… о жертвах голода в Северной Корее

В последние годы оценки числа погибших стали более надежными, так как в руках демографов оказалась наконец необходимая им статистическая информация. Так больше или меньше, чем условные три миллиона? Когда речь заходит о Северной Корее, постоянно сталкиваешься с утверждением о том, что во время великого северокорейского голода 1996–1999 годов в стране погибло три миллиона человек. Это утверждение стало общим местом в западных СМИ, часто встречается оно и в российской печати – во многом потому, что публикации на корейские темы в России обычно представляют собой рефераты западных публикаций. И тем не менее эта цифра, ставшая от повторения штампом, почти наверняка неверна.
Уже более десяти лет назад появились первые оценки масштабов социального бедствия, которое постигло Северную Корею в конце девяностых. В последние годы эти оценки стали более надежными, так как в руках демографов оказалась наконец необходимая им статистическая информация.
В принципе северокорейцы хорошо не ели никогда. Уже в середине пятидесятых, вскоре после Корейской войны, в Северной Корее имели место массовые голодовки, о которых тогда с беспокойством писали в своих секретных докладах советские дипломаты. В шестидесятых продовольственная ситуация улучшилась (в том числе и благодаря ведению строжайшей карточной системы), но потом она стала опять ухудшаться – медленно, но верно. В середине девяностых, после того, как Северная Корея потеряла доступ к советской помощи, ситуация в сельском хозяйстве приобрела катастрофический характер.
Базовые, на уровне простого выживания, потребности Северной Кореи в продовольствии составляют 5–5,5 миллиона тонн зерновых. В 1996 году, после серьезных наводнений и в условиях распада сельскохозяйственной экономики, сбор зерновых составил примерно 3,5 миллиона тонн. В условиях, когда страна не имела валюты для закупки продовольствия за границей, результатом подобной ситуации неизбежно стал голод.
Голод этот был преодолен к 1999–2000 годам, главным образом – за счет иностранной помощи, которая и поныне продолжает поступать в Северную Корею в значительных количествах. Любопытно, что главными поставщиками продовольственной помощи во время голода являлись страны, отношения с которыми трудно назвать хорошими: США, Южная Корея, Япония (это удалось обеспечить благодаря усилиям как северокорейских дипломатов, так и северокорейских ядерщиков, которые сделали голос дипломатов куда более весомым).
Нет сомнения в том, что северокорейский голод конца девяностых является крупнейшей гуманитарной катастрофой – ничего подобного Восточная Азия не видела со времен Большого скачка и прочих безумных экспериментов Великого Кормчего Мао.
И тем не менее в 1996–1999 годах от голода погибло не три миллиона человек, а заметно меньше. Цифра три миллиона основывается на самых первых исследованиях, которые были проведены в 1998–1999 годах южнокорейскими, китайскими и американскими социологами. Единственным доступным на тот момент материалом были беседы с северокорейскими беженцами, которые, спасаясь от голода, нелегально уходили в Китай (таких беженцев в девяностых годах в северо-восточных провинциях Китая было около 200 тысяч человек). Путем опроса беженцев социологи сначала выясняли примерный уровень смертности в их родных деревнях, а потом экстраполировали эти цифры на всю страну. Таким образом и получилась цифра два-три миллиона.
Цифру эту с большой охотой стали использовать представители двух группировок, которые, вообще-то говоря, друг друга сильно недолюбливают. С одной стороны, эту цифру активно упоминали радикальные противники режима семейства Ким в Пхеньяне. Для них это было еще одним доказательством некомпетентности и жестокости северокорейского правительства.
С другой стороны, эта максимальная оценка пришлась по сердцу и тем международным организациям, которые занимаются оказанием помощи Северной Корее. В значительной своей части эти организации относятся к режиму семейства Ким нейтрально, а в отдельных случаях – даже и позитивно. Однако для них жизненно важным является привлечение максимально возможной иностранной помощи. Опыт показывает, увы, что большие цифры и всяческое преувеличение масштабов бедствия весьма помогает решению этой задачи. Когда говорят о голоде, в ходе которого умирают миллионы людей, шансов на получение помощи куда больше, чем в случае голода, жертвами которого становятся десятки или сотни тысяч человек.
Однако методика подсчета, которую тогда использовали социологи, была ущербной. В Китай бежали в первую очередь жители тех районов Северной Кореи, в которых голод свирепствовал с особой силой. В основном речь идет о провинциях Северная Хамгён, Янган и Чаган, население которых в то время северокорейское правительство оставило на произвол судьбы и куда по официальным каналам продовольствие не направлялось в принципе (какой-то доступ к продуктам, поступающим через государственную карточную систему, там тогда имели только чиновники среднего звена, а также сотрудники силовых ведомств). Однако экстраполировать эту ситуацию на всю страну было ошибкой. На остальных территориях страны голод свирепствовал с куда меньшей силой, и смертность там была куда ниже.
Первая попытка пересмотреть первые оценки была предпринята еще в 2001 году, когда двое американских демографов, Daniel Goodkind и Loraine West, решили изучить появившуюся к тому времени дополнительную информацию (в том числе и данные, полученные из других районов страны). В результате Goodkind и West пришли к выводу: в 1996–1999 годах количество излишних смертей в Северной Корее составило от 600 до 900 тысяч человек. Почти к той же цифре (0,5–1,1 миллиона) пришел южнокорейский демограф Ли Сок, который работал самостоятельно и о работах Goodkind и West не знал.
Тут необходимо одно важное уточнение: во время голода подавляющее число его жертв умирает не от нехватки калорий. Общее ослабление организма приводит к тому, что человек погибает от болезней куда раньше, чем его убивает нехватка калорий сама по себе. Поэтому при оценке масштабов голода всегда говорят о превышении смертности над ее нормальным уровнем (за каковой принимается уровень смертности перед голодом).
В 2008 году в КНДР была проведена очередная перепись населения. По неясным причинам, правительство КНДР официально публикует достаточно подробные результаты переписей. Это необычно, так как практически вся социально-экономическая статистика в Северной Корее – включая самую безобидную – засекречена еще с начала шестидесятых годов.
Многие могут заявить, что данным официальной переписи в подобной ситуации верить нельзя. Однако специалисты-демографы с этими заявлениями не соглашаются. Демографическая информация обладает высокой степенью внутренней связанности, и незаметно фальсифицировать те или иные цифры в результатах переписи очень непросто. Тщательный анализ легко выявляет подобные фальсификации.
Как и следовало ожидать, в официальных данных переписи 2008 года имеются изъяны, которые заставляют подозревать, что северокорейское правительство попыталось скрыть масштабы голода. Однако несколько исследовательских групп, работающих в разных странах, попытались эти изъяны заполнить, и, скорее всего, им это удалось.
Во-первых, к этому вопросу вернулись Goodkind и West, которые пересмотрели свои более ранние результаты. В статье 2011 года они пришли к выводу, что количество жертв составляло 500–600 тысяч человек.
Во-вторых, материалы переписи 2008 года проанализировали южнокорейские демографы. Их оценка – 340 тысяч человек.
Наконец, в 2012 году появилась статья, которую написали Thomas Spoorenberg и Daniel Schwekendiek (последний – ведущий специалист по корейской исторической демографии). По их оценке, число жертв голода составило от 240 до 420 тысяч человек.
Таким образом, в сухом остатке получается цифра 240–600 тысяч человек, умерших от последствий голода 1996–1999 годов. Цифра все равно огромная – примерно 1–2,5% всего населения страны. Но – никак не те три миллиона, о которых постоянно говорят в печати.

Андрей ЛАНЬКОВ. «Slon.ru», 8 октября 2013 года