Эпидемия вчера и сегодня: чума как фактор изменения демографических процессов
(на примере смертности и миграции в Англии XVII-ого века)

Полина Калиновская
(факультет социальных наук, образовательная программа "Социология")

«Вечером, за ужином, к величайшему своему огорчению,
узнал, что чума пришла и в Сити…»

С. Пипс, «Дневник» [1]

Введение

Начиная с XIV-го века едва ли возможно представить себе историю Европы, не затрагивая такого явления как чума. Эта эпидемия меняла облик Европы и европейцев множество раз в течение Средних веков и Нового времени. Рассмотрение болезни, безусловно, представляет интерес не только для историков, биологов и медиков, но и для демографов и социологов. Как кажется, тема приобретает особый интерес в контексте сегодняшней пандемии коронавируса, когда мир вдруг осознал, что эпидемия как явление – не что-то погребенное в веках, но вполне реальная действительность.

Вероятно, чума в представлениях многих, прежде всего, явление биологическое – как некая болезнь, меняющая физиологические свойства человека. Однако более детальное рассмотрение чумы позволяет утверждать, что эпидемия затрагивает гораздо больше общественных процессов и событий и может быть рассмотрена не только биологами, но и демографами и социологами. Так, чума меняла прокреативное, матримониальное и сексуальное поведение людей, которым во время эпидемии приходилось выбирать: сплотиться с семьей или бросить домочадцев? А может, устроить оргию, потому что «живем последний день»? Более того, чума могла способствовать как активному заключению браков [2], так и ограничению рождаемости [3]. Эпидемия задавала направление миграции: дилемма многих городов и групп людей – карантин или бегство? Болезнь рождала инквизицию, меняла религиозные практики людей, направляла эсхатологические взгляды [4]. Безусловно, эпидемия формировала демографический облик общества, влияя на смертность в нем, а также направляла и экономические процессы [5]. Таким образом, рассмотрение чумы в Европе[1] не только как биологического явления, но, прежде всего, как явления социального и демографического задает направление данной работе, в рамках которой будут рассмотрены два процесса: смертность и миграция. Безусловно, провести полный анализ по каждому аспекту невозможно, но попытка выделить главные черты будет предпринята. Также едва ли работа может быть насыщена расчетами разнообразных показателей ввиду серьезных ограничений данных в то время, но возможные математические операции будут приведены. В конце концов, «в чумной год цифры суть повести»[2] [6], и повести эти автор постарается поведать читателю. В заключение будет представлено обсуждение полученных результатов в контексте современной эпидемии коронавируса, что делает данную работу не только интересной с исторической точки зрения, но и актуальной сегодня.

Центром работы станут вспышки чумы в Англии XVII-ого века. Большую часть анализа займет Великая чума в Лондоне, охватившая город в 1664-ом году [7]. Причиной выбора этой вспышки эпидемии ключевой для анализа стало не только разительное ее отличие от иных по количеству умерших лондонцев (пятая часть города [8]), но и разнообразие доступных материалов для анализа (что, впрочем, вероятно, связано с предыдущим): листы смертности (bills of mortality), знаменитый дневник С. Пипса [9], историческое произведение Д. Дефо [10] и др. Факты и суждения о европейской чуме в целом также будут вплетены в анализ, очерчивая общеевропейский контекст того времени.

Чума и смертность: как эпидемия опустошала города

Безусловно, смертность как демографический процесс и показатель «частоты случаев смерти в социальной среде» [11] является одним из наиболее значимых в контексте чумы и ее влияния на Лондон и Европу в целом. В XVI-ом веке информация о смертности в Лондоне собиралась в приходах церквей в форме бюллетеней, однако системное ежегодное издание таких бюллетеней началось лишь с 1603-го года [12]. Именно с этого года их начинает анализировать известный английский ученый Джон Граунт [13], чьи наблюдения публикуются в 1662-ом году [14] и позже дополняются. Как устанавливает ученый, которого позже назовут основоположником демографии как науки [15], «основания для сохранения отчетов о погребениях впервые появились ввиду чумы в 1592 г.» [16]. Граунт считал, что именно чума подтолкнула приходы к составлению отчетов ввиду огромной смертности от этой болезни [17].

Здесь стоит сделать небольшую заметку о смертности и тесно связанной с ней ожидаемой продолжительности жизни в Лондоне в то время. Историк экономики Г. Кларк отмечает, что смертность в городах Англии в целом была очень высока по сравнению с деревнями, в чем антисанитария и перенаселенность, способствующие распространению эпидемий, играли большую роль. Так, с 1580-го по 1650-ый годы «на каждого умершего приходилось только 0,87 родившегося» [18], и только миграция в города могла восполнить численность населения. Здесь стоит отметить, что роль болезней в смертности жителей Лондона была так велика, что к концу XIII-го столетия средняя продолжительность жизни при рождении в этом городе была на 15 лет ниже, чем в Англии в целом (23 года против 38 лет) [19].

Но вернемся к исследованиям Граунта. Прежде всего, необходимо принять во внимание ограничение данных из бюллетеней, с которыми работал Граунт. Как отмечал ученый, причину смерти устанавливали «дознавательницы», которые, по словам Граунта, могли быть «небрежными и невежественными» [20]. Более того, в целом в чумные годы от этой эпидемии умирало «вероятно, на четверть больше, чем указывается» [21], а потому одних только записей о чумной смерти не может быть достаточно для анализа, который должно проводить в сравнении со смертями от иных болезней. Однако первое ограничение, согласно Граунту, не является существенным ввиду того, что причину смерти от многих болезней (в том числе от чумы) установить не так трудно, и здравого смысла дознавательниц здесь вполне довольно[3]. Что же до второго, то данные о иных болезнях также доступны английскому ученому. Однако современная демографическая наука, вероятно, была бы более строга к дознавательницам: последние поспособствовали невозможности расчета многих современных показателей смертности для того времени, например, потому, что не могли устанавливать точный возраст покойного. К теме ограничений данных о чуме в этой работе автор исследования вернется еще не раз.

Граунт указывал на «четыре периода громадной смертности, а именно в годы 1592 и 1593, 1603, 1625 и 1636» [23]. Чума 1603-его года длилась 8 лет, 1636-ого – 12 лет. Наиболее чумным выдался именно 1603 год, когда количество умерших от эпидемии составило 30561человек [24] или, согласно расчетам автора данной работы, 82% от всех погребений (рис. 1). Стоит отметить, что в распоряжении ученого были данные не за все месяцы каждого рассматриваемого года, но за периоды с марта/апреля по декабрь. Ввиду того что пик смертности приходился на август и сентябрь[4], а в зимние месяцы чума распространялась с гораздо меньшей силой [25], это ограничение кажется не столь существенным, хотя, безусловно, стоит помнить о нем.

Рис. 1. Доля умерших от чумы в Лондоне от числа всех погребений, по периодам эпидемий март/апрель - декабрь

Расчеты автора на основе данных Дж. Граунта

Впрочем, дальнейшие расчеты Граунта указывают на неточность и этих данных (а именно – за 1625-ый год) и приравнивают 1625-ый год к 1603-ему по масштабам смертности от чумы [26]. Примечательно, что одна из исследовательниц, желая привести пример эпидемии более серьезной, чем эпидемия, начавшаяся в 1636-ого году, среди более ранних вспышек болезни приводят именно чуму 1625-ого года [27].

Но все же крупные вспышки чумы, рассмотренные выше, не могут сравниться с чумой 1664-ого-1665-ого годов, названной Великой. «Смертность, поразившая Британию и Ирландию жестоким разорением»[5] – так охарактеризовал этот демографический процесс во время чумы известный писатель того времени [28]. А Ионский аббат Абдоман указал на «великую смертность, дважды на нашем веку поразившую огромную часть мира»[6] [29]. От изящных выражений перейдем к демографическим данным.

Чума развивалась стремительно. Начавшись зимой и от того будучи распознанной не сразу [30], в летние месяцы она достигла огромной силы. Самюэль Пипс[7], пребывавший в то время в Лондоне и также проявлявший большое внимание к листам смертности, 29-ого июня 1665-ого года записал в дневнике: «Число умерших [от чумы] достигло 267, что на 90 человек больше, чем на прошлой неделе»[8], однако 31-го августа указал на смерть от чумы уже 6101-х человек (81% от всех смертей за неделю), и это в одном только Сити [31]. Предполагать можно о еще большем числе: «боюсь, однако, что истинное число погибших на этой неделе приближается к 10 000 — отчасти из-за бедняков, которые умирают в таком количестве, что подсчитать число покойников невозможно, а отчасти из-за квакеров и прочих, не желающих, чтобы по ним звонил колокол»[9] [32].

Осенние дни были более милостивы к лондонцам. За одну из осенних недель 1665-ого, согласно листам смертности, от чумы умерло 1414 человек [33]. Но даже это сравнительно очень большое число: используя данные листов смертности за 1603-й год и расчеты Граунта, возможно установить, что в среднем в 1603-ем году умирало около трех тысяч человек в месяц, а значит, можно предположить, что осенью 1665-ого процесс смертности от чумы шел почти в два раза быстрее (конечно, если рассмотреть силу смертности рассматриваемой осенней недели как постоянную для всех недель осени, что, конечно, нельзя сказать наверняка; более того, здесь стоит учитывать и предполагаемый рост населения, который ввиду ограничений данных учета населения того времени не представляется возможным ввести в анализ). В целом же за 1665-ый год умерло 68596 человек[10], а за весь период чумы – около 20% всего населения города [34], а по некоторым данным и все 25% [35].

На основании представленных выше данных, а также данных о численности населения Лондона XVII-ого века [36] возможно рассчитать и общие коэффициенты смертности от чумы. Приведем расчеты для 1603-его и 1665-ого годов.

Интересно, что коэффициенты отличны всего в 1,1 раза. Впрочем, стоит учитывать, что расчет произведен без учета возрастной структуры и последующей стандартизации коэффициентов, что также является ограничением.

Также стоит помнить и о том, что чуму сопровождали и такие явления как скученность, антисанитария и в целом отсутствие личной гигиены, которые способствовали быстрому распространению болезни и соответственно высокой смертности населения. В целом, возможно предположить, что высокий уровень смертности от инфекционных заболеваний, в частности чумы, а также высокие уровни смертности и рождаемости позволяют нам предположить, что применительно к рассматриваемой эпохе мы уже можем говорить о начальном этапе демографического перехода, который, во многом ввиду ограничений сбора статистических данных, обыкновенно принято датировать более поздней эпохой (самое раннее – XVIII-ым веком [37]).

Чума и миграция: бегство от заразы или затворничество на карантине?

Миграция как демографический процесс, будем ли мы понимать ее как смену места жительства на долгий срок или же в широком смысле, как все географические перемещения, также была тесно связана с эпидемиями чумы в Европе в целом и в Лондоне в частности. Как только болезнь принимала крупные масштабы, властям городов приходилось принимать решение: закрывать границы и объявлять карантин, тем самым предотвращая любые перемещения, или же позволить людям бежать из населенного пункта, пока болезнь не настигла их [38]. Эту дилемму решали и жители в частности: «Теперь я стал серьезнее обдумывать собственное положение и как мне лучше поступить, а именно: оставаться в Лондоне или запереть дом и спасаться бегством, подобно многим моим соседям» – пишет Д. Дефо от лица героя своего исторического произведения [39]. Что же предпринимали власти и сами горожане?

Карантин можно считать распространенной практикой при чуме. Интересно, что сам термин «карантин», столь укорененный в нашей современной действительности последних месяцев, насчитывает почти семивековую историю, а его возникновение связано непосредственно с чумой [40]. В Средние века карантин означал не столько отделение тех, кто потенциально может заболеть, сколько изоляцию тех, кто уже подозревается в переносе заболевания. Чума 1377-го в Рагузе (Италия) и 1423-го в Венеции характеризовались первым применением карантинных мер [41]. Англия не спешила перенимать стратегию и внедрила карантин только при эпидемии чумы 1636-ого года. Приходы, реализующие постановления властей, направляли усилия на организацию карантина в домах, а также создание чумных бараков. Ввиду ограниченности ресурсов первое направление оставалось основным [42]. Что же до Великой чумы, то в 1664-ом «пораженные чумой дома было велено заколачивать, чтобы изолировать заразных и не дать мору расползтись по всему городу» [43], а 11 июня 1665-ого некто доктор Бернетт, обнаружив у себя признаки чумы, даже заколотил дверь своего дома сам [44].

Но так ли послушно лондонцы соблюдали карантин? На самом деле среди народа он зачастую воспринимался как «немилосердный, жестокий и как извращение традиционных ценностей»[11] [45]. Посещение болящего отныне ставилось вне закона, что явно противоречило христианской морали, призывающей посещать больных[12], которая в дни страшной эпидемии воспринималась горожанами актуальной как никогда. Итак, в то время как в официальных распоряжениях о карантине присутствовал, условно говоря современным языком, медицинский дискурс общественного здоровья, в народном сознании меры представали наказанием властей. Это указывает на противоречие и даже конфликты между мерами власти и откликом людей на них, а значит, вкупе с отсутствием подробных данных о нарушителях, мы можем предположить, что перемещения больных внутри города не были совершенно приостановлены: несогласные с властью жители могли нарушать карантин. Может быть, в те времена, когда мы не знали эпидемии коронавируса, мы, как жители гораздо более разросшегося и укоренившегося государства Модерна, могли бы счесть такое «недобросовестное» отношение населения к карантинным мерам условным «пережитком темного средневекового прошлого».

Могли ли жители не только перемещаться внутри города, но и покидать его? Ответ утвердителен. Так, в начале чумы 1664-ого Лондон покинул король Карл II и его свита, их примеру последовали состоятельные горожане, а затем и простой народ. Такая статусная последовательность примечательна: она вновь указывает на то, что чуму важно рассматривать как явление социальное. Хотя чумная палочка, как кажется, едва ли смотрит на статус человека, заражая его, на самом деле то, как распространяется болезнь и кого может настигнуть, укоренено в социальных отношениях и стратификационной структуре общества.

Люди бежали в дальние поместья, к родственникам или же «в никуда, лишь бы подальше от зачумленного города» [46]. Многие монахи и представители священноначалия также спасались бегством, оставляя целые монастыри [47]. Логично предположить, что из-за этого люди могли делать другие города и поселения «зачумленными», ведь, убегая от эпидемии, они разносили болезнь. Такое распространение заслуживает исследовательского внимания.

Чума повлияла не только на миграцию из города, но и на приезжающих в него. Как отмечал Граунт, население Лондона после эпидемий восстанавливало свою популяцию примерно за два года [48], и роль мигрантов в этом, как кажется, очень велика. Чума лишала город многих трудящихся, тем самым освобождая вакансии для англичан из сельской местности, бурным потоком устремлявшихся в Лондон после эпидемий. Так, например, после чумы 1603-его года число прибывших в город новых мастеров было на 74% выше среднего значения [49].

Заключение: перспективы исследования и заметки о коронавирусе

Выше автором данной работы была рассмотрена английская чума как фактор изменения таких демографических процессов как смертность и миграция. Безусловно, за рамками исследования остаются множество иных интересных явлений и показателей. Таковы, например, прокреативное, матримонимальное и сексуальное поведение населения во время и после чумы. Тенденции увлечения ожидающих своего конца горожан, занятых «азартными играми и развратом посреди зрелища смерти» [50] и бурного роста активности горожан в создании семей после эпидемии (наконец-то забыта смерть и начинается жизнь!) задают интригующее направление дальнейшим исследованиям этого вопроса.

Влияние чумы на религиозные практики и воззрения горожан также представляет большой интерес и обещает развитие поднятой в этой работе темы смертности. Так, чума способствовала сакрализации и мистификации смертности, например, тем, что связывала ее с ведьмами и колдунами, «вызывавшими чуму» и тем самым рождала волну инквизиции [51]. Более того, смертность в глазах людей показывала волю Бога, являлась мерилом «угодности» нового короля [52] и проч.

Особенную актуальность тема влияния чумы на различные демографические процессы, а также связь ее с политикой властей приобретают сегодня, когда, казалось, забытые реалии мировой эпидемии вновь встали перед нами. Опыт установления карантинных мер, прогнозирование смертности и рождаемости, учет миграции – все это то, с чем сталкивались люди за много столетий до нас, в связи с чем анализ этого опыта прошлого представляется важным в контексте современности. Так, выше была отмечена статусная последовательность в том, как люди покидали зачумленную местность: более привилегированные слои делали это раньше. Это особенно актуально вспомнить сейчас, когда социальный статус и сопутствующее ему наличие материальных ресурсов оказалось связаны с тем, насколько защищен человек в условиях пандемии: имеет ли он загородную недвижимость, чтобы уехать из города? Владеет ли автомобилем или вынужден ездить на переполненном людьми общественном транспорте? Вероятно, исторический кейс чумы, рассмотренный в данной работе, может обратить внимание властей и общественности на данный факт, тем самым привлекая интерес к решению возможных проблем неравенства, возникающих в наше «ковидное» время.

Также ранее было отмечено, что эпидемия может восприниматься населением не только как биологически опасное явление, но и через призму религии и иных компонентов культуры. Хотя в сегодняшнем «обществе рисков» [53] медикализация как никогда высока, а ключевыми экспертами являются в том числе врачи и иные «законодатели» медицинского дискурса, связывание коронавируса с различными религиозными, политическими и прочими аспектами также имеет место и может вызывать волнения среди населения (стоит вспомнить хотя бы недавнюю панику относительно вышек 5G или же нынешний раскол по вопросу вакцинации). Опыт прошлого в этой сфере также может быть полезен современному обществу.

Таким образом, каждое действие обществ разных эпох, предпринимаемое в ответ на эпидемию, будь то чума или коронавирус, определяло и определяет социальный и демографический портрет мира, в котором мы живем сегодня и будем жить завтра. Увидеть этот портрет под слоем привычных «биологических» аргументов и представлений – задача социологов и демографов.

Список литературы

1. Пипс С. Дневник. Магнитогорск: Изд-во Магнитогорского государственного педагогического института, 1998. С. 12.
2. Майзульс М. История чумы // Проект «Арзамас Академия» URL: https://arzamas.academy/mag/823-plague
3. Лонщикова Ю. Microbes and markets: was the Black Death an economic revolution? Обзор статьи Г. Кларка // Демоскоп Weekly. URL: http://www.demoscope.ru/weekly/2017/0723/digest02.php
4. Майзульс М. История чумы // Проект «Арзамас Академия» URL: https://arzamas.academy/mag/823-plague
5. Лонщикова Ю. Microbes and markets: was the Black Death an economic revolution? Обзор статьи Г. Кларка // Демоскоп Weekly. URL: http://www.demoscope.ru/weekly/2017/0723/digest02.php
6. Boyce N. Bills of Mortality: tracking disease in early modern London // Lancet. 2020. Vol. 295. No. for April 11. P.1186.
7. Madicott J. Plague in Seventh-Century England // Past & Present. 1997. No. 156 (Augest) P. 2.
8. Майзульс М. История чумы // Проект «Арзамас Академия» URL: https://arzamas.academy/mag/823-plague
9. Пипс С. Дневник. Магнитогорск: Изд-во Магнитогорского государственного педагогического института, 1998.
10. Дефо Д. Дневник чумного года // Электронная библиотека «Royal Lib». URL: https://royallib.com/book/defo_daniel/dnevnik_chumnogo_goda.html (дата обращения: 30.05.2020)
11. Борисов В. Демография. М.: NOTABENE, 1999, 2001. C.138.
12. Hollingsworth M., Hollingsworth T. Plague Mortality Rates by Age and Sex in the Parish of St. Botolph's without Bishopsgate, London, 1603 // Population Studies. 1971. Vol. 25. No. 1 (March). P. 131.
13. Граунт Дж., Галлей Э. Начала статистики населения, медицинской статистики и математики страхового дела / пер. с англ. О.Б. Шейнина. Берлин: NG Verl., 2005. C.18.
14. Борисов В. Демография. М.: NOTABENE, 1999, 2001. C.3.
15. Там же.
16. Граунт Дж., Галлей Э. Начала статистики населения, медицинской статистики и математики страхового дела / пер. с англ. О.Б. Шейнина. Берлин: NG Verl., 2005. С.12.
17. Там же, с. 18.
18. Кларк Г. Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира / Пер. с англ. Н. Эндельмана. М.: Издательство Института Гайдара. 2012. С. 140
19. Там же, с. 140-141.
20. Граунт Дж., Галлей Э. Начала статистики населения, медицинской статистики и математики страхового дела / пер. с англ. О.Б. Шейнина. Берлин: NG Verl., 2005. С. 23.
21. Там же.
22. Там же, с. 24.
23. Там же, с. 34.
24. Там же, с. 35.
25. Майзульс М. История чумы // Проект «Арзамас Академия» URL: https://arzamas.academy/mag/823-plague
26. Граунт Дж., Галлей Э. Начала статистики населения, медицинской статистики и математики страхового дела / пер. с англ. О.Б. Шейнина. Берлин: NG Verl., 2005. С. 36.
27. Newman K. Shutt Up: Bubonic Plague and Quarantine in Early Modern England // Journal of Social History. 2012. Vol. 45, No. 3. P. 810.
28. Bede's Ecclesiastical History of the English People / Ed. by Bertram Colgrave and R. A. B. Mynors. New York: Oxford University Press, 1993. Cit. ex. Madicott J. Plague in Seventh-Century England // Past & Present. 1997. No. 156 (Augest) P. 7.
29. Adomnin's Life of Columba / ed. and trans. A. O. and M. O. Anderson. Oxford, 1991. Cit. ex. Madicott J. Plague in Seventh-Century England // Past & Present. 1997. No. 156 (Augest) P. 7.
30. Майзульс М. История чумы // Проект «Арзамас Академия» URL: https://arzamas.academy/mag/823-plague
31. Пипс С. Дневник. Магнитогорск: Изд-во Магнитогорского государственного педагогического института, 1998. C. 13.
32. Там же.
33. Boyce N. Bills of Mortality: tracking disease in early modern London // Lancet. 2020. Vol. 295. No. for April 11. С. 1186.
34. Майзульс М. История чумы // Проект «Арзамас Академия» URL: https://arzamas.academy/mag/823-plague
35. Пипс С. Дневник. Магнитогорск: Изд-во Магнитогорского государственного педагогического института, 1998. С. 12 (примеч.23).
36. Tudor London // Encyclopedia Britannica [сайт] URL: https://www.britannica.com/place/London/Tudor-London (дата обращения: 29.05.2020)
37. Новоселова С., Денисенко М. Основы демографии / под ред. С. В. Лапиной. Минск: «Альтиора – Живые Краски», 2012. С. 28.
38. Майзульс М. История чумы // Проект «Арзамас Академия» URL: https://arzamas.academy/mag/823-plague
39. Дефо Д. Дневник чумного года // Электронная библиотека «Royal Lib». URL: https://royallib.com/book/defo_daniel/dnevnik_chumnogo_goda.html (дата обращения: 30.05.2020). С. 5.
40. Gensinia G., Yacouba M., Contia A. The concept of quarantine in history: from plague to SARS // Journal of Infection. 2004. No. 49. P. 257.
41. Там же, с. 257-259.
42. Newman K. Shutt Up: Bubonic Plague and Quarantine in Early Modern England // Journal of Social History. 2012. Vol. 45, No. 3. PP. 810-812.
43. Майзульс М. История чумы // Проект «Арзамас Академия» URL: https://arzamas.academy/mag/823-plague
44. Пипс С. Дневник. Магнитогорск: Изд-во Магнитогорского государственного педагогического института, 1998. C. 12.
45. Там же, с. 824.
46. Майзульс М. История чумы // Проект «Арзамас Академия» URL: https://arzamas.academy/mag/823-plague
47. Madicott J. Plague in Seventh-Century England // Past & Present. 1997. No. 156 (Augest) P. 4.
48. Граунт Дж., Галлей Э. Начала статистики населения, медицинской статистики и математики страхового дела / пер. с англ. О.Б. Шейнина. Берлин: NG Verl., 2005. C.14.
49. Whyte I. Migration and Society in Britain, 1550-1830. London: Palgrave Macmillan, 2000. C. 69.
50. Майзульс М. История чумы // Проект «Арзамас Академия» URL: https://arzamas.academy/mag/823-plague
51. Там же.
52. Граунт Дж., Галлей Э. Начала статистики населения, медицинской статистики и математики страхового дела / пер. с англ. О.Б. Шейнина. Берлин: NG Verl., 2005. C. 38-39.
53. Бек У. Общество риска: На пути к другому модерну / Пер. с нем. В. Седельника, Н. Федоровой. М.: Прогресс-Традиция, 2000.

Приложение 1.
Общий лист смертности в Лондоне за год, отчет на декабрь 1665-го года.

Источник: изображение из коллекции Wellcome Library, URL: https://wellcomecollection.org/works/d6khfemz.

Приложение 2.
Диаграмма смертности в либерти[13], загородных приходах и Сити по месяцам, 1665 год.

Источник: изображение из коллекции Wellcome Library, URL: https://wellcomecollection.org/works/pq.

[1] Ввиду особенностей рассматриваемой эпохи автор работы позволяет себе включать Англию в культурную область «Европы».
[2] «In a plague year, the numbers are the narrative».
[3] «Во многих подобных случаях дознавательницы в состоянии указать мнение врача, который был при пациенте, от друзей покойного. И очень часто, как например, в случаях утонувших, ошпаренных, рвоты, самоубийств, лунатиков, ран, оспы, и т. д., достаточен их собственный здравый смысл. И большинство в мире способно достаточно хорошо различать друг от друга подагру, камень, водянку, падучую, паралич, лихорадку, плеврит и рахит» [22].
[4] См. Приложение 2.
[5] «the mortality which ravaged Britain and Ireland with cruel devastation».
[6] «the great mortality which twice our time has ravaged a large part of the world».
[7] Английский политик и писатель, автор известного дневника, посвященного событиям чумы в Англии.
[8] Речь идет, как следует из контекста, о смертности за неделю.
[9] Квакеры отвергали институт священства и иные церковные ритуалы.
[10] См. Приложение 1.
[11] «uncharitable, cruel, and an inversion of traditional values».
[12] См. Мф. 25:36.
[13] Вид административной единицы Лондона.