим калым, плату за получение новой сотрудницы семейного производства.
Отцы и дети
Классическая индийская драма «Шакунтала» построена вокруг ситуации брака без свидетелей. Царь берет в жены девушку-отшельницу «по обычаю гандхарвов» (соединив руки над огнем). Когда же девушка с сыном от царя приходит во дворец, царь отказывается признать, что брак был. Все публичные ритуалы, выдуманные для брака, предназначены именно для того, чтобы удостоверить факт брака, и что еще более важно, отцовство детей женщины. Наиболее экстремально эту проблему решил «Кодекс Наполеона», постановивший, что «отцом рожденных в браке детей является муж».
Если наследование статуса, власти, имущества совершается по кровному родству, то разумеется, что при отсутствии генетической экспертизы и эффективного предохранения от беременности единственным способом гарантировать связь отца с детей является репродуктивный контроль. Причем с обеих сторон.
Тысячу лет назад в Европе, особенно на ее севере, был обычай брать по несколько жен — а так как церковь признавала только один брак, то в благородном сословии было множество формальных бастардов, рожденных от «наложниц» (фактически полноправных младших жен). Отец, приживший бастарда, сажал на пиру своей дружины ребенка на колени в третий день его рождения — после чего ребенок становился полноправным членом сословия и наследником отца.
Таким бастардом был креститель Руси Владимир, рожденный от «ключницы» Малуши, дочери древлянского князя Мала. Ключ — это тоже часть брачного ритуала, символ контроля за имуществом. Последующая романтизированная история Владимира и его сватовства к Рогнеде также содержит намеки на эпизоды, которые могут проливать свет на методы репродуктивного контроля. Легенда говорит, что Владимир «взял» Рогнеду при всех, что интерпретируется как публичное изнасилование. Интересно, что аналогичная легенда родилась и о Вильгельме Завоевателе, который тоже якобы взял свою невесту Матильду силой и прилюдно.
Возможно, что христианские летописцы много столетий спустя переосмыслили так традиционный обычай публичной консуммации брака. Жених доказывал при свидетелях свою мужскую состоятельность, невеста — девственность, и все вопросы о том, чьи дети будут рождены в этом браке, снимались раз и навсегда.
Ближе к нашему времени этот жесткий способ репродуктивного контроля смягчился до тоже по нашим представлениям дикого обычая — выставление для всеобщего обозрения простыни со следами произошедшего на ней совокупления.
Собственно, и весь культ девственности и «женской чистоты» — тоже не что иное, как форма репродуктивного контроля в эпоху отсутствия эффективной контрацепции.
Ипотека скрепит брак
И это возвращает нас в наше время. В позднесоветскую эпоху семья была условием выживания, в одиночку было выжить трудно, да и жить было негде. В постсоветское время экономические возможности стали больше. Как результат, семьи из нескольких поколений стали уходить, их заменили нуклеарные семьи — муж, жена, и дети.
Но сейчас законный брак не гарантирует долговечности отношений, а развод — имущественного благосостояния и пожизненного содержания. Пару лет назад на Питерском юридическом форуме организаторы поставили в программу панель «Развод состоятельных людей», где юристы делились опытом отстаивания и отражения претензий сторон. В зале яблоку негде было упасть — даже на выступлениях первых лиц государства и то такого аншлага не было. Актуальная и нужная тема!
Куда более прочно в наше время отношения скрепляет Ее Величество Ипотека.
Ну а если «штамп» не дает имущественной защиты, то зачем этот штамп? В результате свадьбы мутируют, превращаясь в то ли зрелища, то ли «фандрайзеры». Типичный подарок на свадьбу сейчас — это «конверт», и соцсети пестрят историями расстроенных невест, которые не смогли отбить подарками на свадьбу кредит — в расчете набрать подарков так, чтобы хватило покрыть расходы и собрать первый взнос на ипотеку. Не за горами время, когда на свадьбу будут продавать билеты. За простой вы получите место за столом, за VIP — невеста или жених с вами, допустим, потанцуют.
Раньше все брачные события шли пакетом: белое платье, регистрация, банкет, переезд в общий дом. Сейчас же эти аспекты могут разделять года. Стали появляться новые ритуалы, такие как «фотосессия». Пара делает профессиональные постановочные фотографии, вывешивает их для всеобщего сведения в соцсети — и задача призвать общество в свидетели брака решена. А регистрация? А свадебный пир? Без них можно и обойтись, если фотосессия была. Или, как ответил мой друг дочери, которая поинтересовалась у него, оплатит ли папочка ее свадьбу: «Вернемся к вопросу, когда мой внук в школу пойдет».
Но и это еще не предел деволюции брака. Если принять за верное прогноз, что роботизация оставит 90% населения без работы, но зато все будут иметь гарантированный доход, жилье и пищу — что станет с браком? Скорее всего он превратится в то, что ученые не так давно обнаружили у высших гоминидов — где ячейка состоит из бабушки, мамы и детей. Сняв все проблемы, мы вернемся к истокам. Мужчинам останется роль носителей генов и повседневная борьба за право не быть выгнанным из семьи за неадекватное выполнение мужних и отцовских обязанностей.
Так что же, хорошую вещь браком не назовут? Нет. У брака в нашей стране и в наши дни есть определенный и важный функционал. Во-первых, эмиграция в другую страну по работе требует свидетельства о браке для семейной визы. Во-вторых, свидания в тюрьме дают только при наличии брака — из-за этого многие пары регистрируются в заключении. В-третьих, только супруг имеет право принимать решения, если другой супруг по тяжелой болезни к этому не способен — делать или не делать операцию, отключать или не отключать реанимационные устройства... Ну и в-четвертых, в самом печальном исходе — раздел наследства. А все остальное в наши дни решается фотосессией.
