ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ

О проекте

Электронная версия бюллетеня Население и общество
Центр демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН

Золотой фонд отечественной демографии

К ПРОБЛЕМЕ РОЖДАЕМОСТИ В РАБОЧЕЙ СРЕДЕ1

С. Г. Струмилин

I. ЗАПАДНЫЙ ОПЫТ

В связи с нашим законодательством об абортах приобретает новый интерес и гораздо более широкий вопрос о рождаемости в СССР и тех закономерностях в этой области, какие в ней выявляются в различных социально-экономических условиях и формациях.

В дискуссии об абортах всеми отмечался очень серьезный непосредственный ущерб здоровью женщин, прибегающих к абортам. Но еще большее общественное значение имеют, вероятно, те косвенные последствия широкой практики абортов, которые сказываются в безвозвратной утрате все возрастающим числом абортировавших женщин способности стать матерями даже при всем их желании иметь ребенка. Само собой разумеется, что неограниченная практика абортов и сама по себе, прямо, и в результате таких косвенных своих последствий, как все чаще вызываемое ею полное бесплодие матерей, снижая брачную плодовитость и общие коэффициенты рождаемости в стране, представляет собой известную социальную опасность, которую, во всяком случае, не приходится игнорировать.

Когда-то, еще на заре восходящего капитализма, в таком снижении рождаемости его идеологи, наверно, не усмотрели бы никакой опасности. Как известно, эти идеологи, наоборот, в качестве подлинного социального пугала выдвинули иную опасность, кроющуюся якобы в "чрезмерной плодовитости" населения. Ведь именно тогда, в 1798 г., был впервые провозглашен Мальтусом пресловутый "закон" народонаселения, состоящий в "постоянном стремлении, свойственном всем живым существам, размножаться быстрее, чем это допускается находящимся в их распоряжении количеством пищи". Этот "закон" утверждается Мальтусом как вечный и непреложный закон естества, действующий "во все время и при всевозможных условиях, в которых жил или продолжает жить человек". "Мы можем, - формулировал свой закон Мальтус, - считать несомненным, что если размножение населения не встречает никакого препятствия, то оно удваивается каждые 25 лет и возрастает в геометрической прогрессии", в то время как "средства существования при самых благоприятных условиях для труда ни в каком случае не могут возрастать быстрее, чем в арифметической прогрессии"2.

Тенденция геометрического роста населения предполагает постоянный коэффициент рождаемости, что при ограничении этого роста населения арифметической прогрессией средств существования означает соответствующее снижение естественного прироста за счет возрастания коэффициента смертности. Говоря иначе, весь избыток рождений сверх нормы, укладывающейся в рамки арифметической прогрессии, обрекается "законом" Мальтуса на вымирание. Всякому, кому не посчастливилось уже родиться с золотой ложкой у рта, угрожала участь попасть в эту избыточную категорию "лишних" людей, которым буржуазная "объективная наука" устами Мальтуса уже изрекла свой безапелляционный вердикт. Всякому бедняку - пролетарию внушалась мысль о полной бесцельности какого-либо сопротивления и борьбы за лучшую жизнь. В качестве "лишнего" пришельца в занятый уже мир, как гласила теория, он "не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания". "На великом жизненном пиру - нет для него места. Природа повелевает ему удалиться и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор"3.

Однако теория Мальтуса, как известно, самым блестящим образом - и притом по всем пунктам - окончательно провалилась. При Мальтусе, в 1800 г., население Англии составляло 16,2 млн. человек; геометрическая прогрессия удвоения через каждые 25 лет дала бы к 1950 г. при нормальной смертности свыше 1 млрд. душ, арифметическая за счёт повышения смертности дала бы 113,4 млн., а фактически, несмотря на резкое снижение смертности, население Соединённого королевства к 1950 г. едва достигло 50 млн. душ. А между тем Англия 1950 г. не беднее, а богаче Англии 1800 г. из расчёта на душу населения. Оказалось, что именно средства существования в наше время способны возрастать много быстрее, чем население. Их относительное перепроизводство в капиталистическом мире то и дело достигает таких масштабов, что в порядке борьбы с кризисами перепроизводства буржуазия очень ревностно добивается резкого сокращения посевных площадей и продуктивного животноводства, а уже готовые продукты питания во избежание снижения на них рыночных цен целыми горами сжигаются или выбрасываются в море. И тем не менее, несмотря на столь явное, казалось бы, перепроизводство средств существования, в динамике населения капиталистических стран не только не выявляется никаких тенденций к геометрическим темпам роста, но, более того, здесь не приходится уже говорить даже об арифметической прогрессии. Следует же здесь говорить только разве о прямой регрессии ряда ежегодных приростов населения и о столь существенном их сокращении, при котором далеко не всегда обеспечивается даже простое его воспроизводство. И это несмотря на повсеместное - вопреки предпосылкам теории Мальтуса - сокращение смертности. Ежегодные приросты населения падают при этом несмотря на сокращение смертности потому, что ещё быстрее падают тоже наперекор основной предпосылке Мальтуса коэффициенты рождаемости во всех странах. И в этом теперь основной гвоздь проблемы.

Ещё недавно бездарные эпигоны Мальтуса - мы имеем в виду так называемых неомальтузианцев, - исходя из непреложности "естественного" закона народонаселения Мальтуса, выступали за посильное ограничение этого "закона природы" путём широкой рекламы населению... каучуковых презервативов. Выступая в своё время со своим "законом" в роли идеолога целого класса, Мальтус знал, чего хотел. Отнюдь ничего не имея против таких форм перенаселения, как, скажем, массовая резервная армия безработных, он с чисто поповским лицемерием рекомендовал им в качестве панацеи от всех социальных зол одно только "моральное воздержание". Но то было на заре капитализма. А теперь, когда он склоняется уже к своему закату, жалкие эпигоны Мальтуса, сменившие устаревшую ныне проповедь морального воздержания на гораздо более практичную пропаганду презервативов, довольствуются уже несравненно более скромной ролью бесплатной агентуры одной лишь группы фабрикантов этого, кстати сказать, и без того весьма ходкого товара. Но и в этой роли их постиг жесточайший конфуз. Оказалось, что презервативы, аборты и прочие средства "регулирования" рождаемости и без идеологической пропаганды неомальтузианцев нашли себе в наше время широчайшее поле применения, а рождаемость упала до таких угрожающе низких пределов, что более предусмотрительные идеологи буржуазии кое-где переходят уже от рекламы презервативов к политике всяческого поощрения и премирования повышенной рождаемости.

Конечно, было бы очень близоруким и крайне поверхностным такое объяснение неуклонного падения рождаемости во всех капиталистических странах, которое сводилось бы к столь элементарным фактам, как широкое распространение в них в наши дни противозачаточных средств и приёмов, поскольку это распространение само нуждается в объяснении, исходящем из гораздо более глубоких социально-экономических корней подобных явлений. Но факт остаётся фактом. Рождаемость в феодальную эпоху была выше, чем при капитализме, да и ныне в странах, более отсталых с точки зрения развития капитализма, она выше, чем в более передовых. А в этих последних падение рождаемости идёт такими темпами, что уже привело к полному или почти полному прекращению роста населения. Вот, например, несколько весьма показательных цифр4. Число рождений за год на тысячу душ населения составляло:

Годы

Германия

Англия

Франция

1871 - 1875

39

35,5

25,5

1911 - 1913

28,1

24, 1

18,8

1933

14,7

14,9

16,3

Как видим, несмотря на поражение Парижской Коммуны в 1871 г., победоносную буржуазию всё время точил какой-то внутренний червь разложения. Правда, вместе с рождаемостью в этих странах падала и смертность. И в результате этого за последние годы в названных странах всё чаще обнаруживается уже прямой дефицит рождений, хотя отчасти это явление пока что маскируется не пришедшим ещё в норму после военных потрясений возрастно-половым составом населения.

Особенно глубокое падение рождаемости постигло фашистскую Германию, столь озабоченную поддержанием чистоты своей "высшей" расы. Не брезгая в борьбе с представителями "враждебных" рас и воззрений даже такими варварскими средствами, как обречение на полное бесплодие многих тысяч своих жертв путём хирургической их стерилизации еще в детском возрасте, фашисты отнюдь не повышали этой профилактикой шансов устойчивости своей собственной "чистой" расы. Директор германского статуправления Ф. Бургдорфер уже много лет тому назад вынужден был на горькое признание, что "плодовитость немецких женщин недостаточна даже для того, чтобы удержать население в его численности"5. Но в этом признании ещё не вся истина. Нельзя всех немецких женщин брать за одну общую скобку, ибо они принадлежат к весьма различным классам, а различные классы отличаются друг от друга весьма различной плодовитостью.

Этот громадного социального значения факт заслуживает самого пристального внимания и изучения. Общеизвестно, например, что деревенская беднота отличается повсюду повышенной плодовитостью по сравнению с более обеспеченным, индустриальным населением городов. Но мало того. Ещё Адам Смит, обобщая эту закономерность констатировал, что "бедность, по-видимому, благоприятствует размножению". И этот тезис А. Смита, как известно, вошел и в "Капитал" Маркса без всяких к нему оговорок6. "Бесплодие, - по наблюдениям А. Смита, - столь частое среди светских женщин, весьма редко встречается у женщин из низших слоёв народа. Роскошь, может быть, порождает в прекрасном поле страсть к наслаждениям, но, по-видимому, всегда ослабляет и часто совершенно уничтожает способность к деторождению"7.

Эти наблюдения А. Смита в отношении капиталистических стран можно подтвердить и неоспоримыми данными статистики. Так, например, Бертильон ещё в конце прошлого века установил, что в наиболее бедных округах Берлина насчитывалось за год 22,2, в зажиточных - 19,5, в богатых - 14,6 и в очень богатых - только 12,2 рождений на тысячу душ населения Такие же факты можно привести и в отношении других капиталистических центров. В наиболее богатых буржуазных кварталах рождаемость повсюду в 2-3 раза ниже, чем в беднейших рабочих кварталах8.

Мы не имеем в буржуазной науке достаточно серьёзных объяснений этого классового закона рождаемости. Нельзя же, в самом деле, принять всерьёз такое, например, "биологическое" объяснение Дубльде: "Усиленное питание имеет свойство создавать полнокровных людей, которые не столь расположены (!?) к быстрому размножению"9. По правде сказать, оно ровно ничего нам не объясняет. А если его принять за простую констатацию факта, то она очень мало прибавляет к хорошо известным наблюдениям животноводов, что, чем жирнее свиноматки, тем меньше они дают приплода. Мало также прибавляет к этому констатация врачей-гигиенистов, что падение рождаемости у женщин высших социальных групп является верным признаком их дегенерации10. Но так это или иначе, а с фактами приходится все же считаться. И если, скажем, в фашистской Германии все немецкие женщины, вместе взятые, уже не способны были своей средней рождаемостью покрыть наличную смертность, то в еще меньшей мере, очевидно, справляются с этой задачей женщины буржуазных классов, которые рожают в 2-3 раза реже более плодовитых женщин трудящихся классов.

Как видно, у буржуазии уже явно не хватает жизненных сил для нормального воспроизводства своего класса. И этот зловещий факт прямого вырождения на наших глазах буржуазии является весьма недвусмысленным "мементо мори", т. е. напоминанием о близкой смерти и всей капиталистической системы. Класс, не способный уже к воспроизводству даже самого себя, не способен, конечно, и к длительному воспроизводству той экономической системы, которая обеспечивала до сих пор его господство.

2. СОВЕТСКИЕ УСЛОВИЯ

Опыт капиталистического Запада в области динамики рождаемости для нас, конечно, не указ. "...Всякому исторически особенному способу производства в действительности свойственны свои особенные, имеющие исторический характер законы народонаселения"11. Капитализму свойственны, стало быть, одни законы, социализму - другие. И даже весьма аналогичные с первого взгляда явления, вроде противозачаточных мер и абортов со всеми их последствиями, в разных социальных условиях чаще всего имеют весьма различные происхождение и значение. Однако не всякое различие можно трактовать как прямую противоположность. "Особые законы" социализма было бы смешно трактовать априори, по весьма соблазнительному трафарету: "a y нас наоборот", просто как вывернутые наизнанку законы капитализма. Если, скажем, при капитализме аборты шли во вред обществу, то при социализме, наоборот, они по этому трафарету должны бы пойти на пользу, если при капитализме смертность падала, то при социализме, наоборот, следует, мол, ожидать её возрастания и т. д.

Можно, конечно, уже априори ожидать, что при развернутом коммунизме, в условиях общественного воспитания детей и самой широкой охраны детства и материнства, когда, в атмосфере всеобщего внимания и почета, материнство не связано будет уже ни с какими материальными тяготами, рождаемость получит у нас новые, еще нигде и никогда не виданные стимулы для своего здорового роста, а детская и общая смертность - небывалые шансы для своего дальнейшего снижения. Но о смертности, социальные причины колебаний которой вообще гораздо яснее, мы можем пока не распространяться. Что же касается ожидаемого перелома в условиях рождаемости то, во всяком случае, еще остается под вопросом, когда именно и в каких формах произойдет полная его реализация. Опаснее всего, однако, было бы в этом отношении принимать без проверки ожидаемое за сущее, ибо это обычно приводит к весьма прискорбным последствиям в практической политике.

Итак, как же у нас обстоит с рождаемостью на деле? Растет она у нас или падает? Можно ли подметить в этой области какие-либо закономерности? и какие именно?

В книге, посвященной буржуазным теориям народонаселения, один из видных советских демографов пишет: "Ярким опровержением теорий, будто индустриализация, рост благосостояния и культуры, продвижение по социальной лестнице приводят к падению рождаемости и естественного прироста, может служить пример СССР"12.

В приведенных строках автор их как будто опровергает слишком много вещей зараз. Попробуем, однако, разобраться, в чем же основная идея этих опровержений. Прежде всего не трудно понять, что как переход от примитивного земледельческого труда к более квалифицированному индустриальному, так и всякое дальнейшее продвижение по социальной лестнице означает собою и культурный рост соответствующих слоев населения и определенный подъем их уровня благосостояния. Мы имеем здесь, значит, дело не с рядом разрозненных, самостоятельных факторов, а только с различными сторонами и проявлениями одного и того же процесса. Речь, стало быть, должна идти не о многих "теориях", а об одной лишь основной закономерности. И всю проблему можно сформулировать так: верно ли, что с ростом благосостояния падает рождаемость, или нет?

С первого взгляда может показаться, что автор вообще отвергает такую закономерность безотносительно к тому, о каком обществе идет речь. Но, во-первых, он сам приводит в своей книге немало данных, подтверждающих действие указанной закономерности в капиталистических странах. А во-вторых, трудно думать, чтобы демографу-марксисту осталось неизвестным следующее место из "Капитала": "В самом деле, - пишет Маркс, - не только число рождений и смертных случаев, но и абсолютная величина семей обратно пропорциональны высоте заработной платы, т. е. той массе жизненных средств, которой располагают различные категории рабочих. Этот закон капиталистического общества... - добавляет Маркс - ...напоминает массовое воспроизводство индивидуально слабых и постоянно травимых животных видов"13. Итак такой закон в капиталистическом обществе, несомненно, действует. Пример СССР не мог бы служить ярким его опровержением уже потому, что СССР - социалистическое государство.

Но рассматривать в качестве опровержения указанного закона пример СССР нельзя и по другой причине. "Бурный рост индустриализации, сопровождаемый бурным ростом благосостояния и культуры, массовым выдвижением батраков, бедняков в квалифицированные рабочие, техники, инженеры и т. д.", о чем говорит Б. Смулевич, у нас действительно имеет место. Это бесспорно. И по действию закономерности, оспариваемой Смулевичем, этот рост должен бы сопровождаться падением рождаемости. А что же наблюдается в действительности? В ущерб требованиям логики Смулевич довольствуется здесь указанием лишь на естественный прирост, многократно превосходящий естественный прирост капиталистических стран"14. Святая истина. Прирост этот у нас, несомненно, очень высок. Но вопрос ставится здесь не об абсолютном уровне естественного прироста, а о направлении динамики рождаемости. Падает ли у нас рождаемость или растет? - вот в чем вопрос. И всякий грамотный читатель, прочитавший книгу Смулевича, легко убедится, что рождаемость у нас за советский период до сих пор падала, а не росла15. Но в таком случае оспариваемая им закономерность и в отношении СССР отнюдь еще не опровергнута.

По массовым данным нашей статистики населения, мы имели за послереволюционный период в пределах европейской части СССР такую динамику рождаемости на тысячу душ:

Годы

В городах

На селе

По СССР*)

1913

37,2

46,8

45,6

1926

34,7

45,6

43,7

1928

30,2

45

42,2

1932

27

32,2

31

1935

24,6

32,2

30,1

*По всему СССР рождаемость упала за 1913 - 1961 гг. с 47 до 23,8 %. См. "Народное хозяйство СССР в 1961 году", стр. 28.

Как видим, наши коэффициенты рождаемости очень высоки. И их можно считать прямо недосягаемыми для всех передовых стран капиталистического Запада. Но было бы все же жалкой политикой страуса просто закрывать глаза перед несомненным фактом, что они у нас пока что вовсе еще не растут, а падают, вместо того чтобы исследовать причины этого факта и дать ему разумное объяснение. Особое внимание обращает на себя факт резкого снижения рождаемости в деревне за 1928 - 1932 гг. И, зная, какую революцию за период нашей первой пятилетки пережила советская деревня, трудно уже априори допустить, чтобы подобные факты падения рождаемости не стояли ни в какой связи с нашими достижениями в области индустриализации и коллективизации страны. Поскольку наша деревня быстро индустриализируется и, таким образом, старый разрыв между социалистическим городом и коллективизированной деревней в условиях, труда, культурных навыках и уровне благосостояния заметно сглаживается, нужно ли удивляться, что такое изживание противоположности между городом и деревней сказывается и в сближении коэффициентов рождаемости городского и сельского населения?

Однако нам нет нужды довольствоваться одними лишь априорными предположениями, поскольку к решению поставленных проблем мы можем привлечь и вполне достоверный статистический материал. Мы имеем в виду результаты специального монографического обследования рождаемости и детской смертности в СССР, произведенного в 1934 г. органами нашей бюджетной статистики. Опрошено было при этом в порядке экспедиционного бюджетного обследования семей рабочих, служащих и инженерно-технических работников до 10 тыс. матерей, причем опрашивались они за весь период их брачной жизни, начиная с 1914 г.

Таким образом, обследование, охватывая примерно 20-летний период 1914 -1933 гг., выходит за пределы капитализма, но в основном ограничивается все же рамками переходного периода от капитализма к социализму. Закономерности этого переходного периода в области воспроизводства населения существенно менялись за годы войны и революции, а затем - на путях оздоровления новой экономики и резкого подъема уровня жизни в первые годы индустриализации страны. Условия этого периода, конечно, еще недостаточно типичны для нового социалистического строя. Но все же они отражают уже и известные достижения этого нового строя после революции в результате первых решающих побед планового хозяйства в СССР.

Спрашивается, как же отразились эти первые победы на коэффициентах рождаемости в советской рабочей среде? И, в частности, в какой мере закономерность в отношении обратной зависимости между уровнем оплаты труда и рождаемостью в рабочей среде, подмеченная еще К. Марксом в иных условиях, оправдывается и в советских условиях неуклонного подъема благосостояния трудящихся? Коэффициенты рождаемости и брачной плодовитости женщин, как известно, прежде всего находятся в теснейшей зависимости от возраста матерей, тем более что в разных возрастах сильно колеблется и самый процент женщин, состоящих в браке. Подводя итоги нашего опроса в повозрастной группировке, мы получили за весь изучаемый период такие показатели интересующих нас явлений.

Таблица 1
Брачность, рождаемость и детская смертность трудящихся СССР в зависимости от возраста женщин
(за 1914-1934 гг.)

Возрастные группы женщин (в годах)

% женщин данного возраста

% прожитых ими лет

Число рождений живыми на 1000

Детская смертность до 1 года на 1000

в браке

вне брака

женщин данного возраста

лет брачной жизни (гр. 5 : гр. 3)

женщин данного возраста

лет брачной жизни

рождений

16—19

21,1

21,4

78,6

52,4

245

11,7

54,8

224

20—24

26,4

67,6

32,4

204,2

302

33,7

50

166

25—29

22,8

85,0

15,0

206,6

243

31,3

36,8

152

30—34

16

84,0

16,0

150,4

179

22,1

26,1

146

35-44

13,7

76,4

23,6

78,7

103

10,5

13,8

133

16—44

100

65,5

34,5

146,1

223

23,4

39,7

158

Наиболее высокая плодовитость, как известно, свойственна женщинам младших возрастов. Первая группа нашей таблицы как будто несколько ограничивает это правило. Но и для этого отклонения имеется объяснение. В следующие группы женщины вступают уже по общему правилу замужними и могут иметь детей начиная уже с первых месяцев каждого нового пятилетия. В первой же группе от начала замужества из четырех лет нужно отсчитать еще минимум девять месяцев беременности, чтобы получить сравнимые коэффициенты плодовитости с последующими группами. Внеся соответствующую поправку в данные нашего обследования, мы получили бы и для возраста в 16-19 лет коэффициент плодовитости вместо показанных в таблице 245 минимум 301. Таким образом, средний показатель плодовитости женщин от младших групп нашей таблицы до старшей за каких-нибудь два десятка лет падает почти в 3 раза. Очень показательно, что и детская смертность до года на 1000 рождений тоже очень последовательно падает с повышением возраста матерей, хотя и в замедленном темпе.

В какой мере это снижение плодовитости и детской смертности зависит от физиологических особенностей более зрелых матерей и в какой от разных других культурно-бытовых и социально-экономических факторов, сказать трудно. Но, несомненно, все валить на одну физиологию было бы слишком близоруко. Едва ли можно сомневаться, например, что более зрелые матери предполагают и более высокий возраст, а вместе с тем квалификацию и более высокий заработок главы семьи. В таких давно сложившихся семьях, может быть, имеются уже старшие дети, обеспечивающие лучший уход за младшими. Новые дети при этом не появляются, быть может, уже потому, что этому препятствует не столько физиология, сколько экономика и разные психологические надстройки. Вообще этот вопрос заслуживает еще более тщательного исследования.

Но плодовитость еще не определяет валовой рождаемости, поскольку последняя в очень значительной степени зависит от уровня брачности в той или иной общественной среде. И в этом отношении мы имеем определенное преимущество перед буржуазными странами. Трудящиеся классы всегда заключают более ранние браки, что и обеспечивает, между прочим, в очень заметном проценте более высокую плодовитость и рождаемость этих классов.

Половая жизнь женщины длится не свыше 28-30 лет, но и из этого краткого срока по нашей таблице выпадает добрая треть. Одни слишком долго медлят со вступлением в брак, другие преждевременно его расторгают, а в общем фактическая продолжительность брака в возрасте 16-45 лет не превышает даже в нашей стране 18-20 лет.

В нашей таблице приведены средние коэффициенты брачности за ряд лет, но они очень сильно у нас возросли со времени революции. Вот как, например, возрастает процент трудящихся женщин, состоявших в браке, по наиболее юным возрастным группам, согласно данным того же обследования.

Таблица 2
Динамика брачности в СССР

Период наблюдения

% женщин в браке в возрасте

16—19 лет

20—24 года

25—29 лет

1914—1918 гг.

18,7

58

78

1919—1923 гг.

22,1

62,8

82

1924—1928 гг.

22,6

71

86,5

1929—1933 гг.

23,6

75,2

88

Если бы коэффициенты плодовитости у нас не менялись, то одно лишь указанное расширение брачности по трем возрастам увеличило бы наш контингент матерей против довоенной нормы минимум на 2,5 млн. душ, а число ежегодных рождений - на 750 тыс. душ. Но мы знаем, что вместо соответствующего прироста рождаемости мы имели даже некоторое падение ее. Это ясно показывает, что наряду с повышающими рождаемость факторами мы должны выявить в нашей действительности и наличность других факторов, противодействовавших первым.

Очень поучительна в этом отношении нижеследующая таблица, которая дает интересующие нас коэффициенты в социально-производственном разрезе населения (см. табл. 3).

Таблица 3
Брачность, рождаемость и детская смертность трудящихся СССР по выборочному обследованию 1934 г.
(за 1929-1933 гг.)

Социально-производственные группы матерей

Число обследованных женщин

% матерей, занятых на работе

% женщин в браке

Число рождений на 1000

Детская смертность до 1 года на 1000

Женщин брачного возраста

Лет брачной жизни (гр.5 : гр.4)

Женщин брачного возраста

Рождений

I. Работницы

1. Текстильщицы

1239

90

55,2

99,4

180

19,5

197

2. Горнорабочие

713

7,2

91,4

194,7

213

32,8

168

3. Металлисты

2284

15,2

89,9

180,7

201

27,4

152

4. Прочие

3075

45,3

66,2

118,5

179

18

151

Итого

7311

35,4

74,1

141,5

191

22,6

160

II Служащие

1768

52

66,8

82,8

124

11,9

143

III Инженерно-технический персонал

428

23,2

74,7

88,1

118

11,1

118

По всем группам:

1. Пришлые из деревни *

2499

28,4

73,7

156,2

212

27

173

2. Старожилы (до 1928 г.)

7008

40,8

73,3

114,3

156

17,3

148

Итого

9507

37,6

72,9

125,4

172

20,2

157

В том числе:

а) занятые на работе

4937

100

56,2

87,7

156

15,9

180

б) не занятые на работе

4570

0

89

169,1

190

24,4

144

* После 1928 г.

Как видим, с восхождением по социальной лестнице от рабочих к служащим и инженерно-технической интеллигенции как брачная плодовитость, так и детская смертность совершенно закономерно падают. Точно так же резко падают эти коэффициенты и с переходом от недавно прибывших из деревни работников к относительным старожилам в области городского труда. Менее четко отмечается падение брачной плодовитости с переходом от менее квалифицированных отраслей индустриального труда к более квалифицированным. Но и здесь все отклонения имеют свое объяснение в таких приводящих условиях, как колебания процента матерей, занятых и не занятых производственной работой, и тому подобных обстоятельствах. Особенного же внимания заслуживает последнее расчленение матерей - по их отношению к производственной работе. Если они совмещают домашнюю работу и уход за детьми с производственной работой, то плодовитость их неукоснительно падает ниже средней нормы, а детская смертность, наоборот, превышает эту норму. И, наоборот, если мать работает только дома, то плодовитость ее заметно повышается, а детская, смертность столь же резко падает.

Можно, вероятно, по-разному объяснять вышеуказанные закономерности. Но едва ли возможно отрицать самый факт их наличия в советской действительности. А принимая этот факт, нельзя игнорировать и вытекающие из него последствия. В нашей стране идет гигантскими шагами социалистическая индустриализация. Она влечет за собою размещение миллионов пришельцев из деревни в городах, она означает собою вовлечение в область индустриального труда наравне с мужчинами и миллионов женщин, еще недавно бывших только домашними хозяйками, она, наконец, создает потребность в миллионах новых кадров, высококвалифицированного труда. А все это сопряжено с понижением средних коэффициентов плодовитости советских работниц16. Что же удивительного, что мы наблюдаем такое их снижение? Гораздо удивительнее было бы слишком скромное их снижение за минувший период, если бы мы не знали, что этим понижательным тенденциям давно уже противоборствуют другие, повышательные факторы победоносного социализма и прежде всего все наше социальное законодательство об охране детства и материнства, об алиментах и пр.

Анализируя закономерности, вскрытые выше социально-производственным разрезом наших коэффициентов, можно было бы приписать все выявленные там колебания брачной плодовитости и детской смертности непосредственно различным условиям труда в различных группах. И, само собою разумеется, игнорировать в нашей проблеме столь существенные различия, как различие между домашним трудом матерей, без отрыва от семьи, и фабричным их трудом вне дома или еще более принципиальное различие между физическим трудом работниц и умственным трудом конторщиц и инженеров, не приходится.
Кстати сказать, сельский труд женщин - это тоже по преимуществу домашний труд, без отрыва от семьи, и уже поэтому должен претерпеть огромные пертурбации в условиях индустриализации. В нашей таблице сельский труд лишь отчасти представлен группой пришельцев из деревни. Некоторые из них прибыли оттуда в 1929 г., а некоторые - и позже, в 1930-1932 гг., стало быть, подсчитанные по их показаниям за все пятилетие 1929-1933 гг. плодовитость и смертность по меньшей мере наполовину отражают собою еще условия сельского труда. Но у нас имеются показания той же группы пришельцев и за предыдущее пятилетие, которое они еще полностью прожили в деревне. Любопытно поэтому сопоставить их показания за два смежных периода. Вот что это дает:

Таблица 4
Число рождений за год

Возраст матерей (в годах)

Брачная плодовитость (в % ) *

за 1924-1928 гг.

за 1929-1933 гг.

16—19

268

210

20—24

345

290

25—29

314

219

30—34

248

171

35—39

202

113

40—44

140

77

16—44

280

216

* Число рождений на 1000 лет брачной жизни

В итоге по всем возрастам мы взвесили для сравнимости возрастные коэффициенты обоих периодов по одним и тем же весам второго периода17. И тем не менее, несмотря на полную сопоставимость рядов, плодовитость сельских выходцев с переходом их в новые условия городского труда резко упала. А в следующую пятилетку, которую они уже не наполовину, а полностью проведут в городе и еще полнее освоятся с новыми условиями труда, их плодовитость, несомненно, потерпит и дальнейший ущерб. Однако дело здесь далеко не в одних лишь условиях труда. Различные условия труда ведь пока что еще неразрывно связаны у нас с различными условиями его оплаты, а следовательно, и с разными уровнями благосостояния. Вот эта-то дифференциация и оказывает, по-видимому, решающее влияние на колебания уровней рождаемости и смертности трудящихся нашей страны.

3. РЕШАЮЩИЙ ФАКТОР

В самом деле, приведем следующую чрезвычайно показательную группировку наших матерей по среднему душевому доходу в их семьях. Таких социально-экономических группировок для изучения условий рождаемости, насколько мне известно, до сих пор еще не производилось на Западе. Да и у нас это пока еще только первый опыт. Но тем любопытнее его результаты (см. табл. 5).

Таблица 5
Брачная плодовитость трудящихся СССР в 1929-1983 гг. по выборочному обследованию 1934 г.
(Число рождений на 1000 лет брачной жизни)

Группы матерей

Экономические группы

Со средним душевым доходом в месяц

В среднем

до 45 руб.

45-75 руб.

76 руб. и выше

1. Пришлые из деревни после 1928 г.

250

224

189

212

2. Старожилы (до 1928 г.)

216

180

126

156

Итого

226

192

141

172

В том числе:

а) занятые на работе

193

172

130

151

б) не занятые на работе

238

203

149

183

В настоящей таблице мы имеем дело с теми же группами пришельцев из деревни и городских старожилов, занятых в производстве и занятых только в домашнем хозяйстве, какие имелись и в предшествующей группировке. Анализируя средние коэффициенты плодовитости для этих групп, взятых в целом, мы помимо общих различий в условиях труда могли бы сослаться и на некоторые дополнительные обстоятельства. Так, например, повышенная плодовитость пришельцев по сравнению со старожилами может быть отчасти объяснена тем, что матери этой группы несколько моложе, чем у старожилов. Если средний возраст матерей по обеим группам составляет 30,4 года, то у пришельцев он падает до 27,7 года, а у старожилов поднимается до 31,3 года, т.е. почти на 3,5 года. Кроме того, среди пришельцев еще много матерей не вовлечено в производственную работу. У старожилов этой работой занято 40,8 % всех матерей, а у пришельцев - только 28,4. Точно также повышенную плодовитость не занятых производственным трудом матерей можно было бы объяснить тем, что среди них больше недавних выходцев из деревни (30%), чем среди занятых (20%). Но если учесть эффективность вновь включенного нами экономического фактора, то сразу станет ясно, что он перекрывает собою все остальные.

Беднейшие старожилы-горожане родят значительно больше детей, чем наиболее обеспеченные пришельцы-сельчане, точно также занятые фабричной работой беднейшие работницы свободно перекрывают в этом отношении более обеспеченных домашних хозяек. А в пределах каждой из названных категорий чем беднее данная группа, тем она плодовитее и наоборот, чем обеспеченнее, тем ниже ее плодовитость. Одним словом мы и здесь наталкиваемся на ту самую, на первый взгляд весьма парадоксальную, обратную пропорциональность между числом рождений и высотой заработной платы или соответствующей ей массой средств существования различных категорий рабочих, которую столь глубоко подметил еще Маркс - даже без статистической лупы - в капиталистическом обществе.

В свете этой основной закономерности становятся понятнее и данные производственных группировок. Почему высшая квалификация и, в частности, умственный труд должны снижать брачную плодовитость и детскую смертность? Это совсем неясно, в особенности во всех тех случаях, когда эта высокая квалификация и сложный умственный труд составляют удел мужей, а жены только состоят на их иждивении, мирно выполняя свою домашнюю работу и материнские обязанности. А вот если учесть, что инженеры зарабатывают у нас больше среднего служащего, а этот последний - больше среднего рабочего, то становится совершенно ясным, что весьма различная плодовитость их жен-иждивенок определяется не разными условиями их труда, а различным уровнем благосостояния. А вместе с тем весьма естественно напрашивается и другой вывод: падающая в СССР за весь истекший период бурной ее индустриализации рождаемость является совершенно законным и вполне последовательным результатом непрерывного роста в нашей стране уровня оплаты труда и благосостояния трудящихся СССР.
Можно ли этот вывод распространить и на трудящихся капиталистических стран, где рождаемость тоже падает? Нет, нельзя, ибо, как известно, благосостояние трудящихся там, отнюдь, не растет. Как видим, аналогичные следствия и, в частности, падение рождаемости в разных социальных условиях могут отражать собою результат весьма различных процессов. Например, в СССР сокращение рождаемости отражает собой бурный рост благосостояния трудящихся, а в странах загнивающего капитализма - процесс социальной деградации, вырождения и прямого вымирания отцветающей буржуазии.

Кое-кого может, вероятно, смутить все же, что открытый еще Марксом закон обратной зависимости между заработной платой трудящихся и их рождаемостью находит свое подтверждение и на советской почве. Правда, эта общая закономерность как будто относится только к условиям существования одного лишь рабочего класса, но при достаточно широкой трактовке не вытечет ли из нее и более общее тождество законов народонаселения капиталистической и социалистической формаций? Мы не видим, однако, никаких оснований для таких опасений. Основной закон народонаселения капиталистического хозяйства, как известно, состоит в неизбежности образования в условиях этого хозяйства относительного перенаселения, т. е. громадных резервных армий безработного пролетариата. Это "перенаселение", как известно, испытывают даже капиталистические страны с отрицательными приростами населения. И оно принципиально невозможно в нашей стране, давно уже изжившей последние остатки безработицы, унаследованной от старого социального режима, хотя естественные приросты населения в СССР достигают огромной цифры - 2-3 млн. в год. Таким образом, этот основной закон населения капиталистического общества, отнюдь не связанный ни с какими конкретными коэффициентами рождаемости и смертности, уже изжит нашим социалистическим хозяйством окончательно и бесповоротно.

Несколько иначе обстоит дело с законом обратной зависимости между рождаемостью и оплатой труда. Мы находимся пока только в первой фазе коммунизма. Достигнутый уровень развития производительных сил не позволяет нам еще отказаться от распределения по количеству и качеству труда, от товарного производства и связанных с ним закономерностей. Но до тех пор, пока нами будет поддерживаться вытекающая отсюда дифференциация в оплате труда, мы не можем априори отвергать и всех связанных с нею последствий. Другое дело во второй фазе коммунизма. Общественное питание и воспитание детей сделают излишним домашний труд матерей и освободят их от этого кухонного рабства. Вместо старого разделения труда с пожизненным его закреплением за каждой профессионально-производственной группой войдет в практику текущее переменное его распределение, с которым потеряют все их значение нынешние различия между простым и квалифицированным или физическим и умственным трудом. Коммунистический принцип распределения "от каждого по его способностям каждому по его потребностям", устраняя последние опасения, что вновь народившийся лишний рот явится для кого-либо угрозой снижения потребления или увеличения труда, устранит вместе с тем и последние основания для искусственных социально-экономических сдержек естественного прироста и соответствующей дифференциации рождаемости. Это и будет концом вышеуказанного закона.

Однако и при наличии данной закономерности социальное ее проявление в разной социальной среде весьма различно. Тяжелый пресс капиталистической эксплуатации, не допуская общего подъема благосостояния трудящихся масс, задерживает в этой среде и сколько-нибудь значительное ослабление рождаемости. Но безграничное накопление за счет той же эксплуатации на другом полюсе создает условия для тем более неограниченного падения рождаемости в соответствующих слоях разлагающейся буржуазии. В нашей стране при отсутствии классовой эксплуатации и ликвидации самой буржуазии рождаемость трудящихся тоже пока что падает в меру здорового роста их благосостояния, но это падение при наличии целого ряда противоборствующих ему сил уже ныне идет неизмеримо более медленным темпом. В результате капиталистические страны уже переходят хотя и к небольшим, но все чаще отрицательным "приростам", а наши социалистические республики все время дают очень крупные положительные приросты населения. Здесь количественная разница в темпах изменения рождаемости явно переходит уже в качественное различие прямо противоположного не только знака, но и социально-политического значения.

Однако мы отнюдь не мыслим себе зависимости между ростом благосостояния и падением рождаемости в нашей стране в виде какой-то механической между ними связи, действующей автоматически и не поддающейся никаким плановым на нее влияниям. Для нас несомненно, что эта связь опосредствована целым рядом промежуточных социально-психологических и всяких иных надстроечных переживаний и реакций, в числе которых далеко не последнее место принадлежит и всякого рода предупреждающим зачатие мерам и абортивным средствам. И, конечно, если не искоренить, то существенно ограничить в случае нужды их распространение мерами общественного воздействия вполне возможно. Есть немало охотников изображать всякого рода меры "предусмотрительности" - от презервативов до абортов - как "вынужденные" безусловной экономической необходимостью18, например продовольственной нуждой, квартирным утеснением, невозможностью обеспечить должный уход за новым членом семьи и т. д. Но, если искусственное предупреждение зачатий и, в самом деле, нужно рассматривать, по Смулевичу, как "чуткую реакцию трудящегося населения на экономическую конъюнктуру", то почему же особое влечение к этой неомальтузианской реакции проявляется в наиболее обеспеченных от воздействия конъюнктуры, верхушечных слоях этого населения? И если действительно не что иное, как "сужение жизненной базы приводит к падению рождаемости"19, то почему же в таком случае к наименьшей рождаемости "вынуждаются" как раз не беднейшие, а наиболее состоятельные матери? От этого жесткого статистического факта нельзя ведь отболтаться никакими полемическими увертками.

Мы отнюдь не склонны идеализировать те предельные нормы "естественной" плодовитости наиболее обездоленных слоев трудящейся бедноты, которые, по Марксу, напоминают нам о массовом размножении индивидуально слабых и подвергающихся жестоким преследованиям животных видов. Человека не следует ставить в положение селедки. Не увлекают нас и воспоминания о крайне высоких нормах рождаемости трудовой бедноты дореволюционной русской деревни, где столь нередко беспризорные дети становились подножным кормом не менее беспризорных свиней. Мы против беспризорности не только детей, но и свиней. Предельная плодовитость, не ставящая никаких пределов детской смертности, не наш идеал. И если, поднимаясь кверху по ступеням возрастающего благосостояния и социалистической культуры, советский рабочий предъявляет все более высокие требования к тем условиям воспроизводства жизни, которые должны обеспечить не только нормальную рождаемость, но и нормальную сохранность жизни детей в здоровых условиях их роста и воспитания, то такой рост требовательности к себе и другим можно только приветствовать. И если в связи с этим ростом неизбежно в силу вышеуказанного закона известное падение рождаемости, то с ним тем легче примириться, что оно в значительной мере, если не целиком, возмещается соответствующим сокращением смертности и увеличением средней продолжительности жизни всего населения. Напомним, что смертность у нас за период 1913-1955 гг. упала с 30,2 до 8,4 смертей на тысячу душ, т. е. более чем втрое, а продолжительность жизни только за 1897-1927 гг. возросла с 32,4 до 44,4 лет, т. е. на 12 лет, или 37%, а ныне уже вдвое превышает этот уровень20.

Однако не всякий рост благосостояния и культуры можно признать здоровым. Культура культуре рознь. При капитализме чрезмерный рост богатства и роскоши на фоне окружающей нищеты и буржуазная культура крайнего индивидуализма, угашая в своих адептах все социальные инстинкты, неизменно приводят к извращению их и в области семейных отношений. Ослабленные безграничным культом эгоизма чахлые материнские инстинкты в этой среде легко обмануть, подменив ребенка какой-нибудь слезоточивой болонкой, уродливым мопсом или иным столь же бессловесным суррогатом лучших в нашем мире цветов земли - человеческих детенышей. Слишком изнеженные роскошью женщины этой категории не хотят иметь детей - этих наиболее достойных объектов любви - уже потому, что это доставило бы им чересчур много лишних хлопот и волнений. И если у старой дворянской знати в связи с этим для полного вырождения и вымирания требовалось все же пять-шесть поколений, то у современной буржуазной верхушки, судя по опыту большинства известных миллиардеров, этот процесс завершается гораздо быстрее, всего в два-три поколения.

В рядах нашей советской трудовой интеллигенции, конечно, нет и быть не может такого быта, как на Западе. Но с наследием буржуазных влияний вообще и с известным "обаянием" буржуазной психологии индивидуализма в глазах некоторой части советской интеллигенции нам еще предстоит побороться и в бесклассовом социалистическом обществе.

В самом деле, приведем для иллюстрации сказанного пару фактов. В нашем обследовании рождаемости, между прочим, была проделана группировка семей трудящихся по размеру квартирной площади на душу. При этом за период 1929-1933 гг. оказалось, что в наиболее тесном жительстве, с полезной площадью на душу до 6 кв. м, брачная плодовитость достигла 200 рождений, в более просторных квартирах, с площадью от 6 до 9 кв. м на душу, плодовитость эта падала уже до 112, и, наконец, в наиболее свободных просторах, с площадью свыше 9 кв. м на душу, она едва достигала 84 рождений на тысячу лет брачной жизни! Напомним, однако, что каждый брак продолжается в среднем не тысячу лет, а всего-навсего лет 18- 20. И, стало быть, брачная пара в самых просторных квартирах за весь свой век при таком своем усердии народит на свет не более 1,6 ребенка. Говоря иначе, и при полном отсутствии детской смертности она не обеспечит даже собственного воспроизводства в своем потомстве. Если бы причиной столь печальной участи пришлось действительно считать слишком просторное житье соответствующей труппы советских граждан, то стоило ли бы так хлопотать о дальнейшем расширении жилищных фондов страны? Не ясно ли, однако, что здесь действуют иные причины? Нет, не в квартирном просторе или утеснении здесь дело, а в том, что наиболее просторно живут самые состоятельные семьи, со столь расширенными в буржуазном стиле "культурными" потребностями, что они уже не вмещаются на данной площади.

Видели мы также выше, в таблице 3, что у наиболее обеспеченной высокой заработной платы инженерно-технической интеллигенции особенно высок процент матерей (до 77%), свободных от всяких производственных занятий, да и для найма нянь денег у них, очевидно, хватило бы, а между тем плодовитость этих матерей - 94 рождения на тысячу женщин брачного возраста - минимальная. Она тоже едва ли обеспечивает даже простое воспроизводство нашей инженерно-технической интеллигенции, требуя для нее постоянных пополнений со стороны. Низкую рождаемость в этой среде никак уже не объяснишь невозможностью обеспечить уход за новым потомством. И если в этой среде вы встречаетесь с особенно широкой практикой применения противозачаточных средств, и прочих мер "предусмотрительности", то не в праве ли трудящиеся массы страны предъявить своим выдвиженцам в ряды передовой социалистической интеллигенции по поводу такой их "предусмотрительности" и со своей стороны некоторый счет? Для выдвижения их в эти ряды страна несла не малые жертвы. Выдвиженцами становились лучшие, наиболее одаренные представители рабочей демократии. И их потомство могло бы только закрепить и усилить эти высокие качества во втором поколении дальнейшим накоплением в себе трудовых и культурных навыков нового, социалистического быта. Какую же ответственность берут на себя те якобы очень "предусмотрительные" родители этого грядущего поколения, воплощающего в себе лучшие надежды страны, которые столь легкомысленно уничтожают его на корню, еще в утробе своих матерей? Тем более, что, как показала регистрация абортов в крупнейших центрах страны, большинство абортировавших матерей вовсе не могло представить никаких других оправданий этой рискованной и жестокой операции, кроме своего нежелания иметь ребенка.

Рассматривая такие малопочтенные настроения известной прослойки, угрожающие извращением глубочайших социальных инстинктов материнства, как явный пережиток капитализма в сознании людей, нельзя сомневаться, что такие пережитки изживаются в странах социализма. Наше исследование, предпринятое свыше 25 лет тому назад, еще в переходный период к социализму, несомненно, во многих отношениях уже не соответствует условиям текущего момента.

Впрочем, произведенное в 1959 г. новое выборочное обследование ЦСУ, с охватом в городе и деревне свыше 54 тыс. женщин брачного возраста, в основном подтверждает все те же закономерности, какие нами были обнаружены еще четверть века тому назад. Правда, с тех пор поднялся уровень благосостояния и культура трудящихся в СССР, а в соответствии с этим снижаются и показатели рождаемости матерей всех возрастов, но по-прежнему обратная зависимость между ростом заработной платы и сокращением в них числа рождений на 1000 матерей сохраняется в полной силе. Итоги обследования ЦСУ еще не полностью опубликованы. Но мы можем привести здесь, с разрешения автора, несколько цифр из аналогичного исследования Н. А. Таубер. В ее интересной диссертационной работе изучено до 50 тыс. рождений в семьях городских рабочих различной квалификации за 1949-1959 гг. И в результате группировки семей, по их месячному доходу на одного члена семьи, получены такие показатели брачной плодовитости на 1000 матерей:

Группы по доходу, в рублях нового масштаба

Число рождений в промилях

%

до 30 руб.

157,5

164

30-50

115

120

50—70

85,8

89

70—100

65,1

88

свыше 100

34,9

36

   Итого

по 1949—1959 гг.

96,2

100

по 1929—1933 гг.

216

224

по 19214—1928 гг.

280

291

Как видим, по новейшим данным Н. А. Таубер, с повышением дохода семьи раза в три-четыре брачная рождаемость падает даже быстрее - в 4,5 раза. Падает она и во времени по разным причинам. Одной из них, несомненно, является и неуклонный рост народного благосостояния в СССР. За четверть века, с 1934 до 1959 г., показатель брачной рождаемости снизился по приведенным данным более чем вдвое, а реальные доходы рабочих и крестьян в СССР только с 1940 по 1961г., за 21 год, возросли в 2,1-2,5 раза21. И хотя такие показатели не вполне сопоставимы, игнорировать их в свете закономерности, отмеченной К. Марксом еще в условиях капитализма, не приходится.

По-видимому, и закономерности капитализма далеко не все сразу же теряют свою силу вместе с самим капитализмом.


1 - Написано в 1936 г. С.Г. Струмилин. Проблемы экономики труда. Госполитиздат, 1957.
2 - Т.Р. Мальтус. Опыт о законе народонаселения, т 1.1868, стр. 96, 99, 101-102.
3 - Т.Р. Мальтус. Указ, соч., стр. 12 (Курсив наш:.- С. С.).
4 - В. Смулевич. Буржуазные теории народонаселения в свете марксистско-ленинской критики. М. - Л , Соцэкгиз, 1936, стр. 144-147.
5 - Там же, стр. 157.
6 - К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 658.
7 - А. Смит. Исследования о природе и причинах богатства народов, т. I, гл. VIII. М., 1935, стр. 72 (Курсив наш.-С. С.).
8 - Б. Смулевич. Буржуазные теории народонаселения..., стр. 163.
9 - Doublday. The true law of Population, shown to be connected with the food of the People. London, 1847; Б. Смулевич. Буржуазные теории народонаселения..., стр. 165.
10 - Б. Смулевич. Буржуазные теории народонаселения..., стр. 166.
11 - К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 646.
12 - Б. Смулевич. Буржуазные теории народонаселения, стр. 174.
13 - К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 658. Но если это место известно Смулевичу, то совершенно непонятно, почему же он столь ясно сформулированный здесь Марксом закон приписывает "буржуазным экономистам, социологам и демографам". Не причисляет же он и Маркса к их числу. Б. Смулевич. Буржуазные теории народонаселения, стр. 384. (Курсив наш.- С. С.).
14 - Б. Смулевич. Буржуазные теории народонаселения..., стр. 174.
15 - Там же, стр. 146.
16 - Начиная с 1928 г. один лишь отрыв свыше 5 млн. женщин от домашнего хозяйства к профессиональному внеземледельческому труду должен бы, по приведенным коэффициентам, сократить рождаемость городского населения на 400 тыс. рождений в год, или почти на 10%, а на самом деле это сокращение с 1928 по 1935 г. вдвое меньше.
17 - За исключением лишь незначительной группы матерей - старше 45 лет, которой за период 1'924-1928 гг. вовсе не оказалось в нашем материале.
18 - "Следует напомнить,- утверждает, например, Б. Смулевич,- что в основном падение рождаемости является следствием вынужденного социально-экономическими условиями ограничения числа детей" ("Буржуазные теории народонаселения...", стр. 385) (Курсив наш.- С. С.).
19 - Б. Смулевич. Буржуазные теории народонаселения., стр. 174. (Курсив наш.- С. С.).
20 - "Смертность и продолжительность жизни населения СССР 1926-1927 гг". Планхозгиз, 1930, стр. XXXVIII.
21 - "Народное хозяйство СССР в 1961 году", стр. 601.

 
Вернуться назад
Вернуться в начало

Свидетельство о регистрации СМИ
Эл № ФС77-39707 от 07.05.2010г.
demoscope@demoscope.ru  
© Демоскоп Weekly
ISSN 1726-2887

Демоскоп Weekly издается при поддержке:
Фонда ООН по народонаселению (UNFPA) - www.unfpa.org (c 2001 г.)
Фонда Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров - www.macfound.ru (с 2004 г.)
Фонда некоммерческих программ "Династия" - www.dynastyfdn.com (с 2008 г.)
Российского гуманитарного научного фонда - www.rfh.ru (2004-2007)
Национального института демографических исследований (INED) - www.ined.fr (с 2004 г.)
ЮНЕСКО - portal.unesco.org (2001), Бюро ЮНЕСКО в Москве - www.unesco.ru (2005)
Института "Открытое общество" (Фонд Сороса) - www.osi.ru (2001-2002)